3. Постмодернизм как специфическая литературоведческая методология

Если в 70-е годы в западном литературоведении ещё была сильна поляризация литературно-критических школ в их приверженности сциентистскому или антропологическому типу построения теоретических концепций, проявившаяся, прежде всего, в противостоянии структурализма и герменевтики, то в 80-е годы в странах Западной Европы и США преобладает тенденция выравнивания литературно-критических процессов. Она выразилась в появлении на литературно-критической арене и мощном наступлении деконструктивизма. История развития постструктурализма, деконструктивизма, постмодернизма является результатом активного творческого взаимодействия и ассимиляции различных культурных традиций. Так, переработанное во французском структурализме теоретическое наследие русского формализма, пражского структурализма и новейших по тем временам достижений структурной лингвистики и семиотики было переосмыслено в постструктуралистской доктрине в работах Ж. Дерриды, М. Фуко, Р. Барта, Ю. Кристевой, Ж. Делёза и получило философское обоснование.

Постмодернизм перевёл гуманитарные науки в ту область существования научного знания, в которой находятся точные науки. Если структурализм в своих исходных формах практически ограничивался относительно узкой сферой философско-литературных интересов, то постмодернизм стал осмысляться как выражение «духа времени» во всех сферах человеческой деятельности: искусстве, социологии, философии, науке, экономике, политике и проч. (См. Постмодернизм — идея для России 1999: 241—253).

3.1. Постструктуралистско-деконструктивистско-постмодернистский комплекс как специфическая литературоведческая методология

Широкое и влиятельное интердисциплинарное по характеру идейное течение, проявившееся в различных сферах гуманитарного знания, в том числе и в литературоведении. Теоретической основой этого комплекса являются концепции, разработанные главным образом в рамках французского постструктурализма такими его представителями, как Ж. Лакан, Ж. Деррида, М. Фуко и др. Оформившись первоначально в русле постструктуралистских идей, этот комплекс стал развиваться в сторону осознания себя как философии постмодернизма. Привлечение постструктуралистами для демонстрации своих положений и постулатов, прежде всего, литературного материала обусловило популярность их идей среди литературоведов и породило феномен деконструктивизма. Свое название деконструктивизм получил по основному принципу анализа текста, практикуемого Дерридой — «деконструкции»¹.

При этом необходимо различать постмодернизм как художественное течение, где, по мнению Т. Головиной, «все привычные оппозиции сняты: нет своего и чужого, сакрального и профанного, живого и мёртвого, доброго и злого, прекрасного и безобразного и т. п.» (Головина 1998: 89), и постмодернизм как «теоретическую рефлексию» на это явление, специфическую литературоведческую методологию.

Отказ от рационализма и осенённых традицией и религией веры в общепризнанные авторитеты, сомнение в достоверности научного познания, то есть научной картины мира, приводит постмодернистов к эпистемологической неуверенности, убеждению, что наиболее адекватное постижение действительности доступно интуитивному «поэтическому мышлению», с его ассоциативностью, образностью, метафоричностью и мгновенными озарениями, инсайтом. Эпистемологическая неуверенность — наиболее характерная мировоззренческая категория постмодернистского сознания, связанная с потерей веры во все ранее существующие ценности (так называемый «кризис авторитетов»), «крах» научного детерминизма как основного принципа, на фундаменте которого естественные науки создавали картину мира, где безоговорочно царила идея всеобщей причинной материальной обусловленности природных, общественных и психических явлений.

3.2. Постмодернизм как художественное течение в российской культуре и литературе

Постмодернизм сегодня перестал быть прерогативой «западного буржуазного сознания». По мнению И. Ильина, «постмодернистская ситуация в России является очень актуальной. Начав развиваться много позже, чем на Западе, она совпала с постсоветской реальностью» (Постмодернизм — идея для России 1999: 243). Российская философская мысль (особенно начала века), как отмечает И. Ильин, не создала «к сожалению, теорий, которые могли бы объяснить мне самого себя в моей стране» (там же, с. 246). Постмодернизм и постструктурализм, по его мнению, это, прежде всего анализ, и чаще всего неосознанных явлений, лежащих под сознанием и предопределяющих в той или иной степени поступки людей и мышление. Это попытка понять себя и общество, свою страну, своё историческое время и — как главное — культурное бессознательное России. Русский постмодернизм — явление относительно новое, а новое, по мнению Бахтина, «всегда на ранних, наиболее творческих этапах своего развития принимает односторонние и крайние формы» (Бахтин 1986: 530). По мысли Д.С. Лихачева (1979), в художественных произведениях XX века, наряду с катарсическим началом, присутствует другое, инонаправленное, устрашающее: в кризисных ситуациях у людей искусства появляется потребность «освободить хаос, дать ему волю». При этом само искусство пугает, как пугает действительность. По мнению А. Цуканова (Постмодернизм — идея для России 1999), постмодернизм с его идеей текстуально-подсознательного восприятия человеком действительности и себя стал знаменем тотального отрицания, по сути дела, превратившись в идеологию тотального нигилизма. Как отмечает Е.И. Трофимова, «системный нигилизм русского постмодернизма... был связан с изменением мировосприятия поколений, пришедших в литературу после шестидесятников. Вместо картины некоей целостности и взаимосвязи, мир предстал перед ними в образе хаоса... Этот мир непознаваем для обычного мышления, традиционная логика отступает» (Трофимова 1998).

Вследствие чего для постмодернизма характерен кризис личностного начала. Этот кризис индивидуальности обычно прослеживается теоретиками постструктурализма и постмодернизма со второй половины XIX столетия, когда, по их мнению, он начал теоретически осмысляться в таких различных сферах, как марксистская политическая экономия, психоанализ, антропология культуры и соссюровская лингвистика, которые основывались на моделях и методах, не совместимых с фундаментальными понятиями традиционного индивидуализма.

«Взлёт искусства постмодернизма в России (в самых разных его видах и родах: в музыке, живописи, скульптуре, литературе и т. д.), считает И. Ильин, заставляет с настороженностью относиться к попыткам, свести этот феномен к кризису лишь одной конкретной формы общественного сознания» (Постмодернизм — идея для России 1999: 243). По его мнению, очевидно, более правы те теоретики — У. Эко и Д. Лодж, которые считают неизбежным появление подобного феномена при любой смене культурных эпох, когда происходит «слом» одной культурной парадигмы и возникновение на её обломках другой. (Причины подобной смены могут быть самыми разными: политического, социального, научно-технического и мировоззренческого планов). Исходя из вышеизложенного, можно сделать вывод о том, что творчество двух русских сатириков М.Е. Салтыкова-Щедрина и М.А. Булгакова, являясь по сути своей, выражением кризисного сознания интеллигенции конца девятнадцатого и начала двадцатого века, отражает ту самую «смену культурных эпох» (разочарование после отмены крепостного права в первом, и экспансия сталинизма во втором случаях), и поэтому может быть рассмотрено через призму понятийного аппарата постмодернизма и постструктурализма.

Сомнения постмодернистов в достоверности научного познания, то есть научной картины мира и их обращение к интуитивному «поэтическому мышлению» с его образностью, метафоричностью, позволяет рассматривать постмодернизм как специфическую пограничную литературоведческую методологию, в основе которой лежит деконструкция, представляющая собой, на наш взгляд, одну из когнитивных стратегий анализа текста.

Примечания

1. Здесь мы придерживаемся точки зрения Р. Сальдивара, считающего деконструкцию предварительным и стратегически привилегированным моментом анализа. Дерридианская деконструкция, представляющая собой критический анализ традиционных аксиологических бинарных оппозиций, в которых левосторонний термин претендует на привилегированное положение, отрицая право на него со стороны правостороннего термина, от которого он зависит (голос-письмо/письмо-голос; сознательное-бессознательное/бессознательное-сознательное; означаемое-означающее/означающее-означаемое и т. д.). Цель анализа состоит не в том, чтобы поменять местами ценности бинарной оппозиции, а скорее в том, чтобы нарушить или уничтожить их противостояние, релятивизовав их отношения (Ильин 1999).