В данной статье рассматривается, как в советской культуре 1920—30-х годов воспринималось радио, и каким образом его изображали в русской литературе того времени. Центральным объектом анализа в статье является творчество М.А. Булгакова. В последнее время в культурологии уделяется внимание радио как новому виду СМИ в СССР 1920—30-х годов. Однако до сих пор тема «радио в литературе» является малоизученной. А в булгаковедении такая тема почти не проанализирована, несмотря на то что в своих произведениях писатель неоднократно изображает радио и радиовещание, становление и развитие которого как средства массовой информации и пропаганды совпало с формированием советского сталинского режима. Поэтому, сравнивая перцепцию радио в произведениях современных Булгакову поэтов и писателей, мы попытаемся прояснить, каким образом он описывает радио и радиовещание в контексте советской культуры 1920—30-х годов.
При анализе радио в раннесоветскую эпоху следует учитывать специфические для русской культуры факторы, такие как запоздалая ликвидация безграмотности, замедленное распространение печатных СМИ и большое значение традиционных устных форм общения [Гюнтер, Хэнсгэн 2006: 6]. Т. Горяева также отмечает, что большевиками учитывались два важнейших фактора — особая русская привязанность и предрасположенность к устной речи с одной стороны, и с другой — огромные территории России, населенные полуграмотными и неграмотными людьми, не испытывающими симпатии к новой власти [Т. Горяева 2009: 8]. Кроме того, в то время как система СМИ в западных обществах развивалась прежде всего в интересах коммерциализации, в советской России решающее значение имели политические и идеологические мотивы [Гюнтер, Хэнсгэн 2006: 9]. Наряду с печатными СМИ, именно такие роли сыграло радио, преодолевающее время и пространство.
Ю. Мурашов отмечает, что ни с каким другим СМИ миф Октябрьской революции не связан так тесно, как с радио. До самого конца советского периода радио фигурирует в истории революции как мотив прогресса, двояким образом маркирующий начало новой советской эпохи [Мурашов 2006: 17]. Радио, получившее идеологическую миссию, называли «рупор революции». «Рупор революции» — так называли радио в недавние годы борьбы. И действительно, радио, как и волны революции, перекатывалось далеко за рубежи. Оно передавало «всем, всем», трудящимся мира призывы осажденной, блокируемой, терзаемой черными воронами капитализма, Советской России» [Любович 1925: 67].
В сфере литературы начала 1920-х годов авангардно-утопические видения соединяются с мотивом радио. Так, Хлебников описал образ радио в 1921 году следующем образом: «Радио будущего — главное дерево сознания — откроет ведение бесконечных задач и объединит человечество. (...) Радио становится духовным солнцем страны, великим чародеем и чарователем» [Хлебников 1968: 290]. А Маяковский в поэме «Пятый Интернационал» (1922) писал о необходимости возвращения акустики и голоса и их борьбе против власти молчаливой визуально-графической письменности. Поэт, путем «телескопическим ухом» способен слышать электромагнитные волны, и тем самым «во вселенной совершилось наиневероятнейшее превращение. (...) Я сделался вроде огромнейшей радиостанции» [Маяковский 1957: 120].
Однако не все поэты и писатели того времени были так восхищены радио. Так, Замятин в романе «Мы» (1920) за несколько лет до открытия советского радиовещания описывает радио в антиутопическом духе. Из громкоговорителя слышен «живительный» голос «фонолектора», прообразом которого являются радио-пропагандисты. Его голос утверждает, что недавно изобретенный «музыкометр», которым «любой из вас производит до трех сонат в час», предстает как победа рацио над «вдохновением» [Замятин 1988: 19].
В отличие от ранних 1920-х годов, новая фаза культурного развития наблюдается с 1924 года. Первый номер «Радиогазеты РОСТА» «Всем, всем, всем!» был передан со станции им. Коминтерна 23 ноября 1924 года. Этот день принято называть «днем рождения советского регулярного радиовещания» [Горяева 2009: 57]. 26 февраля 1925 года Центральный Комитет партии принял постановление «О радиоагитации», в котором признал организацию массового радиовещания «делом крайне необходимым и важным в качестве нового орудия массовой агитации и пропаганды» [Известия: 1925, 9]. Словом, в это время власти начали радиофицировать страну.
В стране быстро увеличивался спрос на радиоприемную аппаратуру. Для коллективного слушания радиопередач промышленность выпускала ламповые приемники типа «Радиолина», работавшие на громкоговорителях и осуществлявшие прием в радиусе нескольких сотен километров. В октябре 1925 года в стране было 24 750 зарегистрированных радиоприемников, к октябрю 1926 года — 82 860. Ускоренными темпами шло и строительство радиовещательных станций. Если в 1924 году было 10 радиостанций, то в 1926 году их стало 48, а в 1928 году — 65 [Очерки истории советского радиовещания и телевидения 1972: 105].
По мнению Мурашова, решающим для развития литературы от авангарда 1920-х к социалистическому реализму 1930-х гг. является не столько эта ориентация литературы и других искусств на примат радиофонного, электрофицированного устного слова, сколько постепенный отказ от медиальной саморефлексии, которую наблюдается, в частности, у Маяковского. Исследователь отмечает, что такой процесс объясняется результатом смены направления в СМИ: с середины 1920-х гг. через развитие радио как нового средства массовой информации писатели и художники получили возможность узнать на собственном опыте перед радиомикрофоном действенную силу радиофонного слова [Мурашов 2006: 25].
Итак, как же Булгаков относился к радио и радиовещанию 1920—30-х годов?
Хотя он не оставил своего мнения о радио в дневнике или в каком-нибудь очерке, мы можем рассмотреть его в некоторых произведениях писателя, в которых изображается радио. Так, Булгаков описывает его в повести «Роковые яйца» (1924), в рассказе «Радио-Петя» (1926), в романе «Мастер и Маргарита» (1928—1940), в пьесах «Адам и Ева» (1931) и «Иван Васильевич» (1935).
Важно отметить, что Булгаков — один из немногих писателей, который не раз сатирически описывал недостоверность информации в советской прессе вообще: еще в повести «Роковые яйца», в главе четвертой, рассказывая, как сообщали в прессе о красном луче, открытом профессором Персиковым, писатель показывает недостоверность того, что печатается в газетах и сообщается по радио, и недоверие к этому героя. В газете «Известия» фамилия «Персиков», «конечно, была переврана и напечатано: «Певсиков»» [Булгаков 1989: 2 57]. И когда профессора посещает Бронский, являющийся сотрудником московских журналов «Красный огонек», «Красный перец», «Красный журнал», «Красный прожектор» и газеты «Красная вечерняя Москва», чтобы узнать подробнее о красном луче. Персиков не скрывает неприязни к пристающему журналисту и прямо говорит ему: «Я вижу, по вашему лицу, что вы пишете какую-то мерзость!» [Булгаков 1989: 2 59]. И действительно, после этого Персиков узнает из газетной статьи Бронского о том, чего на самом деле не было. Что касается перцепции радио в этой повести, Булгаков описывает его, называя радио «говорящей газетой»: «Говорящая газета» из подвешенного на высоте рупора завыла на Моховой, повторяя слова статьи Бронского»: «Садитесь!!! — завыл вдруг в рупоре на крыше неприятнейший тонкий голос, совершенно похожий на голос увеличенного в тысячу раз Альфреда Бронского, — приветливо сказал нам маститый ученый Персиков! — Я давно хотел познакомить московский пролетариат с результатами моего открытия...» [Булгаков 1989 2: 61].
Мы можем сразу догадаться, что «рупор на Моховой» — это радио-громкоговоритель, ведь время работы писателя над рассказом как раз совпадает с указанными выше годами, когда страна начала радиофицироваться.
Также, что касается недостоверности и неточности информации в радиовещании, Булгаков упоминает их и в романе «Мастер и Маргарита». В главе 22 Воланд, показывая Маргарите живой глобус, рассказывает: «Я, откровенно говоря, не люблю последних новостей по радио. Сообщают о них всегда какие-то девушки, невнятно произносящие названия мест. Кроме того, каждая третья из них немного косноязычна, как будто нарочно таких подбирают. Мой глобус гораздо удобнее, тем более что события мне нужно знать точно. Вот, например, видите этот кусок земли, бок которого моет океан? Смотрите, вот отт наливается огнем. Там началась война» [Булгаков 1990 5: 251].
Интересно, что произведением, в котором Булгаков изображает сам радиоаппарат, является фельетон «Радио Петя», опубликованный в газете «Гудок» в 1926 году.
В этом фельетоне очень любопытный мальчик Петя, проживающий у повествователя в жилтовариществе, однажды с восторгом предложил ему поставить домашнее радио. Тот неохотно согласился поставить в свою комнату громкоговоритель на двадцать пять человек (!). Но когда он включил радио и сдвинул рычажок, чтобы просто послушать оперу из Большого театра, началась катастрофа. Из радио послышалось: «Говорю из Большого театра, из Большого. Вы слушаете? Из большого, слушайте. Если вы хотите купить ботинки, то вы можете сделать это в ГУМе. Запишите в свой блокнот: в ГУМе (гнусаво), в ГУМе. (...) Вот я дал зал. Свет потушили. Свет потушили. Свет опять зажгли. Антракт продолжится еще десять минут, поэтому прослушайте пока урок английского языка. До свидания. По-английски: гуд бай. Запомните: гуд бай...» [Булгаков 1989 3: 625]. Таким образом, радио терроризирует своего владельца дикой смесью из оперы, уроков английского языка, рекламы и переклички радиолюбителей. Повествователь в конце концов кричит: «Оставьте меня в покое, это, радио!». Потом, к несчастью, ему пришлось еще и заплатить штраф за то, что он поставил радио без разрешения.
Как сообщает А. Волвенкин, у Пети из этого фельетона есть прототип. Среди беспокойных соседей шумной квартиры, где жили Булгаковы в начале 1920-х годов, проживал начальник милиции со своей весёлой женой. Их любопытный сын у Булгаковых частый гость, сидит и слушает радио, хочет его разобрать, позже именно о нём Булгаков напишет «Радио-Петя» [Волвенкин 2015].
Как отмечено выше, в середине 1920-х годов количество радиоприемников стало увеличиваться. В этом фельетоне видно отрицательное отношение писателя к радиоаппарату и радиовещанию, которые не дают ему покоя.
Здесь уместно отметить, что неслучайно в том же году В. Катаев пишет стихи о радио под названием «Радио-жирафф» для детей. Это сказка о том, что в зоопарке жираф для общего блага согласился надеть на голову антенну и стать «радио-жираффом», ведь по словам одного из персонажей, обезьяны, «нам без радио в зверинце невозможно жить никак» [Катаев 1927: 2]. А у других зверей (страус, бегемот, кот и др.) появляется собственная радиоточка.
Обратим внимание на название этого стихотворения, которое напоминает фельетон Булгакова. У Булгакова Петя, как жираф у Катаева, помогает «радиофицировать окружающее пространство». К сожалению, в данный момент нам трудно уточнить, какое из двух произведений было написано и опубликовано раньше, но как раз в это время Катаев и Булгаков работали вместе в газете «Гудок», поэтому они наверняка не раз обсуждали тему «радиофикации» страны и обменялись творческими планами.
Такое же неприязненное отношение автора к радио наблюдается и в пьесе Булгакова «Иван Васильевич», написанной в 1935 году. В самом начале пьесы в первой редакции в одной из ремарок указывается: «В радиорупоре в передней внезапно возникает радостный голос: «Слушайте! Слушайте! Начинаем нашу утреннюю лекцию свиновода...» [Булгаков 1990 3: 424]. Послушав это, Тимофеев, усердно работающий над машиной времени, досадно говорит: «Будь проклят этот Бунша со своим радио! Это бедствие в квартире!» И выключает радио. Однако, по мнению Бунши, «неимоверные усилия я затрачиваю на то, чтобы вносить культуру в наш дом. Я его радиофицировал, но они упорно не пользуются радио» [Булгаков 1990 3: 428]. Потом в конце первого акта, когда соседа Шпака обокрали и он звонит в милицию, опять звучит голос по радио так громко, что милиция опознала, что у него крали свиней. В этой сцене по радио все время продолжается лекция о свиньях: «Плодовитостью, дорогие товарищи, свинья уступает только кролику, да и то с трудом. На десятом году две свиньи могут дать один миллион свиней!...»; «Голос в радио, уже никем не сдерживаемый, разливается волной: «Многие считают свинью грубой, глупой и неопрятной. Ах, как это несправедливо, товарищи! Не следует ли отрицательные свиные стороны отнести за счет обхождения с этим зверем? Относитесь к свинье хорошо, и вы получите возможность ее дрессировать»» [Булгаков 1990 3: 435]. Здесь драматург показывает нелепость радиофикации домов: голос, тем более лекция о свиньях по радио, может быть, по его мнению, только издевательством над мирным жителем.
