Дней минувших анекдоты

Ни одно доброе дело не остается ненаказанным.¹

Культура исторического и литературного анекдота пришла в Россию в XVIII в. из Западной Европы и за несколько столетий чрезвычайно окрепла. Печатные анекдоты представляют собой интереснейший материал для исследования повседневной жизни, однако важно помнить, что не всякий анекдот мог быть напечатан, а напечатанное не всегда может служить образцом чувства юмора предшественников. В русской литературе анекдоты часто служили источником сюжета для целого произведения или вставной конструкцией внутри него. Этой своеобразной повествовательной формой пользовались А.С. Пушкин, Н.В. Гоголь, Н.С. Лесков, А.П. Чехов, С. Довлатов и другие авторы.

В начале советской эпохи анекдот (особенно политический) оказался в двойственной ситуации. С одной стороны, различные периодические издания (например, «Вечерняя Москва») некоторое время вели колонки с отечественными и зарубежными анекдотами, в 1920-е гг. в свет выходили сборники анекдотов. С другой — анекдоты, задевающие действующую власть, и их распространители могли попасть в поле зрения Главного политического управления. Так, в информационно-аналитической сводке ОГПУ-НКВД нередко упоминались «анекдотисты», чьи рассказы могли восприниматься как пропаганда или агитация, ослабляющие советскую власть. Однако сложно запретить человеку смеяться — возможно, прав был писатель (и современник Булгакова) Виктор Шкловский, заключивший в статье «К теории комического», что появление в России значительного количества советских анекдотов говорит не о враждебном отношении к власти, а о том, что люди смеются над новыми явлениями жизни и противоречиями быта.

Тематика советских анекдотов была обширной. Смеялись над Гражданской войной и Революцией, над евреями, над репрессиями и коммунальным бытом, над милицией и государственным аппаратом, над обычными человеческими слабостями и пороками. Дневник Михаила Булгакова «Под пятой» отразил немало интересных событий начала 1920-х гг., в том числе и анекдотов. Вот, например, весьма примечательный анекдот на еврейскую тему:

Новый анекдот: будто по-китайски «еврей» — «там». Там-там-там-там (на мотив Интернационала) означает «много евреев».²

В дневнике писателя находится масса комментариев, посвященных внутрипартийной борьбе в советской России. Булгаков раз за разом отмечал положение дел председателя Революционного военного совета СССР — Льва Давыдовича Троцкого. Будущий автор «Мастера и Маргариты» умело читал советскую прессу между строк и определял истинный смысл бюллетеней о состоянии здоровья партийного активиста, а также комментировал и организованную травлю троцкизма. Эти события отразились и в анекдотах — Булгаков зафиксировал историю о том, что Троцкий не мог ответить на вопрос о своем самочувствии, пока не прочитает об этом в советских газетах; а также популярный анекдот о том, что в 1925 г. слово «Троцкий» стало писаться «Троий», поскольку «ЦК» выпало.

Дневник Булгакова пестрит многочисленными примерами зарождающегося советского фольклора, свидетелем и отчасти творцом которого был он сам. Так, после смерти Владимира Ильича Ленина в 1924 г. пост председателя Совнаркома СССР занял Алексей Рыков. Вышедшая в середине 1920-х гг. после десятилетнего сухого закона первая советская 30-градусная водка получила в народе соответствующее прозвище — «рыковка» (по аналогии позже появится «андроповка», а в новейшей истории России напиток получит и другие характерные политические имена). Известно, что на протяжении нескольких лет крепость «рыковки» менялась. В различных источниках обнаруживаются упоминания о постоянных экспериментах с популярным продуктом: «рыковка» крепла от 30° до 38° и даже 42°. Внимание Булгакова к столь животрепещущей теме не ограничилось знаменитым диалогом между профессором Преображенским и Борменталем об истинной крепости водки (в 40°), но и было зафиксировано писателем сразу в нескольких анекдотах:

Водку называют «рыковка» и «полурыковка». «Полурыковка» потому, что она в 30°, а сам Рыков (горький пьяница) пьет в 60°.

«Если бы к "рыковке" добавить "семашковки", то получилась бы хорошая "совнаркомовка"».

«Рыков напился по смерти Ленина по двум причинам: во-первых, с горя, а во-вторых, от радости».³

По свидетельству Елены Сергеевны Булгаковой, третьей жены писателя, сам Михаил Афанасьевич никогда анекдотов не рассказывал и предпочитал заученным историям оригинальный каламбур, свежий, выдуманный здесь и сейчас. Неслучайно булгаковские шутки, меткие прозвища, фразы из произведений становились популярными и прочно вошли в жизнь. Так, читатели романа «Мастер и Маргарита», вероятно, обращали внимание на разницу между настоящим писателем и обладателем членского билета Союза писателей. В 1930-х гг., будучи на собрании пайщиков в Союзе писателей, Михаил Афанасьевич был удивлен, что в Союзе состоит писатель (некий «Б-н»), чьи заслуги перед литературой заключаются не в созданном произведении или художественном таланте, а в том, что он сумел достать для писательского кооператива 70 унитазов. Впоследствии, когда Булгаков с Еленой Сергеевной встречал «Б-на» на улице, то говорил:

Смотри, смотри на него внимательнее, в нем зреет «Война и мир»!⁴

Согласно воспоминаниям Александры Ильиничны Ильф (дочери известного писателя Ильи Ильфа), 70 унитазов для кооператива достал Соломон Бройде. Он был известен литературной общественности 1920—1930-х гг., однако запомнился не художественным талантом, а участием в громком скандале: аферист и мошенник, он использовал «литературных рабов» для написания своих книг. Соломон Оскарович был соседом Булгакова в доме № 3/5 на улице Фурманова и остался в воспоминаниях Е.С. Булгаковой, И. Ильфа и Е. Петрова, Варлама Шаламова, Виктора Ардова. В 1934 г. скандал вокруг Бройде и других «писателей» был назван в периодической печати «бройденным» этапом русской литературы, а его коллеги — «бройдохами».

Завлит ленинградского Красного театра Екатерина Михайловна Шереметьева вспоминала, что Булгакова отличали ловкость, изобретательность и мгновенная реакция на неожиданность. Это с легкостью подтверждается следующей историей. В мае 1926 г. в комнате у Булгакова (которую он снимал со своей второй женой Любовью Евгеньевной в доме № 9 в Обуховом переулке) был произведен обыск, результатом которого стало изъятие повести «Собачье сердце» и дневника «Под пятой». Любовь Евгеньевна вспоминала, что в тот момент, когда «проверяющие» стали осматривать кресла и колоть их длинными спицами (в надежде обнаружить что-то внутри), Михаил Афанасьевич внезапно произнес: «Ну, Любаша, если твои кресла выстрелят, я не отвечаю. (Кресла были куплены мной на складе бесхозной мебели по 3 руб. 50 коп. за штуку.) И на нас обоих напал смех. Может быть, и нервный».

Однако анекдотические истории происходили в жизни Булгакова не только во время обыска, в коммунальной квартире № 50 или при других экстремальных обстоятельствах. В декабре 1933 г. Булгаковым позвонила Ольга Бокшанская (сестра Елены Сергеевны Булгаковой, секретарь В.И. Немировича-Данченко) и рассказала, что во МХАТ обратились из Литературной энциклопедии: сказали, что пишут статью о Булгакове неблагоприятного характера, но поинтересовались, «перестроился ли» он после своей пьесы «Дни Турбиных»? Услышав эту историю, Михаил Афанасьевич ответил:

Жаль, что не подошел к телефону курьер, он бы ответил: так точно, перестроился вчера в 11 часов.⁵

Артист Григорий Конский вспоминал, что в 1934—1935-х гг. Михаил Афанасьевич во время подготовки к спектаклю «Пиквикский клуб» был озадачен вопросом, сколько времени может проработать включенный радиоприемник. Узнав от артистов, что длительность работы зависит от мощности аппарата и приемник может без перерыва работать более двух месяцев, Булгаков признался, что, вопреки предположению окружающих, он не собирается покупать радиоприемник. Проблема заключалась в том, что соседи писателя уехали на зимовку, опечатав дверь и забыв выключить радио, которое работало сутки напролет.

Михаил Афанасьевич часто рассказывал о происходящих во МХАТе забавных случаях. Согласно дневнику Е.С. Булгаковой, в январе 1934 г. драматург рассказал два анекдота из жизни театра:

...В Театре местком вывесил объявление: «Товарищи, которые хотят ликвидировать свою неграмотность или повысить таковую, пусть обращаются к т. Петровой».

Н.В. Егоров, по своей невытравимой скупости, нашел, что за собак, которые лают в «Мертвых душах», платят слишком дорого, и нанял каких-то собак за дешевую цену — и дешевые собаки не издали на спектакле ни одного звука.⁶

Впрочем, не только сам Булгаков был героем ситуации. Во второй половине 1920-х гг. известному драматургу часто писали письма совершенно незнакомые люди — поклонники отправляли письма с восхищениями, некоторые представлялись героями булгаковских произведений или давали советы для будущих пьес. Сатирик В. Ардов вспоминал, что во время триумфа пьесы «Дни Турбиных» в МХАТе Михаил Афанасьевич столкнулся с аферистами, считавшими, что драматург стал настоящим богачом и готов поделиться деньгами. «Паниковские» пытались не только «случайно» встретить Булгакова на улице, но и звонили ему домой. Один из таких звонков раздался рано утром — обладатель хриплого голоса признался, что, выходя из пивной, разбил очки в золотой оправе, и просил автора «Дней Турбиных» выделить сто рублей на новые очки. Михаил Афанасьевич в ярости бросил трубку, однако повторный звонок не заставил себя долго ждать:

Вторично встаю, беру трубку. Тот же голос вопрошает: — Ну, если не с золотой оправой, то на простые-то очки вы можете?⁷

Примечания

1. Белозерская-Булгакова Л.Е. О, мед воспоминаний / Ann Arbor: Ardis, 1979. С. 20.

2. Булгаков М.А. Собр. соч.: в 8 т. Т. 2. Повести. Записки юного врача. Морфий / сост. и коммент. Е.А. Яблокова. М.: АСТ: Астрель, 2008. С. 437.

3. Булгаков М.А. Собр. соч.: в 8 т. Т. 2. Повести. Записки юного врача. Морфий / сост. и коммент. Е.А. Яблокова. М.: АСТ: Астрель, 2008. С. 455.

4. Воспоминания о Михаиле Булгакове / сост. Е.С. Булгакова и С.А. Ляндерс. М.: Сов. писатель, 1988. С. 418.

5. Дневник Елены Булгаковой / Гос. б-ка СССР им. В.И. Ленина. Сост., текстол. подгот. и коммент. В. Лосева и Л. Яновской. Вступ. ст. Л. Яновской. М.: Кн. палата, 1990. С. 48.

6. Там же. С. 53.

7. Воспоминания о Михаиле Булгакове / сост. Е.С. Булгакова и С.А. Ляндерс. М.: Сов. писатель, 1988. С. 341.