Повесть «Записки на манжетах» (1923) относится к ранней прозе М.А. Булгакова. Вызывают интерес творческая история и поэтика произведения, его место в литературном наследии писателя. Посвящение повести оформлено как её подзаголовок: «Плавающим, путешествующим и страждущим писателям русским» [1: с. 215]. Первая часть «Записок» впервые была опубликована в Литературном приложении газеты «Накануне» (1922, 18 июня), перепечатана с разночтениями в московском альманахе «Возрождение» в 1923 году во втором номере. Вторая часть повести увидела свет в том же году (Россия, 1923, № 5). Обе части произведения были опубликованы с купюрами, что позволило булгаковедам высказать предположение о существовании более полного авторского текста, «который Булгаков читал на собраниях литературного общества «Никитинские субботники» в Москве 30 декабря 1922 г. и 4 января 1923 г. (об этом есть сообщение: альманах Свиток. 1924. № 3)» [1: с. 576]. В пользу версии о существовании более полного текста «Записок», включающего не две, а три части, свидетельствует и письмо Булгакова от 25 мая 1924 года, адресованное секретарю издательства «Недра» П.Н. Зайцеву, в котором речь идет о рукописи этой повести, переданной писателем в издательство: «...В III части отрывок уже печатавшийся. Надеюсь, что это не смутит Николая Семеновича... При чтении III части придется переходить от напечатанных отрывков к писанным на машинке, следя за нумерацией глав.
Я был бы очень рад, если бы «Манжеты» подошли. Мне они лично нравятся» [1: с. 577]. Обе части повести были републикованы лишь в 1987 году в журнале «Театр» (№ 6). В отдельном издании [1] повесть была напечатана «по текстам «Возрождения» и «России» с добавлением пропущенных фрагментов из «Накануне» и «Бакинского рабочего»» [1: с. 576].
Жанр записок имеет давнюю традицию в отечественной художественной литературе: «Записки сумасшедшего» (1835) Н.В. Гоголя, «Записки в стихах» (1834) В.Л. Пушкина, «Записки охотника» (1852) И.С. Тургенева, «Записки из Мертвого дома» (1860—62) и «Записки из подполья» (1864) Ф.М. Достоевского, «Записки институтки» (1902) Л.А. Чарской, «Посмертные записки старца Фёдора Кузьмича...» (1905) Л.Н. Толстого.
Форма «записок» неоднократно привлекала внимание М.А. Булгакова: «Записки юного врача» (1925—26), «Записки покойника» «Театральный роман» (1936—37). Свободная форма записок, возможность делиться с читателем размышлениями о пережитом, говорить от своего имени и выражать личное отношение к описываемому создают эффект достоверности и подлинности. На раннем этапе творчества фрагментарная структура «записок» оказывается для Булгакова хорошей школой литературного труда. П.В. Палиевский характеризует «Записки юного врача» как традиционный для русской литературы отчет о «долитературной» деятельности писателя [4: с. 123].
«Записки на манжетах» запечатлели переход Булгакова к новой форме бытия, его первые литературные опыты. В то же время в повести в «свернутом» виде уже содержатся все линии развития его последующего творчества, идеи сатирических повестей и романа «Мастер и Маргарита».
Повесть состоит из двух частей, каждая из которых делится на пронумерованные главы-записки. Построение сюжета объясняется подзаголовком-посвящением, поскольку в ней речь идет о путешествиях героя — как в прямом смысле (Кавказ, Москва), так и в переносном (участие в «цехе местных поэтов», в недолговечном проекте Лито). «В XX веке жанр «путешествий», как стремившийся к преодолению конкретного пространства и времени, оказался наиболее «подготовлен» к мифологизации» [5: с. 239]. В повести герой, заболевший тифом, бредит: «Мне надоела эта идиотская война! Я бегу в Париж, там напишу роман, а потом в скит» [1: с. 217]. В бреду обращается к доктору: «— Доктор! Я требую... Немедленно отправить меня в Париж! Не желаю больше оставаться в России... Если не отправите, извольте дать мне мой бра... браунинг!» [1: с. 218]. Второй раз тема «бегства» возникает в заметке «Бежать. Бежать!», в которой раскрывается в ином семантическом ключе: не как бессознательное желание героя, а как выражение самоотречения и самоиронии по поводу испытываемого им стыда от продукта «коллективного творчества» [1: с. 231] — бездарной пьесы, вызывающей у публики восторг:
«— Бежать! Бежать! На 100 тысяч можно выехать отсюда. Вперед. К морю. Через море и море, и Францию — сушу — в Париж!
...Косой дождь сек лицо и, ежась в шинелишке, я бежал переулками в последний раз — домой...
...Вы, беллетристы, драматурги в Париже, в Берлине, попробуйте! Попробуйте, потехи ради, написать что-нибудь хуже! Будьте вы так способны, как Куприн, Бунин или Горький, вам это не удастся. Рекорд побил я! В коллективном творчестве. Писали же втроем: я, помощник поверенного и голодуха. В 21-м году, в его начале» [1: с. 231].
В первой части повести события происходят на Кавказе, во второй — в Москве. Обе части повести соединены не только образом автобиографического героя-повествователя, но и мотивами голода, еды, одежды, денег (одна из заметок так и называется «Деньги! Деньги!»).
Несмотря на автобиографический характер записок, их сюжет отличается двуплановостью — сочетанием реального (имя писателя Михаил, факты его биографии — заболевание тифом, течение болезни, морфий, пребывание во Владикавказе и переезд в Тифлис, а затем в Москву; упоминание писательских имен и историй, связанных с современными литераторами в заметке «Сквозной ветер») и ирреального (фантастического). Во второй части повести виде́ние больного тифом, находящегося в бреду («После возвратного — мертвая зыбь. Пошатывает и тошнит. Но я заведываю. Зав. Лито. Осваиваюсь» [1: с. 221]), «материализуется» в реальности (заметка «Я включаю Лито»), хотя на деле оказывается полной фикцией, а Лито — символом Пустоты, имитацией деятельности.
Свободная форма «записок» позволяет автору экспериментировать с ней, снабжая их причудливыми и неожиданными заголовками, включая в текст перечни, арифметические действия, цитаты и т. д. Так, часть первая открывается заметкой «Кавказ», состоящей из двух строк многоточий. Двенадцатая заметка «Не хуже Кнута Гамсуна» оформлена следующим образом:
«Я голодаю. . . . . . . . . .
. . . . . . . . .» [1: с. 229].
Во второй части в заметке «Мы развиваем энергию» дан перечень из 4-х пунктов, объясняющих, почему на практике невозможно было «в срочном порядке представить ряд лозунгов» [1: с. 241], и 3-х подпунктов, «позволивших» это сделать. «Сели в 1 час 50 мин., а в 3 час. лозунги были готовы. Каждый успел выдавить из себя по 5—6 лозунгов, за исключением короля (репортеров — А.С.), написавшего 19 в стихах и прозе.
Комиссия была справедлива и строга.
Я — писавший лозунги — не имел ничего общего с тем мною, который принимал и критиковал лозунги» [1: с. 242]. И вынужденное «раздвоение» личности героя в духе Гоголя (следование которому уже имплицитно и эксплицитно выражено в тексте «Записок»), как и абсурд происходящего иронически «подсвечивают» описываемую ситуацию.
«В результате принято:
у старика — 3 лозунга,
у молодого — 3 лозунга,
у меня — 3 лозунга, и т. д. и т. д.
Словом: каждому 45 тыс.» [1: с. 242].
Заканчивается заметка перечислением еды, тут же купленной на заработанные деньги.
Заметка «О том, как нужно есть» начинается с обеденного меню героя, заболевшего от переедания. «Заболел. Неосторожность. Сегодня ел борщ красный с мясом. Плавали золотистые маленькие диски (жир). Три тарелки. 3 фунта за день белого хлеб. Огурцы малосольные ел. Когда наобедался, заварил чаю. С сахаром выпил 4 стакана» [1: с. 248]. Состояние голода и потребность в еде благодаря использованию гротеска, описанию сна героя и иронического подтекста раскрываются в повести как навязчивые и противоестественные.
«Одевшись и напившись воды, которой я запас с вечера в стакане, съел кусочек хлеба, одну картофелину и составил план.
6 подъездов по 6 этажей в каждом = 36, 36 раз по 2 квартиры = 72. 72 раза по 6 комнат = 432 комнаты» [1: с. 244]. Все эти усилия герой предпринимает в поисках исчезнувшего Лито. Заметка, в которой об этом идет речь, открывается цитатой из повести Н.В. Гоголя «Нос», предваряемой словами: «Огненная надпись» [1: с. 244].
В главе «Кривые буквы» есть отсылка к названию повести: «Куда я еду? Куда? На мне последняя моя рубашка. На манжетах кривые буквы. А в сердце у меня иероглифы тяжкие (Курсив здесь и далее мой — А.С.)» [1: с. 231]. Тема буквы — акцентируется автором во второй части, которая посвящена недолгой истории Лито — творческому «проекту» героя-повествователя. «В кабинете сидящий взял мою бумагу и черкнул: «Назн. секр.» Буква. Закорючка» [1: с. 236]. «И смелой рукой я черкнул на прошении Шторна: «пр. назн. инстр. За завед.» Буква. Завитушка» [1: с. 240]. «Буква. Закорючка» символизирует в тексте метафизическую Пустоту, наделенную властной силой.
В первой части язык «нового времени» («И было в лето от Р.Х. 1920-е из Тифлиса явление» [1: с. 223]) материализуется в «стишках» доморощенных поэтов («Довольно пели вам луну и чайку! // Я вам спою чрезвычайку!» [1: с. 222]), воинственно «стирающих с лица земли» Гоголя, Достоевского, Пушкина; а также в словах-симулякрах «Изо. Лито. Фото. Тео» [1: с. 220], «Завподиск. Наробраз. Литколлегия», «Завлито» [1: с. 221]. Уродливый «новояз» и косноязычие — свидетельство нарушенного естественного порядка вещей, наступившего абсурда.
Заглавие повести «Записки на манжетах» и посвящение к ней представляют собой полисемантичное единство, заключающее в себе метафизический и онтологический смыслы. «Буква. Закорючка» как некая инфернальная сила, символ Пустоты, фикции, замещает живую жизнь и подчиняет себе человека-функцию. «Манжеты последней рубашки» героя, на которых пишутся записки, — это и продолжение его «тела», и часть его самого. Вспомним автора «Книги скорбных песнопений» Григора Нарекаци:
И книга эта — вместо тела,
И слово это — вместо души моей... [3]
Онтологический смысл заглавия повести «Записки на манжетах» выражается в том, что несмотря на социальную остроту и сатирическую направленность произведения, «записки» являют собой нечто большее, чем просто письменные знаки, превращаясь в актуальный message, в «документ», в сигнал бедствия и эпитафию по поводу кончины великой русской литературы.
Литература
1. Булгаков М.А. Чаша жизни: Повести, рассказы, пьеса, очерки, фельетоны, письма / Предисл. Б.В. Соколова; Сост., подгот. Текста и коммент. Б.С. Мягкова, Б.В. Соколова. — М.: Сов. Россия, 1989. — 592 с.
2. Литературная энциклопедия терминов и понятий / Под ред. А.Н. Николюкина. Институт научн. Информации по общественным наукам РАН. — М.: НПК «Интелвак», 2001. — 1600 стб.
3. Нарекаци Григор. Книга скорбных песнопений. Пер. с древнеарм. и коммент. М.О. Дарбинян-Меликян и Л.А. Ханларян. Вступит. статья С.С. Аверинцева. — М.: Наука, 1988. — 407 с.
4. Палиевский П.В. Булгаков М.А. // Русские писатели XX века: Биографический словарь. — М.: Научное издательство «Большая Российская энциклопедия», 2000. — С. 123—126.
5. Тиме Г. Изгнание как путешествие: русский взгляд Другого (1920-е годы) // Беглые взгляды: новое прочтение русских травелогов первой трети XX века: Сб. статей. — М.: НЛО, 2010. — С. 235—246.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |