Профессия писатель

Что видишь, то и пиши, а чего не видишь, писать не следует.¹

Было бы странно воспринимать профессию писателя в энциклопедическом ракурсе и видеть в нем исключительно человека, создающего текст. Литератор — это не только профессия, это своеобразный стиль жизни, отдельный мир. Один из современников Михаила Булгакова — писатель и поэт Андрей Белый (Борис Николаевич Бугаев) вспоминал, что во время работы над текстом создавал ряд «лабораторий», где хранилось «настуканное» и «набормотанное», «вскипали» нужные слова, «растирались» краски, образы и этюды. Нередки в истории мировой литературы и случаи, когда писатель вел своеобразный диалог со своим литературным предшественником, ощущая с ним метафизическое родство, как, например, поэт Шарль Бодлер, переводивший в течение почти 17 лет на французский язык произведения Эдгара Аллана По и видевший в нем своего духовного учителя и соратника. Чрезвычайно значима для литератора и манера (стратегия) поведения, работа над своим образом.

Отношение Михаила Афанасьевича к творческому процессу и к самой профессии литератора — это широкое поле для размышлений: для писателя была важна как атмосфера работы, так и сам образ художника-творца. «Человек пишущий» оказывается в центре внимания многих произведений Булгакова — его герои работают над романом о Понтии Пилате, ведут дневник, создают пьесы, пишут «Записки на манжетах» и «Записки покойника».

Любовь Булгакова к миру художественной литературы и искусства берет свое начало в семье. Афанасий Иванович и Варвара Михайловна Булгаковы воспитывали своих семерых детей в атмосфере внимания и заботы. Значительную роль в жизни детей играли литература, классическая музыка и театр. Сестра писателя Надежда Афанасьевна вспоминала, что в семье очень много читали, в частности, произведения Ф. Достоевского, М. Горького, Л. Андреева, А. Куприна, И. Бунина, Г. Мопассана, М. Метерлинка, К. Гамсуна, О. Уайльда. Из отечественной литературы Михаил Афанасьевич предпочитал творчество Н. Гоголя, М. Салтыкова-Щедрина, А. Чехова, из зарубежной — книги Чарльза Диккенса. С детства он принимал участие в домашних спектаклях — любовь к театру (и шире — к художественной культуре) он пронес от первых лет своей жизни до последних ее дней. Свой первый рассказ («Похождения Светлана») Булгаков написал в возрасте семи лет, а позднее, в 1912 г., показав сестре Надежде наброски первых произведений, Булгаков сказал:

Вот увидишь, я буду писателем.²

Обещаниям Булгакова суждено было сбыться не сразу — несмотря на увлечение литературой, целенаправленно к писательской деятельности он пришел позже. Выбрав для себя профессию врача, Михаил Афанасьевич не мог посвящать сочинению много времени, однако известно, что в 1910-е гг. он делал различные литературные наброски. Сохранились упоминания о сочинениях «Огненный змий» (предположительно 1912—1913 гг.), «Зеленый змий» (предположительно, 1917—1918 гг.) и «Недуг» — исследователи полагают, что черты указанных произведений впоследствии могли отразиться в «Белой гвардии» и рассказах «Морфий» и «Красная корона». Впрочем, остались воспоминания не только о результатах ранней писательской практики Булгакова, но и о самом процессе работы. Первая жена Булгакова, Татьяна Николаевна, вспоминала, что, будучи земским врачом, Михаил Афанасьевич пытался создавать наброски под воздействием морфия. Однако наброски эти не сохранились, а потому не следует рассматривать творчество Михаила Афанасьевича сквозь призму подобных фактов.

Самая ранняя из дошедших до нас публикаций Булгакова — статья «Грядущие перспективы» — была напечатана в ноябре 1919 г. в газете «Грозный». Впоследствии, в начале 1920 г., во Владикавказе начинающий писатель публиковался сначала на страницах белогвардейских изданий («Кавказская газета»), а затем уже на страницах советской прессы («Коммунист»). Благодаря знакомству с писателем-беллетристом Юрием Слезкиным Булгаков устроится во владикавказский революционный комитет на должность заведующего литературной секцией подотдела искусств; впоследствии Михаил Афанасьевич заведовал и театральной секцией. Сильным потрясением для Булгакова стала необходимость сочинения казенных пьес — эта ситуация впоследствии была отражена в одной из сцен повести «Записки на манжетах»:

...Трехактная пьеса была готова. Когда я перечитал ее у себя, в нетопленой комнате, ночью, я, не стыжусь признаться, заплакал! В смысле бездарности — это было нечто совершенно особенное, потрясающее!

Что-то тупое и наглое глядело из каждой строчки этого коллективного творчества. Не верил глазам! На что же я надеюсь, безумный, если я так пишу?! С зеленых сырых стен и из черных страшных окон на меня глядел стыд. Я начал драть рукопись. Но остановился. Потому что вдруг, с необычайной чудесной ясностью, сообразил, что правы говорившие: написанное нельзя уничтожать! Порвать, сжечь... от людей скрыть. Но от самого себя — никогда!³

Как видно, еще задолго до начала работы над романом «Мастер и Маргарита» в сознании Булгакова возник тот самый образ «бессмертных» рукописей. Во Владикавказе Михаил Афанасьевич сочинил драмы «Самооборона», «Братья Турбины», «Парижские коммунары», «Сыновья муллы». В апреле 1921 г. в письме к сестре Вере Афанасьевне драматург сетовал: «...Творчество мое разделяется резко на две части: подлинное и вымученное. Лучшей моей пьесой подлинного жанра я считаю 3-актную комедию-буфф салонного типа "Вероломный папаша" ("Глиняные женихи"). И как раз она не идет, да и не пойдет, несмотря на то, что комиссия, слушавшая ее, хохотала в продолжение всех трех актов...»

Впоследствии свои владикавказские пьесы Михаил Афанасьевич уничтожил в 1923 г., однако, по иронии, суфлерский экземпляр одной из них («Сыновья муллы») был обнаружен спустя 10 лет после смерти автора и сегодня доступен для прочтения. Другая пьеса — четырехактная драма «Братья Турбины», по воспоминаниям Юрия Слезкина, лишь отдаленно напоминала гремевшие в середине 1920-х гг. «Дни Турбиных» (сестра Булгакова, Надежда Афанасьевна, считала, что пьеса не имела ничего общего с романом «Белая гвардия» и драмой «Дни Турбиных»; а первая жена, Татьяна Николаевна, говорила в интервью исследователям, что герои поставленной во Владикавказе пьесы ничем не напоминали ей семью Булгаковых).

Действие пьесы происходило во время Первой русской революции 1905 г. в семье Турбиных — известно, что один из братьев был изображен Булгаковым как революционер, другой — эфироман. В феврале 1921 г. Булгаков сообщал своему двоюродному брату Константину, что работает над серьезным романом, и сетовал, что современность не интересуется индивидуальным искусством, а заветная мечта Михаила Афанасьевича стать писателем исполнилась, но выглядела насмешливо и уродливо: вместо столичной сцены была провинция, вместо серьезных произведений — незрелые пьесы, сделанные наспех.

По приезде Булгакова в Москву в сентябре 1921 г. его литературная работа была омрачена чередой неприятностей: голод, бюрократические казусы, коммунальный быт мучили начинающего писателя и отражались в его первых произведениях. Дневниковые записи того времени передают сомнения Булгакова, бросившего из любви к литературе медицину. Сотрудничество с советской периодикой, в частности работа фельетонистом в железнодорожной газете «Гудок», приносила деньги и позволяла Булгакову окунуться в писательскую среду Москвы (его коллегами были И. Ильф и Е. Петров, Ю. Олеша, В. Катаев и другие известные литераторы), однако Михаил Афанасьевич мечтал о большем. Урывая время по ночам, он работал над своими произведениями, главным из которых на раннем этапе стал роман «Белая гвардия». Ситуация вынужденной раздвоенности молодого литератора (необходимость днем писать ненавистные фельетоны для того, чтобы выжить, и возможность ночами работать над своим настоящим произведением) впоследствии отразилась в автобиографической повести «Тайному другу» и приняла форму оригинального афоризма:

Мне очень хотелось бы, чтоб государство платило мне жалование, чтобы я ничего не делал, а лежал бы на полу у себя в комнате и сочинял бы роман. Но государство так не может делать, я это превосходно понимаю.⁴

Условия и атмосфера литературной работы были для Михаила Булгакова чрезвычайно значимы. Любовь Евгеньевна, вторая жена писателя, вспоминала, что кабинет был настоящим царством Михаила Афанасьевича: письменный стол — «боевой товарищ», за которым были расположены темно-коричневые книжные полки с собраниями сочинений отечественных классиков — А.С. Пушкина, М.Ю. Лермонтова, Н.В. Гоголя, Л.Н. Толстого, Ф.М. Достоевского. Книги были настоящей слабостью Михаила Булгакова, и потому на некоторых полках гостя могло ожидать своеобразное предупреждение: «Просьба книг не брать». В одном из писем к своему брату, Николаю Булгакову, писатель признавался:

Барахло меня трогает мало. Ну, стулья, чашки, черт с ними. Боюсь за книги! Библиотека у меня плохая, но все же без книг мне гроб! Когда я работаю, я работаю очень серьезно — надо много читать.⁵

Круг библиографических и читательских интересов Михаила Булгакова был чрезвычайно широк. Отдельного внимания заслуживала специализированная литература: писатель уделял внимание книгам по юриспруденции (в его библиотеке был «Учебник уголовного права» В. Спасовича (1865), «Устав о наказаниях, налагаемых мировыми судьями» (1904) и другие книги), в архиве Булгакова сохранились книги по медицине с авторскими пометами. Исследователям удалось частично реконструировать библиотеку писателя, сегодня известно, что в нее, помимо художественной литературы на различных языках, входили многочисленные энциклопедии, словари и справочники, учебники и учебные пособия, а также ноты. Среди книг Булгакова обнаружились издания о жизни и творчестве Мольера и А.С. Пушкина, а также свыше трех десятков изданий по истории религии и, в частности, о жизни Иисуса Христа. Оказавшись в Москве в 1921 г. и занимаясь устройством своей жизни, Булгаков уделял внимание своей библиотеке. В 1922 г. в одном из писем к своей сестре Надежде литератор сетовал:

Работой я буквально задавлен. Не имею времени писать и заниматься, как следует, французским языком. Составляю себе библиотеку (у букинистов — наглой и невежественной сволочи — книги дороже, чем в магазинах).⁶

Вторая жена писателя, Любовь Евгеньевна, вспоминала, что Булгаков создавал произведения «быстро, как-то залпом». В свою очередь Елена Сергеевна Булгакова в диалоге с биографами писателя сообщала: «Писал он очень легко. Слова рождались у него сами собой, ему не приходилось над ними мучиться». Для творческой манеры Михаила Афанасьевича не были характерны беспорядочные наброски — прежде чем начать работу над крупным произведением, писатель тщательно обдумывал свой замысел. Впрочем, подобное утверждение в большей степени характеризует произведения Булгакова, созданные после 1929 г., поскольку от более ранних этапов работы сохранились преимущественно чистовые машинописи произведений — творческая манера писателя в начале 1920-х могла быть иной. Непременной частью литературной работы Булгакова было составление плана произведения: план готовился уже после первых черновых набросков — так Михаил Афанасьевич размечал уже отчасти сложившийся текст. Характерной чертой черновиков Булгакова является их внешний вид — они нередко выглядят как беловики. Подобная картина, например, наблюдается в случае с романом «Записки покойника»: в разговоре с исследователями Елена Сергеевна упоминала, что черновиков произведения не существовало — книга была написана набело с малым числом помарок.

Над первыми редакциями произведений Булгаков предпочитал работать не на отдельных листках, а в толстых общих тетрадях. Михаил Афанасьевич редко писал карандашом, гораздо чаще пользовался чернилами. Исследователи справедливо отмечают опыт Булгакова, приобретенный им в годы университетской учебы: в рукописях произведений встречаются выписки из различных источников с указанием фамилий или названий источников и номера страниц. Особо важные эпизоды (места для правок, выписки из источников, перенумерация) были отмечены в тетрадях карандашом красного и синего цвета.

Особый интерес представляют различные редакции одних и тех же произведений, а также булгаковские тетради с материалами, показывающие, как развивался ход авторской мысли, какими книгами пользовался автор, а заодно — и эволюцию текста.

Характерным для творческой манеры Михаила Афанасьевича было следование повествовательной и драматической форме. Внимательный читатель может с интересом сопоставить роман «Белая гвардия» и пьесу «Дни Турбиных», фельетон «Багровый остров» и одноименную пьесу, а также и другие произведения Булгакова разных жанров. Видение автора, своеобразное волшебство превращения прозы в драматургию были запечатлены автором в романе «Записки покойника»:

...Мне начало казаться по вечерам, что из белой страницы выступает что-то цветное. Присматриваясь, щурясь, я убедился в том, что это картинка. И более того, что картинка эта не плоская, а трехмерная. Как бы коробочка, и в ней сквозь строчки видно: горит свет и движутся в ней те самые фигурки, что описаны в романе. Ах, какая это была увлекательная игра, и не раз я жалел, что кошки уже нет на свете и некому показать, как на странице в маленькой комнатке шевелятся люди.⁷

Сам же писатель находил, что обе формы в его творчестве обычно связаны между собой как правая и левая руки пианиста.

Часто булгаковские произведения подвергались нападкам советских критиков. На долю автора выпадали обвинения в незнании «настоящей» истории Гражданской войны в России и стремлении оправдать белогвардейщину. Писателя пытались склонить на другую сторону баррикад, но ангажированность творчества была чужда Булгакову — неслучайно в его произведениях мы сталкиваемся как с истинными творцами (Мастер, Мольер, Пушкин и др.), так и с теми, кто лишь называет себя писателем и подтверждает свой статус не талантом, но лояльностью к власти. Точка зрения Булгакова на состояние современной ему литературы и советской критики была отражена в 1931 г. в одном из писем к Иосифу Сталину:

На широком поле словесности российской в СССР я был один-единственный литературный волк. Мне советовали выкрасить шкуру. Нелепый совет. Крашеный ли волк, стриженый ли волк, он все равно не похож на пуделя. Со мной и поступили как с волком. И несколько лет гнали меня по правилам литературной садки в огороженном дворе. Злобы я не имею, но я очень устал и в конце 1929 года свалился. Ведь и зверь может устать. Зверь заявил, что он более не волк, не литератор. Отказывается от своей профессии. Умолкает. Это, скажем прямо, малодушие. Нет такого писателя, чтобы он замолчал. Если замолчал, значит был не настоящий. А если настоящий замолчал — погибнет.⁸

Исследователи справедливо отмечают, что атмосфера волчьей травли впоследствии была отражена Булгаковым в романе «Жизнь господина де Мольера», где автор показал состояние французского драматурга следующим образом: «Наш герой чувствовал себя как одинокий волк, ощущающий за собою дыхание резвых собак на волчьей садке. И на волка навалились дружно». Несмотря на оказанную помощь со стороны генерального секретаря, в 1930-е гг. положение «литературного волка» напоминало невидимую блокаду.

В последнее десятилетие своей жизни Булгаков работал над романами «Мастер и Маргарита», «Записки покойника» и «Жизнь господина де Мольера», пьесами «Адам и Ева», «Блаженство», «Иван Васильевич», «Александр Пушкин», «Дон Кихот» и др. Михаил Булгаков писал оперные либретто для Большого театра, создал несколько киносценариев и инсценировок по произведениям Мольера, Н.В. Гоголя и Л.Н. Толстого, подбирал материал для школьного курса истории СССР. Однако в печати оказывались далеко не самые главные произведения (комедия «Скряга» — перевод пьесы Мольера «Скупой», киносценарий «Необычайное происшествие, или Ревизор (по Гоголю)», отрывок из драмы «Бег», несколько фельетонов и интервью), а пьесы (за исключением «Дней Турбиных» и «Мертвых душ») снимались либо после авторской читки (как «Адам и Ева»), либо на генеральной репетиции («Иван Васильевич»), либо после нескольких вечеров («Кабала святош (Мольер)»).

Примечания

1. Булгаков М.А. Собр. соч.: в 8 т. Т. 5. Мольер. М.: АСТ: Астрель, 2010. С. 386.

2. Воспоминания о Михаиле Булгакове / сост. Е.С. Булгакова и С.А. Ляндерс. М.: Сов. писатель, 1988. С. 60.

3. Булгаков М.А. Собр. соч.: в 8 т. Т. 1. Белая гвардия. Записки на манжетах. Рассказы / сост., вступ. ст. и коммент. Е.А. Яблокова. М.: АСТ: Астрель, 2011. С. 429.

4. Булгаков М.А. Собр. соч.: в 8 т. Т. 4. Пьесы 1920-х годов. М.: АСТ: Астрель, 2009. С. 540.

5. Булгаков М.А. Собр. соч.: в 8 т. Т. 8. Письма, записки, телеграммы, заявления. М.: Восток — Запад, 2011. С. 101.

6. Булгаков М.А. Собр. соч.: в 8 т. Т. 8. Письма, записки, телеграммы, заявления. М.: Восток — Запад, 2011. С. 101.

7. Булгаков М.А. Собр. соч.: в 8 т. Т. 5. Мольер. М.: АСТ: Астрель, 2010. С. 385.

8. Булгаков М.А. Собр. соч.: в 8 т. Т. 8. Письма, записки, телеграммы, заявления. М.: Восток — Запад, 2011. С. 126.