Драматург опять пишет о голосе из радиорупора в самом конце пьесы, когда милиция выводит всех персонажей из квартиры: «Передаем час западной и восточной музыки. Оркестр под управлением Сигизмунда Тачкина исполняет падеспань» [Булгаков 1990 3: 462]. Таким образом, радио у Булгакова символизирует устройство, мешающее покою, делающее квартиру беспокойной и шумной.
Во второй редакции пьесы, где все события оказались сном Тимофеева, все равно остается перцепция радио и еще явственнее чувствуется отрицательное мнение самого Булгакова о вынужденной радиофикации квартир: «Внезапно в радиорупоре в передней возникает радостный голос, который говорит: «Слушайте продолжение «Псковитянки»! И вслед затем в радиорупоре грянули колокола и заиграла хриплая музыка. Тимофеев. «Мне надоел Иоанн с колоколами! И кроме того, я отвинтил бы голову тому, кто ставит такой приемник. Ведь я же говорил ему, чтобы он снял, что я поправлю! У меня нету времени! (Вбегает в переднюю и выключает радио, и рупор, крякнув, умолкает. Возвращается в комнату) (...) Ульяна Андреевна! Где ваш драгоценный супруг? Не слышу. Ульяна Андреевна! Ведь я же просил, чтобы он убрал рупор!» [Булгаков 1994 3: 404]
Здесь оперой Римского-Корсакова «Псковитянка» мотивируется то, что позже на сцене появляется сам Иоанн Грозный.
Как любитель оперы Булгаков в своих произведениях часто использует ее мотивы. В связи с радио, приведем пример из пьесы «Адам и Ева». В самом начале в ремарке написано: «Также заметен громкоговоритель, из которого течет звучно и мягко «Фауст» из Мариинского театра». Слушая музыку, Адам с восторгом говорит: «А чудная опера этот «Фауст»» [Булгаков 1990 3: 327].
Как сообщает Горяева, с середины 1920-годов музыкальные программы вошли в регулярное русло, получив свое постоянное место в сетке вещания и огромную аудиторию радиослушателей [Горяева 2009: 71]. И к началу 30-х годов программы музыкального вещания по объему превышали все другие его направления, составляя три четверти всего эфирного времени [Гуревич, Ружников 1976: 109].
В это время радио стало «подлинной народной консерваторией». Радио систематически транслировало музыкальные спектакли, передав почти весь репертуар Большого театра СССР и экспериментального оперного театра: оперы русских композиторов «Евгений Онегин», «Русалка», «Демон», «Князь Игорь», «Борис Годунов», «Мазепа», западных композиторов — «Кармен», «Фауст», «Лакме», «Риголетто», «Ромео и Джульетта» [Очерки истории советского радиовещания и телевидения 1972: 130—132].
В пьесе «Адам и Ева» радио функционирует как не только трансляция музыки из театра, но и сигнал войны и конца света. В первом акте, перед тем, как Ленинград был уничтожен солнечной бомбой, «в громкоговорителе мощные хоры с оркестром запоют: «Родины славу не посрамим!...»» [Булгаков 1990 3: 342]. Е. Петрушанская справедливо отмечает, что «мощные хоры» в произведениях Булгакова символизирует социалистическое общество [Петрушанская 2006: 122]. Вспомним, что в повести «Собачье сердце» профессор Преображенский, споря с доктором Борменталем, утверждает, что «если я, вместо того, чтобы оперировать, каждый вечер начну у себя в квартире петь хором, у меня настанет разруха!» [Булгаков 1989 2: 144]. И в «Адаме и Еве», действительно, после этого зловещего хора взрывалась солнечная бомба.
В этой пьесе радио передает апокалиптическую атмосферу. В конце первого акта в ремарке написано: «Музыка в громкоговорителе разваливается. Слышен тяжкий гул голосов, но он сейчас же прекращается. Настает полное молчание всюду» [Булгаков 1990 3: 342]. Во втором акте Булгаков снова упоминает радио: «в громкоговорителе вдруг взрыв труб»; «в громкоговорителе начинается военный марш» [Булгаков 1990 3: 346—347]. Таким образом, Булгаков в то же время использует радио как инструмент звукового эффекта на сцене.
Если подвести итог, Булгаков в своих произведениях описывает радиовещание как нечто новое, мешающее его личному покою. Голос, музыка и хор из громкоговорителя у Булгакова чаще всего представляются как антиутопический зловещий сигнал. Для Булгакова невидимое радиовещание из громкоговорителя беспощадно терроризирует людей и нарушает их личную жизнь.
Как подчеркивает в своих записках о кинематографе Ю. Лотман, «видеть говорящего — значит понимать, что мы слышим мнение одного отдельного человека, с которым можно соглашаться или не соглашаться. Голос невидимого претендует на большее — на абсолютную истину». [Лотман, Цивьян 1994: 145].
Здесь уместно привести слова из И. Ильфа, который в «Записных книжках» пишет: «В фантастических романах главное это было радио. При нем ожидалось счастье человечества. Вот радио есть, а счастья нет» [Ильф, Петров 1961 5: 189]. Можно утверждать, что такое мнение Ильфа как раз созвучно с мыслью Булгакова о радио, которое в произведениях последнего не приносит никакой пользы и тем более счастья. Вообще, радио с точки зрения тоталитарной культуры предельно выражает идею всеобщей связанности, единения всех советских людей, в процессе прослушивания радиопередач экстатически переживающих чувство сопричастности к общему делу и образующих некое коллективное тело — весь «советский народ» [Куляпин, Скубач 2013: 47]. Поэтому думается, что критическое отношение Булгакова к голосу и хору из громкоговорителя показывает не только его страх перед зловещим и тоталитарным обществом, но и его предпочтение покоя и тишины в личной жизни. Недаром в последней главе романа «Мастер и Маргарита» героиня, идя в вечный приют, говорит своему спутнику мастеру: «Слушай беззвучие (...) слушай и наслаждайся тем, что тебе не давали — тишиной» [Булгаков 1991 5: 372].
Литература
1. Булгаков М. Адам и Ева // Булгаков М.А. Собр. соч. в 5-т. т. 3 М., 1990.
2. Булгаков М. Мастер и Маргарита // Булгаков М.А. Собр. соч. в 5-т. т. 5. М., 1990.
3. М. Булгаков. Пьесы 30-х годов. СПб., 1994.
4. Булгаков М. Радио-Петя // Булгаков М.А. Собрание сочинений в 5-т. т. 2. М., 1989.
5. Булгаков М. Роковые яйца // Булгаков М.А. Собрание сочинений в 5-т. т. 2. М., 1989.
6. Булгаков М. Собачье сердце // Булгаков М.А. Собрание сочинений в 5-т. т. 2. М., 1989.
7. Волвенкин А. Булгаков. // https://www.proza.ru/2015/08/29/1175
8. Горяева Т.М. Радио России. Политический контроль советского радиовещания 1920—30-х годах. Документированная история. М., 2009.
9. Гуревич П.С., Ружников В.Н. Советское радиовещание. Страницы истории. М., 1976.
10. Гюнтер Х., Хэнгэн С. Введение // Советская власть и медиа. Сборник статей под общей редакцией Ханса Гюнтера и Сабины Хэнсген. СПб., 2006. С. 5—16.
11. Замятин Е. Мы // Замятин Е. Собрания. М., 1988.
12. Катаев В. Радио-жирафф // Радуга. 2-е издание. 1927.
13. Куляпин А., Скубач О. Мифология советской повседневности в литературе и культуре сталинской эпохи. М., 2013.Известия. 1925. № 9.
14. Ильф И., Петров Е. Записные книжки // Ильф И. Петров Е. Собрание сочинений в 5-т. Т. 5. М., 1961.
15. Маяковский В. Пятый Интернационал // Маяковский В. Полное собрание сочинений в 13-т. Т. 4. М., 1957.
16. Мурашов Ю. Электрифицированное слово. Радио в советской литературе и культуре 1920—30-х годов // Советская власть и медиа. Сборник статей под общей редакцией Ханса Гюнтера и Сабины Хэнсген. СПб., 2006. С. 17—38.
17. Лотман Ю., Цивьян Ю. Диалог с экраном. Таллинн, 1994.
18. Любович А. «Рупор революции» // Радио всем. 1925. № 4—5. С. 67.
19. Очерки истории радиовещания и телевидения. Ч. 1. 1917—1941. Учебное пособие / Высш. парт. школа при ЦК КПСС. Кафедра журналистики и литературы. М., 1972.
20. Петрушанская Е. Эхо радиопросвещения в 1920—30-х годы. Музыкальная гальванизация социального оптимизма // Советская власть и медиа. Сборник статей под общей редакцией Ханса Гюнтера и Сабины Хэнсген. СПб., 2006. С. 113—132.
21. Хлебников В.В. Радио будущего // Хлебников В.В. Собрание сочинений Т. 4. München, 1968.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |