Понятие «интертекстуальность» появилось относительно недавно. Авторство создания термина принадлежит исследовательнице французского постструктурализма Юлии Кристевой. Впервые данный неологизм был использован ею осенью 1966 г. в докладе о творчестве М.М. Бахтина. Исследовательница представила доклад на семинаре Р. Барта и впоследствии опубликовала его весной 1967 г. в виде статьи «Бахтин, слово, диалог и роман» [72].
Выдвинутая малоизвестной 25-летней стажеркой из Болгарии интертекстуальная концепция развивала и интерпретировала идеи о диалогичной природе слова неизвестного в то время ни во Франции, ни в других европейских странах русского мыслителя М.М. Бахтина, вследствие чего первоначально получила довольно сдержанный прием со стороны парижских лингвистов. И только благодаря авторитету Ролана Барта, поддержавшего и развившего основные положения интертекстовой теории, понятие интертекстуальности вошло в научный обиход, стало одним из основных в XX столетии в изучении диалога культур, а сам феномен превратился в объект критического анализа и многочисленных интерпретаций.
Теории интертекстуальности посвящено огромное число исследовании, однако проблема интертекста остается одной из самых дискуссионных проблем современной филологии, привлекая внимание как отечественных, так и зарубежных литературоведов и лингвистов, а также специалистов смежных с филологией специальностей, обращенных к изучению объектов культуры.
Огромное число споров вызвано разногласиями при толковании самих понятий «интертекст», «интертекстуальность», трактование которых до настоящего времени остается далеко не однозначным. Наличие различных подходов к объяснению и изучению данного феномена обусловлено тем или иным функциональным компонентом, выходящим на первый план в каждом из них, принадлежностью исследователя к определенной аналитической парадигме, попытками изучения явления с позиций и посредством методологического аппарата разных наук, выбором в качестве объекта исследования различных типов текста: в первую очередь художественного (И.П. Смирнов [137], Н.С. Олизько [115], Н.В. Петрова [120; 121], Ю.А. Башкатова [22], И.В. Волков [35], К. Кроо [74], Г.И. Лушникова [94], А.В. Борисенко [26], В.В. Шадурский [170], Н.А. Ефимова [53], И.А. Суханова [146], Ю.Л. Высочина [36], Е.В. Стырина [145], Т.Е. Литвиненко [87], Н.А. Баева [14], Т.М. Метласова [102], Л.И. Мурнаева [113]), научного (В.Е. Чернявская [163], Е.В. Михайлова [104], А.В. Аверина [2], Е.А. Меламедова [99], Т.Н. Тимофеева [149]), газетно-журнального (Э.М. Аникина [8], А.Г. Кириллов [65], К.А. Костылина [69], Д.А. Качаев [61], М.И. Киосе [64], Н.В. Соломина [142]), поэтического (М.Л. Гаспаров [42], И.В. Толочин [150], Д.Н. Багрецов [15], Н.С. Лосев [90], И.А. Пильщиков [122], Т.Л. Ревякина [129], Н.А. Кузьмина [79], Л.Г. Федорова [156]), рекламного (М.В. Терских [148]), юмористического (О.В. Мишина [106]), даже музыкального (О.И. Спорыхина [144], О.А. Мельникова [101]) и кинематографического (М. Ямпольский [179]).
Пытаясь постичь, объяснить и описать непростую природу изучаемого явления, исследователи нередко прибегают к метафорам и образным сравнениям, в результате чего феномен интертекстуальности буквально овеян ими.
Сами термины «интертекст» и «интертекстуальность» были введены французским постструктурализмом, однако, само явление существовало еще до того, как появилось понятие о нем, поскольку оно неизменно присуще письму. Некоторые формы интертекстуальности можно найти уже в трудах Платона и Аристотеля. Цицерон, Монтень и Квинтилиан делали акцент на важности имитирования чужой речи. Достаточно также вспомнить в качестве одного из примеров принципы создания текстов эпохи Возрождения, поэты которой не сомневались в необходимости подражать древним, поскольку, по их мнению, именно в произведениях античных писателей нашел воплощение рациональный и универсальный идеал прекрасного.
Генетически появление теории интертекста связано с русской традицией, а также с исследованиями известного швейцарского лингвиста Ф. де Соссюра. Теория интертекстуальности вышла из нескольких источников — исторической поэтики А.Н. Веселовского, учения о пародии Ю.Н. Тынянова, из полифонического литературоведения М.М. Бахтина, метода подтекста К.Ф. Тарановского, исследовании анаграмм Ф. де Соссюра.
А.Н. Веселовский заложил основу для развития теории интертекста своими исследованиями в области сравнительно-исторической поэтики, занимаясь изучением происхождения и распространения повествовательных сюжетов («миграции сюжетов»), а также их всесторонним анализом. История литературы представлена в концепции А.Н. Веселовского как история культуры, история общественной мысли. Автор отмечает, что каждая литературная эпоха не создает своих сюжетов заново, а наполняет «устойчивые мотивы» новым содержанием и смыслом, развивая и комбинируя их [32].
Ю.Н. Тынянов — создатель учения о пародии, в которой исследователь видел фундаментальный принцип обновления художественных систем, основанный на трансформации предшествующих текстов. Происходящее при пародии варьирование своих и чужих слов автор рассматривает как эволюционное явление огромной важности. Исследователь акцентирует внимание на том, что направленность какого-либо произведения на какое-либо другое (тем более против другого), т. е. пародийность, тесно связана с ролью этого другого произведения в литературной системе. Принципиальное значение в пародии, по мнению автора, имеет смещение планов, т. к. через них в пародийном тексте происходят глубинные семантические сдвиги, запуская механизм смыслообразования. Этот механизм реализуется именно через смещение одного текста по отношению к другому. Это положение становится принципиальным для теории интертекстуальности [152].
Истоки теории интертекстуальности обнаруживаются в трудах специалиста по поэтике К.Ф. Тарановского, который предложил для анализа текста метод подтекста, о котором автор говорит как об отсылке к предыдущему тексту, поддерживающему или раскрывающему поэтическую посылку последующего текста. С точки зрения К.Ф. Тарановского, для всего европейского искусства XX века (поэзии, живописи, музыки) характерен метод своеобразной «шифровки», одним из средств которой и является использование подтекстов как своеобразных ключей к художественному произведению, облегчающих понимание его смысла [147].
Ф. де Соссюр обнаружил в древней поэтической традиции особый принцип составления стихов по методу анаграмм, согласно которому каждый поэтический текст строится в зависимости от звукового состава ключевого слова. Другие слова текста подбираются таким образом, чтобы в них с определенной закономерностью повторялись фонемы ключевого слова. Изменение анаграммируемого слова ведет к изменению значения всего текста.
Ученый собрал огромный материал об анаграммах в индоевропейской поэзии, однако, отказался от публикации своего труда по нескольким причинам. Во-первых, его смущал тот факт, что ни один из рассматриваемых им поэтов не упоминал о сознательном использовании данного принципа. Во-вторых, он так и не решил вопрос о возможной случайности анаграмматических структур. Труд был издан после 1964 года, когда началась публикация неизвестных рукописей швейцарского лингвиста.
Тем не менее, открытое Ф. де Соссюром явление позволило получить наглядную модель того, как элементы одного текста, включенные в другой, могут изменять значения последнего. На основе анаграмматической теории возникает возможность ввести интертекстуальность в структурный контекст [143].
Интертекстовая теория Ю. Кристевой восходит к диалогополифонической концепции М.М. Бахтина. М.М. Бахтин в своих исследованиях пришел к выводу о том, что автор художественного произведения имеет дело не с действительностью вообще, а с уже оцененной и оформленной действительностью. Помимо данной действительности, творец находится в постоянном диалоге с предшествующей и современной ему литературой, поскольку, по его словам, «текст живет, только соприкасаясь с другим текстом. Только в точке этого контакта текстов вспыхивает свет, освещающий и назад и вперед, приобщающий данный текст к диалогу» [21, с. 340]. Диалог, по М.М. Бахтину, — основа преемственности культуры. Полифония проявляется в амбивалентности и диссонансе голосов, текст открыт как потенциально незаконченный диалог.
В рамках создаваемой теории полифоничности, русский мыслитель разработал понятие «чужое слово», доказывая, что «ни одно высказывание не может быть ни первым, ни последним», и при этом любое высказывание всегда новое, поскольку в нем изменены прагматические ориентиры субъекта, места и времени [Там же, с. 359].
М.М. Бахтину принадлежит также предположение о том, что «всякий подлинно творческий голос может быть только вторым голосом в слове» [Там же, с. 305]. Теория русского философа, таким образом, находится всего в одном шаге от постструктуралистских утверждений о переработке одних текстов в другие и о тексте как «раскавыченной цитате» [18, с. 486]. Однако М.М. Бахтин этого шага не делает. Важнейшей категорией эстетики литературоведа является Автор, выступающий как организатор и равноправный участник диалога. Именно в этом вопросе западные теоретики расходятся с М.М. Бахтиным.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |