В современной науке существуют узкая и широкая трактовка понятия методология. Методология в узком смысле слова — это учение о конкретных методах научного исследования. В широком смысле слова — совокупность наиболее общих, прежде всего мировоззренческих, принципов в их применении к решению сложных теоретических и практических задач, мировоззренческая позиция исследователя [Федотова, 2010, с. 10]; логическая организация деятельности человека состоящая в определении цели и предмета исследования, подходов и ориентиров в его ведении, выборе средств и методов, определяющих наилучший результат [Мишин, 2003, с. 68].
Лингвистическая методология представляет собой совокупность исходных принципов, которыми руководствуется лингвист на различных этапах исследования, начиная с определения его целей и заканчивая формулированием выводов и обобщений [Алефиренко, 2009, с. 318].
Из определений следует, что методология являет собой сложную мыслительную деятельность; путь, направление движения лингвистического исследования по освоению изучаемого объекта. Методология организует, систематизирует и структурирует научный труд, определяет его предмет, цель и подход, осуществляет подбор системы методов для решения поставленных задач, позволяет дать оценку степени соответствия результатов проведённого исследования поставленным целям.
В данной работе в качестве методологической основы при исследовании художественного произведения и его переводов используются идеи одного из выделяемого нами направлений современной филологической герменевтики — сопоставительной герменевтики.
Сопоставительная герменевтика определяется как одновременное соотносительное исследование и оценка общих и различных для сравниваемых объектов (в нашем случае — Священного Писания, исследуемого романа и переводов романа) свойств и признаков. Важную роль в таком исследовании играет изучение проявлений аналоговых возможностей человеческого разума, заложенных в понятийной системе человека и структурирующих его восприятие, мышление и деятельность.
Технология исследования, в свою очередь, дефинируется как операционно-технологическая процедура, фиксированная совокупность приёмов научно-практической деятельности, включающая способы и средства описания получения нового знания и результатов лингвистического исследования [Комарова, 2013].
Иными словами, под технологией понимаются конкретные приемы, инструментарий, «технические средства», процедуры, последовательность выполнения которых обеспечивает решение задач исследования. Выбор данных средств и способов из множества возможных обусловлен методологией исследования. Технология носит прикладной характер, обеспечивает эффективность методологии, является формой ее реализации. В данном исследовании используется инструментарий теории переводческих трансформаций.
1.2.1. Художественный перевод как вид межъязыкового и межкультурного посредничества
Специфика художественного произведения состоит в том, что оно является выражением эмоционально-мыслительного содержания в образной, эстетической форме. А.М. Пронин трактует его как сложную систему образов, значений, идей, смыслов, подлежащих расшифровке, пониманию и интерпретации в процессе восприятия [Пронин, 2005, с. 160]. Определение понятия напоминает, что художественное произведение представляет собой нечто большее, чем просто текст. Данная идея восходит к исследованиям М.М. Бахтина и Ю.М. Лотмана [Бахтин, 1979; Лотман, 1998].
М.М. Бахтин указывал на то, что «текст — печатный, написанный или устный — не равняется всему произведению <...>. В произведение входит и необходимый внетекстовый контекст его» [Бахтин, 1979, с. 369]. Ю.М. Лотман рассматривал текст как один из компонентов художественного произведения, определяя отношения между текстом и произведением как отношения части и целого [Лотман, 1998, с. 283—284].
За словесной тканью перед читателем разворачивается внетекстовая реальность, художественный мир произведения. В литературоведении художественный мир произведения трактуется как художественное единство отраженной действительности [Лихачев, 1968, с. 74], художественно освоенная и преображенная реальность [Хализев, 2002, с. 183], проекция отношений внутреннего мира писателя и реальности, результат преображения и осмысления действительности [Базылев, 2007]. Иными словами, художественный мир литературного произведения представляет результат творческого взаимодействия объективного, реального, физического мира и внутреннего, субъективного, вымышленного мира человека (автора произведения), это действительность, прошедшая через понимание, оценку и мироощущение его создателя. Внутренний мир художественного произведения обладает системой смыслов.
Художественный мир произведения многопланов, имеет сложный упорядоченный внутренний состав. Единицами художественного мира являются персонажи, составляющие систему художественных образов, и события, образующие сюжетные линии [Хализев, 2002, с. 183—185].
В литературоведении персонаж — это вид художественного образа, субъект действия, переживания, высказывания в художественном произведении. Художественное литературное произведение может включать в себя систему образов персонажей.
По мнению В.А. Скиба и Л.В. Чернец, художественный образ, в свою очередь, — сложный феномен, результат освоения сознанием человека окружающей действительности, «внешний мир, попавший в «фокус» сознания, ставший его раздражителем и интериоризованный им, т. е. превращенный в факт сознания, в идеальную форму его содержания. Вне образов нет ни отражения действительности, ни воображения, ни познания, ни творчества» [Введение в литературоведение, 2012, с. 165].
Художественный образ, таким образом, является проявлением свободы творчества. Содержащееся в нем знание субъективно, окрашено авторской позицией, его видением изображаемого явления, экспрессивно воздействует на чувства и разум читателей [Там же, с. 141—142].
В художественном литературном произведении нередко развиваются и функционируют несколько самостоятельных, время от времени соприкасающихся сюжетных линий. Сюжет — цепь событий, изображенная в литературном произведении. Сюжетные линии содержательно значимы, несут в себе художественный смысл, раскрывают перед читателем и исследователем художественного литературного произведения возможности освоения реальности [Хализев, 2002, с. 260].
Для характеристики составных частей сюжета литературоведы используют понятие мотив. Понятие мотива как простейшей повествовательной единицы, составляющей сюжетной линии было впервые теоретически обосновано в «Поэтике сюжетов» А.Н. Веселовского [Веселовский, 2008]. Термин мотив перешел в литературоведение из музыковедения, где он определяется как мелодия, напев, наигрыш, наименьшее музыкальное построение, составляющее характерную часть музыкальной темы. Мотив художественного произведения — это компонент сюжета, обладающий повышенной значимостью [Введение в литературоведение, 2012, с. 136].
Художественное произведение, обладая структурой, целостностью, единством содержания и формы, является, одновременно, открытой, незавершенной художественной системой. В течение своей жизни, протекающей в историческом пространстве и времени, оно способно раскрываться и восприниматься по-особому, стать поводом к обнаружению в нем новых смыслов.
Художественные произведения являются неотъемлемой, важнейшей частью национальной культуры. Они взаимодействуют и взаимообогащаются, отражая столкновение субъективных точек зрения на мир, концепций и пониманий, иначе говоря, вступают внутри культуры в диалогические отношения.
Не представляется возможным их рассмотрение и вне контекста мировой культуры, поскольку, по словам Ю.Л. Оболенской, «только этот контекст позволяет раскрыть всю глубину смысла художественного произведения, дает ему возможность вечной и всегда новой жизни» [Оболенская, 2006, с. 16].
Диалог между культурами, обмен культурными ценностями, возникающий при восприятии художественных произведений, возможен благодаря переводческой деятельности. В рамках современного переводоведения существует немалое количество трактовок и формулировок понятия «художественный перевод». Выделение множества аспектов явления, наличие различных подходов к его определению и изучению обуславливают сложность и многогранность данного вида деятельности. Указанные теории развивались со временем, постепенно вовлекая в поле зрения исследователей и самих переводчиков все более глубокие и тонкие свойства взаимодействия переводчика с текстом художественного произведения — объектом переводческой деятельности.
Под каким бы углом зрения ни рассматривали современные исследователи художественный перевод — лингвистическим, психолингвистическим, литературно-историческим, культурологическим, философско-эстетическим, информационным, текстологическим или семиотическим — они неизбежно приходят к выводу о его диалектичности как явления и как процесса.
Диалектическое единство литературного произведения и его перевода предполагает взаимодействие и взаимовлияние двух языковых картин мира, двух художественных систем, культурно-исторических традиций обеих стран, концепций действительности авторов оригинала и перевода, а также форм художественного воплощения этой действительности. Соответственно, современные исследователи трактуют художественный перевод как один из способов диалога культур, играющий важную роль в процессе обмена культурными и духовными ценностями, творческий процесс и вид межкультурного посредничества, подчеркивая необходимость применения интердисциплинарного подхода в его исследовании [Серкова, 2014, с. 124].
Данная мысль представляет собой продолжение идей М.М. Бахтина о том, что «чужая культура только в глазах другой культуры раскрывает себя полнее и глубже <...>. Один смысл раскрывает свои глубины, встретившись с другим, чужим смыслом: между ними начинается как бы диалог, который преодолевает замкнутость и односторонность этих смыслов, этих культур. Мы ставим чужой культуре новые вопросы, каких она сама себе не ставила, мы ищем в ней ответа на эти наши вопросы, и чужая культура отвечает нам, открывая перед нами новые свои стороны, новые смысловые глубины» [Бахтин, 1979, с. 334—335]. Знакомство с мировым культурным наследием, его осмысление, обеспечивает осознание специфичности своей родной культуры. Художественный перевод — это именно тот вид деятельности, который обеспечивает подобное посредничество.
Информация, которую обрабатывает переводчик художественного произведения, не является непосредственной информацией о действительном мире. Она представляет собой опосредованную информацию об авторской картине мира. В своем творении автор оригинала представляет собственное видение реальности, высказывает свое отношение к действительности. В размышлениях В.Б. Шкловского — создает «возможный мир» [Шкловский, 1983, с. 56]. Этот возможный мир и воспроизводит переводчик средствами иностранного языка и иностранной культуры.
В нашем научном исследовании мы, вслед за Ю.Л. Оболенской, будем рассматривать перевод как особую специфическую разновидность творчества, которое по своей природе вторично, поскольку переводчик «в сущности не создает, а воспроизводит уже существующую в виде оригинала эстетическую ценность; задача переводчика отразить отраженное в оригинале с возможной полнотой и без ощутимых потерь. Продукт его творчества может стать эстетической ценностью, но его новизна и оригинальность весьма относительны» [Оболенская, 2006, с. 91].
Ю.Л. Оболенская указывает на то, что диалектику взаимоотношений двух художественных миров — оригинала и перевода, а также взаимоотношений их создателей, нельзя понять без осознания того, что представляет собой сам оригинал, а также без разграничения понятий текста оригинала и художественного произведения как эстетической ценности: «недифференцированный подход к этим понятиям <...> характерен для многих исследований в области художественного перевода и часто приводит к широко распространенному определению сути процесса перевода как «воссоздания оригинального произведения». Но «воссоздать» произведение может только сам автор-творец, любой же другой субъект, опираясь на собственный опыт и память, воспроизводит свое собственное впечатление от произведения или <...> проекцию оригинала» [Там же, с. 97].
В терминологии Л.В. Чернец, демаркационная линия проходит между понятиями мир произведения и художественный словесный текст. Автор полагает, что «на иностранном языке переданы прежде всего свойства мира произведения», который нельзя представить «в отрыве от словесного воплощения» [Введение в литературоведение, 2012, с. 59].
Понимание художественного перевода как формы интерпретации произведения-оригинала, закрепленной в системе материальных знаков, представлено также в работах Т.А. Казаковой и Н.К. Гарбовского [Казакова, 2006; Гарбовский, 2004].
Рассуждая о сущности данного явления, Т.А. Казакова подчеркивает его воспроизводящую природу и необходимость создания в процессе перевода текстов, обладающих способностью непосредственного эстетического воздействия [Казакова, 2006, с. 4]. Художественный перевод определяется автором как творческое преобразование литературного подлинника не только в соответствии с литературными нормами, но и с использованием всех необходимых выразительных возможностей переводящего языка, сопровождаемого культурологически оправданной трансформацией литературных особенностей оригинала и той эмоционально-эстетической информации, которая присуща подлиннику [Там же, с. 10—11].
Таким образом, переводчик создает некое подобие оригинала, «особый вид текста», призванный представлять исходное художественное произведение в иноязычной культуре, обеспечивая тем самым дополнительную аудиторию исходному тексту, а также развитие межкультурной художественной коммуникации в соответствии с требованиями времени, характером литературных процессов и потребностями получателей, как владеющих, так и не владеющих исходным языком.
Для создания такого подобия, переводчик, по мнению исследовательницы, предпринимает определенные действия, в основе которых лежит отчасти осознанная, а отчасти подсознательная переработка информации. Она обусловлена несколькими факторами: возможностями переводящего языка и переводящей культуры, личными свойствами и предпочтениями переводчика. Переводчик смотрит на объективную действительность глазами автора, подвергается воздействию субъективного фактора. При этом сам переводчик является носителем совершенно иной картины мира, которая заведомо не может совпадать с авторской и чаще всего существенно отличается от нее в силу их разных склонностей, жизненного и творческого опыта, социальных, географических, культурологических и иных условий [Там же, с. 24—35]. Соответственно, смысловое наполнение текста оригинала и текста перевода никогда не является абсолютно тождественным.
О вторичной природе перевода размышляет и Н.К. Гарбовский. В его теории художественный перевод представляет собой «перевыражение», «отражение отражения», поскольку он «отражает фрагмент действительности не непосредственно, а как уже осмысленный сознанием автора, передает не факт, а мысль о факте» [Гарбовский, 2004, с. 10].
Цель художественного перевода современные исследователи видят в осуществлении полноценной межъязыковой эстетической коммуникации путем интерпретации исходного текста, реализованной в новом тексте на другом языке. Ключевое понятие «интерпретация» (истолкование) текста Ю.Л. Оболенская определяет как реализацию понимания текста переводчиком, за которой следует его актуализация (воспроизведение и перевыражение оригинала) в новой языковой форме, которая, в свою очередь, обусловлена языковой картиной мира принимающей перевод культуры и психологически детерминирована личностью переводчика [Оболенская, 2006, с. 117].
Способность переводчика к прочтению, интерпретации художественного текста, пониманию глубинной его структуры (смысла) зависит от того, что А.Р. Лурия в работе «Язык и сознание» назвал «эмоциональной тонкостью человека» [Лурия, 1979, с. 246].
Множественность интерпретаций одного и того же оригинала предполагает невозможность создания конечного, «лингвистически верного» [Левый, 1974, с. 59] перевода, ввиду бесконечного диалога автора художественного литературного произведения и создателя перевода, диалогических отношений между неповторимым неизменным оригиналом и постоянно меняющимися ответами на него — переводами, обусловленными личностями переводчиков и конкретным культурно-историческим контекстом.
Этот вид межкультурного посредничества не оставляет в стороне и исследователя переводной литературы, принадлежащего своему времени и представляющего прежде всего свою национальную культуру. Опираясь на определенную культурную традицию, исследователь сам становится участником межкультурного диалога, перенося на объект наблюдения свой собственный опыт. Критерии его оценки будут отражать его представления об эстетическом идеале и его жизненную позицию.
Современные исследователи художественной переводческой деятельности отмечают потребность в выходе за пределы лингвистических методов для ее изучения. Размышляя о развивающихся направлениях исследований художественного перевода, Н.И. Серкова представляет системно-целостный подход, включающий четыре основных измерения, указывая на то, что данный перечень может быть дополнен. Среди выделенных исследователем измерений — коммуникативное, художественное, межкультурное / межъязыковое и герменевтическое.
Коммуникативное, или коммуникативно-семиотическое измерение, в терминологии автора, предусматривает «изучение переводческой речемыслительной деятельности как передачи информации» [Серкова, 2014, с. 125]. В рамках данного измерения художественный перевод рассматривается как многоуровневый процесс порождения текста автором, освоения авторского текста переводчиком и предъявления переводного текста получателю-реципиенту, соответственно, участниками такого вида коммуникации являются автор, переводчик и целевая аудитория. При этом, целью художественной деятельности является достижение «знакового согласования» («координации»), что, по объективным причинам, — сложная задача. Семиотический подход, нередко используемый вкупе с коммуникативным, расширяет возможности исследователя художественной деятельности, позволяет проанализировать функционирование знаков в системе трех измерений — семантики, синтактики и прагматики.
Исследователи, рассматривающие перевод литературных произведений с точки зрения художественного измерения, обращаются к проблеме художественности, которая понимается ими «как проявление эстетического, когда слово выступает не только в своей коммуникативной функции, но и является «первоэлементом литературы», представляющей жизнь в образах новой реальности — художественного мира» [Там же, с. 126]. Художественное произведение трактуется как метазнак художественной культуры, иными словами, оно обладает не только смыслом — художественной концепцией, но и предметным значением — ценностью для человечества. Исследователи пересматривают понятие единицы художественного перевода, принимая за нее лингвистический знак с иными, более широкими границами: «знаки в художественном тексте имеют не условный, а обусловленный, иконический, изобразительный характер» [Там же, с. 127], несут художественную информацию. Данная установка позволяет выделить в качестве единиц перевода такие носители художественно значимой информации как концепты, лакуны, идеологемы, фреймы, скрипты, образы, мотивы и т. п., которые изучаются с привлечением методов культурологии, лингвокультурологии и когнитивной лингвистики [Там же].
В рамках межкультурного / межъязыкового измерения, по мнению Н.И. Серковой, исследователи исходят из положения о том, что «первоначальный художественный текст и переводной — это конденсаторы коллективного разума и культурной памяти конкретных социумов, пропущенных через социальную память их авторов, их миропониманий и идиостилей, а художественный переводческий процесс — это межкультурный диалог» [Там же, с. 127]. Процесс художественного перевода понимается как вид межкультурной коммуникации, аккультурация и адаптация произведения к принимающей культуре, его освоение, ведущее к взаимообогощению культур. Исследователь, таким образом, имеет дело с опосредованной двуязычной либо полиязыковой, интеркультурной коммуникацией, составляющими которой являются писатель, оригинальное произведение, переводчик, переводной текст и, наконец, читатель перевода [Там же, с. 128].
Близким к межкультурному и межъязыковому измерению является герменевтическое, поскольку также вовлекает в процесс исследования личность автора, личность переводчика и целевую аудиторию. Переводческая герменевтика, находящаяся сейчас в стадии разработки, акцентирует внимание на проблеме глубины переводческого понимания, на интерпретации художественных смыслов произведения, изучает инструменты понимания и интерпретации в тексте перевода. Исследователь анализирует направленность и целостность художественного смысла произведения с опорой на семиотику текста и контекст культурной традиции; выявляет факты, влияющие на переводческую интерпретацию; изучает реализацию переводческой интерпретации в результирующем тексте и границы переводческой интерпретации; учитывает в анализе такие важные аспекты как личность автора и личность переводчика; устанавливает причины трансформации художественных образов и под. Решение данных задач нередко осуществляется с привлечением результатов исследований этно- и лингвопсихологии, рецептивной эстетики, компаративистики, психологии творчества, и других направлений современной науки [Там же, с. 128—129].
Из вышесказанного следует, что сегодня художественный перевод больше не рассматривается как сугубо лингвистическое явление, поскольку переводческая деятельность не сводится лишь к языковому посредничеству, она являет собой контакт, органичное взаимодействие двух языков, литератур и культур. Соответственно, деятельность переводчика художественной литературы регламентируется не только языковыми и стилистическими нормами, но и нормами бытия национальной и принимающей культур, особенностями художественной коммуникации, психологическим восприятием и пониманием произведения, личными предпочтениями [Гарбовский, 2004; Казакова, 2006; Кушнина, 2011; Серкова, 2016; Моисеев, 2016].
Поэтому, на современном этапе развития науки, не вызывает сомнений положение об интердисциплинарном характере художественного перевода, возникает необходимость в разработке системного комплексного методологического подхода к его описанию и анализу. Такой подход, предполагает изучение систем смыслов исходного и переводного текстов не только как результата взаимодействия на разных языковых уровнях (лексическом, грамматическом, стилистическом), но и как результата диалога культур и личностного творческого самовыражения. В задачи такого подхода должно входить исследование культурно-языковой картины мира исходного текста, исторического фона и контекста, в котором он был рожден, и их воспроизведение в своем аналоге — тексте, либо текстах перевода.
1.2.2. Герменевтика как методология понимания и интерпретации текстов
В основе анализа соотношения между системами смыслов, заключенных в интерпретируемых и интерпретирующих текстах, лежат механизмы понимания и интерпретации. Это обосновывает выбор в качестве ведущего метода данного исследования метод герменевтического анализа, на котором остановимся подробно в последующем изложении.
1.2.2.1. Происхождение и основы герменевтики. Теологическая герменевтика и экзегетика
В современной науке термин «герменевтика» не имеет однозначного определения. В широком смысле герменевтика чаще всего дефинируется как универсальная теория интерпретации знаков [Соболева, 2013, с. 5].
Герменевтика имеет многовековую историю развития, герменевтические принципы и методы продолжают развиваться и находят применение в различных сферах современной науки.
В переводе с греческого термин hermeneuein означает «объяснять», «объявлять», «высказывать», «выяснять», «излагать», «истолковывать», «переводить». Этимология слова указывает на то, что герменевтика применима там, где существуют трудности понимания. Если смысл изучаемого объекта скрыт от субъекта познания, его нужно дешифровать, понять, усвоить, истолковать. Герменевтический метод получения гуманитарного знания — один из способов достижения понимания и правильного истолкования понятого.
Идею данного явления нередко связывают с мифом о Гермесе, однако, этимологическая связь термина с именем древнегреческого бога не подтверждена. Образ Гермеса используется в качестве метафоры, выражающей суть понятия.
Гермес — сын Зевса и плеяды Майи, бог торговли и атлетов, покровитель глашатаев, послов, пастухов и путников, изобретатель магии и астрологии, посланник богов и проводник душ умерших в подземное царство. Символическими атрибутами Гермеса были крылатая шляпа и крылатые сандалии. Он олицетворяет такие качества, как разумность, ловкость, изобретательность, красноречие, быстрота мысли и быстрота исполнения поручений.
В античной мифологии Гермес выступал вестником, проводником, посредником между богами Олимпа и простыми людьми, «переводил» волю богов на человеческий язык, интерпретировал, объяснял ее, делал понятной.
Таким образом, герменевтика нередко трактуется как искусство толкования непонятного, объяснения смыслов [Там же, с. 7—8; Серкова, 2005, с. 112].
Принято считать, что герменевтика зародилась в Древней Греции. Здесь искусство толкования возникло в связи с потребностью правильно понимать иносказательный смысл предсказаний и изречений гадателей, прорицателей и оракулов. Иными словами, на этапе становления главную роль играл не текст, а устное слово.
Очевидно, в то время не могло еще идти и речи о какой-то методике интерпретации. Истолкователь лишь «додумывал» или мысленно достраивал контекст высказывания согласно ситуации, разъяснял смысл изречения в соответствии с заданным вопросом или в границах проблемы [Ляпушкина, 2002].
С появлением письменности искусство истолкования переходит на следующий этап развития, который имеет отношение к проблеме понимания и интерпретации текстов. Именно на этой стадии начинают возникать средства истолкования, герменевтика достигает уровня теории, а сам язык дает прочную базовую основу, от которой отталкивается истолкователь.
На этом же этапе уже имеются в наличии ценные литературные творения (произведения Гомера и других древнегреческих поэтов), вызывающие споры из-за различной их интерпретации и различного понимания. «Герменевтики» (термин встречается в трудах Эсхила) занимались передачей содержания эпических поэм доступным языком, разъясняли трудные («темные») места текста, скрытый в них подтекст и основную идею литературного произведения [Шульга, 2002, с. 8—9; Серкова, 2005, с. 114].
Иными словами, предметом античной герменевтики стал смысл, а также нахождение правил освоения смысла, содержащегося в любом тексте — высказанном или написанном.
С возникновением и распространением христианского вероучения появилась потребность в объяснении и истолковании Священного Писания. Священный характер Библии требовал дополнительных правил толкования, не применимых к мирским текстам. Этот социальный запрос способствовал развитию систематических принципов истолкования, приведших к созданию экзегезиса, представляющего собой ветвь теологии, которая исследует и выражает подлинный смысл священных текстов. Приставка экз (ex) — «вне», «из» подчеркивает, что толкователь пытается извлечь понимание из текста, а не привносит свое значение в текст [Шульта, 2002, с. 47—48].
Термин экзегетика нередко рассматривается и используется как синоним термину герменевтика. Однако исторически сложилось так, что экзегетика предусматривает богословское толкование текстов Священного Писания. Герменевтика же отражает филологический анализ, в том числе и библейской литературы, поэтому в данном исследовании будет использоваться именно этот термин.
Средневековые теологи трактовали библейские тексты по-разному. Толкователи антиохийской богословской школы настаивали на том, что интерпретация Библии должна всегда быть буквальной, что может быть объяснено верой в божественную силу индивидуального слова, в котором заключен только один смысл.
Альтернативный подход, сложившийся в александрийской богословской школе в то время, признавал наличие множества смыслов в одном слове, отсюда возникает идея о множестве интерпретаций. Филон, один из богословов этой школы, говорил о том, что «наряду с прямым и буквальным смыслом, составляющим как бы тело Писания, оно имеет и дух — сокровенный духовный смысл» [Камчатнов, 1995, с. 15]. Соответственно, Писание следует понимать «духовно», другими словами аллегорически, иносказательно.
Христианский мыслитель Аврелий Августин представил теоретический, обобщающий труд, в котором он впервые выделил фундаментальную герменевтическую категорию понимание и принцип контекстуального подхода, говорящий о том, что мы понимаем знаки не изолированно друг от друга, а в определенном контексте, хотя у Августина этот контекст еще пока только текстовой, а также принцип конгениальности, т. е. соразмерности творческих потенциалов исследователя какого-либо текста и его создателя [Августин, 1835].
Значительный вклад в развитие теологической герменевтики был внесен протестантским теологом Матиасом Флациусом Иллирийским (XVI в.). Флациус вводит понятие герменевтического круга — истолкования целого, исходя из смысла входящих в него частей, которое впоследствии получает развитие в трудах немецких философов и становится одним из ключевых понятий в герменевтике. Философ также указывает на необходимость учета цели и замысла автора текста, разграничивает понятия понимания и интерпретации (понимание есть цель герменевтического искусства, а интерпретация — метод) [Ляпушкина, 2002].
Таким образом, на данном этапе развития, благодаря социальному запросу, появляется систематическое изложение основ герменевтического метода применительно к конкретному типу текста (библейскому).
1.2.2.2. Философская герменевтика
В эпоху Возрождения под герменевтикой понимается искусство толкования литературных памятников. На этот период приходится увеличение количества переводов письменных литературных произведений с мертвых языков на национальные. Герменевтика становится посредником при передачи текстов с языка одной эпохи на язык другой [Кузнецов, 1999; Серкова, 2005].
Начиная с XI века герменевтика получает еще одно направление развития. Около 1080 г. был найден свод Римского права. Начинается его систематическое изучение с опорой на схоластический метод, диалектику, понимаемую как искусство примирения противоречий, на базе которых возникает специальная юридическая дисциплина — юридическая герменевтика [Кузнецов, 1992].
Широкое распространение в Европе термин «герменевтика» получает в XVII в. в эпоху Просвещения. Расширяется не только область применения герменевтики, но и усложняются ее задачи. Это происходит благодаря исследованиям немецкого философа И.М. Хладениуса, который пытается применить герменевтические методы не к анализу текстов Священного писания, а к истории. Этот подход выводит герменевтическую проблематику на новый уровень развития и открывает возможность дальнейших методологических обобщений.
Герменевтика начинает применяться во многих областях, постепенно превращается в особое направление в философии. В этой роли она становится методом гуманитарных наук, сущность которых состоит в придании смысла изучаемым культурно-историческим феноменам. В этом ключе герменевтика представлена в работах философов немецкой школы.
Основоположником современной герменевтики принято считать немецкого филолога, теолога, философа Фридриха Шлейермахера.
Ф. Шлейермахер определял герменевтику как искусство понимания и выработал строгий канон правил толкования текстов. Философ выделил грамматический (языковой, лингвистический) и психологический (экстралингвистический) этапы толкования текста, выдвинул принцип лучшего понимания, в соответствии с которым целью герменевтики является понимание текста и его автора лучше, чем сам автор понимал себя и свое собственное творение. Ф. Шлейермахер возвратил в герменевтику понятие герменевтического круга, появившегося в античной риторике. Герменевтический круг предполагает попеременное понимание части из целого и целого из части: для того чтобы понять целое, необходимо понять его части, но понять части можно, лишь поняв целое [Шлейермахер, 2004].
Анализ процесса понимания был продолжен и критически переосмыслен немецкими философами Вильгельмом Дильтеем, Гансом Георгом Гадамером и многими другими.
В концепции В. Дильтея понимание автора текста возможно только через сопереживание. Интерпретатору необходимо соотнести собственный внутренний опыт с опытом другого человека, необходимо внутренне перевоплотиться в другого. Процесс понимания у философа, таким образом, — это превращение в другого субъекта путем сопереживания, вживания, «вчувствования». Такое понимание всегда остается относительным и не может быть завершенным [Дильтей, 1996].
Г. Гадамер справедливо обращает внимание на возможность применения категории понимания не только к анализу текстов, но и ко всем явлениям жизни. Согласно философу, любое понимание текста зависит не от присущего содержанию этого текста смысла слов, а преимущественно от активности интерпретирующего субъекта, поэтому дешифровка прежних смыслов не является столь актуальной по сравнению с производством новых [Гадамер, 1998].
В производстве новых смыслов заключается главная когнитивная задача интерпретатора, его социально-историческая функция носителя данной эпохи и культуры. Но Г. Гадамер не отбрасывает окончательно смыслы прошлых эпох и культур, поскольку они «традиция». В его теории возникает новый вариант «герменевтического круга», который «описывает понимание как игру между движением традиции и движением интерпретатора» [Цит. по: Шульта, 2002, с. 71].
Г. Гадамер во многом следует своему учителю М. Хайдеггеру, в том числе и в анализе категорий, которые он использует в своем учении. Среди них: предпонимание, традиция, предрассудок, горизонт понимания. Предпонимание — это определяющаяся традицией предпосылка понимания, поэтому оно должно выступать одним из условий понимания. Совокупность предрассудков и предсуждений, обусловленных традицией, составляет то, что Г. Гадамер называет «горизонтом понимания» [Там же, с. 72—73].
1.2.2.3. Филологическая герменевтика
В настоящее время герменевтика перестала восприниматься только как философское направление, методика толкования нашла применение в филологии, переводоведении, межкультурной коммуникации, предоставляя исследователю и переводчику художественного текста средства его интерпретации. Свидетельством этого являются термины «филологическая герменевтика» [Богин, 2001], «лингвистическая герменевтика» [Бузук, 2016], «герменевтика перевода» [Морозкина, 2012; Мишкуров, 2018], «межкультурная герменевтика» [Ячин, 2014], встречающиеся в работах современных исследователей. Возникает закономерный вопрос, как разграничить философскую герменевтику и филологическую, определить предметную область и содержательные контуры последней, как применить герменевтические методы к анализу художественного произведения и его переводам.
Анализ существующих на настоящий день значимых для переводоведения исследований показывает, что филологическая герменевтика развивается в ряде направлений, которые можно обобщить как «лингвистическая герменевтика», «переводческая герменевтика», «межкультурная герменевтика» и «сопоставительная герменевтика».
Лингвистическая герменевтика возникла вследствие взаимодействия лингвистики и философской герменевтики, обеспечившего необходимые методологические, гносеологические, лингвистические, аксиологические предпосылки для становления и развития данного направления.
Одним из первых представителей современной лингвистической герменевтики принято считать М.М. Бахтина. При описании движения смысла М. Бахтин, вслед за Г. Гадамером, использует метафору горизонта, при помощи которой он стремится выразить идею о том, что смысл конституируется в ходе взаимодействия различных точек зрения и различных субъективных горизонтов. Причем горизонт толкователя предопределяет и ограничивает возможности понимания. В отличие от немецкого философа, М. Бахтин видит результат диалога читателя-интерпретатора и писателя в обогащении, а не в «слиянии» горизонтов, вследствие чего возникает сотворчество на основе глубинного понимания содержания. Чем больше читателей, тем шире круг интерпретаций [Бахтин, 1979].
Объектом исследования лингвистической герменевтики является текстовое общение как знаково-символическая система, под которой понимается общение с текстом и посредством текста. Любое текстовое общение включает два обязательных и взаимодействующих между собой уровня: лингвистический (текст не существует вне языкового материала и правил его применения) и герменевтический (процесс понимания и интерпретации) [Бузук, 2016, с. 60].
По мнению отечественного исследователя А.М. Камчатного, «текст многоаспектен и может быть истолкован философски, исторически, богословски или эстетически, но так как текст не существует вне языка, то во всякое истолкование и вплетается, так сказать, лингвистическая составляющая. Целью лингвистической герменевтики является вычленение этой составляющей и ее рассмотрение, иными словами, лингвистической герменевтику делает именно языковой аспект изучения интерпретируемого текста» [Камчатнов, 1995, с. 3].
Задачу лингвистической герменевтики исследователь определяет не как простое описание языковых фактов и их истолкование в тесной связи с текстом, а истолкование текста в тесной связи с языковой средой.
Лингвистическая герменевтика преимущественно оперирует методами философской герменевтики. Ведущее место принадлежит пониманию, интерпретации, герменевтическому кругу, контекстуальному анализу, принципу конгениальности.
Термин понимание трактуется как способность постичь смысл и значение чего-либо и достигнутый благодаря этому результат. Понимание связано с погружением в «мир смыслов» другого человека, постижением и истолкованием его мыслей и переживаний. Исследователи-лингвисты трактуют понимание как метод (искусство) непосредственного постижения значения знаков, внутреннего мира человека, культуры, передаваемых одним сознанием другому [Бузук, 2016, с. 61].
Итак, в лингвистической герменевтике понимание — это раскрытие внутреннего смысла текста, которое складывается из понимания содержания, языка текста, исторических обстоятельств его написания, намерений, внутренней культуры, творческой оригинальности автора, традиции, к которой он принадлежит, и, наконец, места и роли данного текста в духовной жизни общества.
Развитие понимания происходит от предварительного понимания, «предпонимания» (Г. Гадамер), задающего смысл предмета понимания (текста художественного произведения) как целого, к анализу его частей и достижению более глубокого и полного понимания, в котором смысл целого подтверждается смыслом частей, а смысл частей — смыслом целого — метод герменевтического круга.
Понимание возникает на основе сопереживания, сходства, совместимости мировоззрения и эстетических ценностей личности автора-создателя произведения и субъекта, воспринимающего и понимающего результат художественного творчества (читателя, переводчика, исследователя). Отсюда — принцип конгениальности, являющийся неотъемлемой составляющей понимания и интерпретации.
Интерпретация — метод истолкования множества скрытых смыслов, содержащихся в тексте, явных и неявных значений.
Для лингвистической герменевтики характерно отсутствие постоянного набора методов, для решения конкретной исследовательской задачи осуществляется свой подбор методов и непрерывное обогащение методами других наук [Там же, с. 61—62].
Переводческая герменевтика, или герменевтика перевода, изучает механизмы переводческого понимания оригинала и инструменты его интерпретации в тексте перевода. Данное направление разрабатывается в трудах Н.К. Гарбовского [Гарбовский, 2004], Т.А. Казаковой [Казакова, 2006], Ю.Л. Оболенской [Оболенская, 2006], Е.А. Морозкиной [Морозкина, 2012], Н.И. Серковой [Серкова, 2014; 2016], М.В. Моисеева [Моисеев, 2016], Э.Н. Мишкурова [Мишкуров, 2018] и др. Герменевтические идеи и методы исследования позволяют по-новому взглянуть на понимание сущности процесса перевода, пересмотреть основные переводческие понятия и проблемы.
В рамках герменевтического подхода перевод трактуется как сложная интерпретирующая система, системная деятельность, способная интерпретировать знаки одной семиотической системы знаками другой [Гарбовский, 2004, с. 242—243]. Н.К. Гарбовский подчеркивает, что переводчик переводит не слова и их значения, «а смыслы, рождающиеся только из определенных сочетаний знаков, обладающих определенной индивидуальностью» [Там же, с. 242—243]. Иными словами, в тексте знак обладает не только языковым, но и авторским значением. Переводчик, понимая языковое, «постоянное означивание» знака, сталкивается с «авторским означиванием», на их основе создает «собственное индивидуальное означивание» [Там же, с. 246].
Похожую идею развивает Т.А. Казакова, размышляя о природе художественного перевода. Переводчик, рассуждает автор, несомненно основывается на знаниях «информационной константы знака», однако значение языковой единицы в контексте художественного произведения значительно превосходит количество зафиксированных словарем интерпретаций. Словарные данные не исчерпывают потенциальных смысловых функций слова. В любом художественном произведении отражены осознанные и неосознанные автором смыслы. Языковой знак, таким образом, обладая некой «информационной величиной» и подчиняясь автору, имеет и свою, независимую от автора природу, по-разному воспринимается читателями, в том числе и переводчиком, которые вкладывают в его интерпретацию свой жизненный, культурный и литературный опыт. Вследствие этого, извлечение информации и понимание может быть достигнуто только в результате поиска соответствия, сопоставления, истолкования, сопереживания. Чем дольше языковой знак остается открытым, т. е. непознанным до конца, тем дольше «живет» художественный текст [Казакова, 2006, с. 36—39].
Н.И. Серкова обращает внимание на то, что «для переводчика понять художественное произведение как факт художественной культуры значит освоить авторскую концепцию мира, которая находит выражение в системе образов и в стиле; истолковать — значит предложить его интерпретацию, базирующуюся на комплексе теоретических постулатов, включающих герменевтическую технику анализа. Конгениальный автору переводчик в своей интерпретации текста демонстрирует понимание характера, направленности и целостности художественного смысла произведения, опираясь на семиотику текста и контекст культурной традиции» [Серкова, 2014, с. 129].
В работах М.В. Моисеева перевод представлен как результат узнавания, понимания и интерпретации смысла, выражаемого с помощью совокупности языковых знаков, порожденных представителем одной лингвокультуры в границах определенной картины мира для носителей другой лингвокультуры [Моисеев, 2016].
Теоретико-методологическое осмысление и практическое применение герменевтических стратегий к переводческой деятельности находим в исследовании Э.Н. Мишкурова, выполненного в рамках трансдисциплинарного подхода и синтезирующего достижения филологии, философской герменевтики и теории перевода. По мнению ученого, отличительной чертой переводческой герменевтики является ее нацеленность не только на понимание текста, но и «на исследование способов и форм выражения установленных смыслов-истин и выбор способов и форм перевыражения выявленных систем смыслов» [Мишкуров, 2013, с. 71]. Включая, таким образом, проблематику перевода в философско-герменевтическую сферу, автор разрабатывает «четырех-ступенчатый герменевтико-переводческий методологический стандарт» [Там же], включающий в себя ступени предпонимания, понимания, интерпретации и этап принятия переводческого решения.
Этап предпонимания Э.Н. Мишкуров определяет как «предзнание», «предпознание», «первичное понимание», «предварительный набросок смысла, или прообраз смысла текста, смысловое ожидание» [Там же, с. 75]. Данная ступень разрабатываемого автором стандарта представляет собой предпереводческий анализ текста оригинала, расшифровку избранного для перевода произведения с привлечением информации лингвистического и экстралингвистического характера, необходимой и достаточной для выведения текстовых смыслов. На этом этапе уточняются «границы переводческого пространства оригинала», переводчик «идентифицирует реципиентов», устанавливает когнитивный, лингвистический и прагматический фон, хронотоп, вид, жанр и идиостиль авторского текста, осмысливает, «вчувствуется», мысленно проникает в ситуативное поле произведения [Там же].
Этап предпонимания является подготовительным, переходит в стадию понимания текста, под которым исследователь подразумевает «глубокое проникновение переводчика в смысл текста и замысел его автора» [Там же, с. 76], расшифровку скрытых авторских интенций посредством различных методик анализа. На стадии понимания начинается формирование переводческого «поливариантного вторичного текста» [Там же], который скорректируется на третьем этапе — этапе интерпретации. Э.Н. Мишкуров настаивает на необходимости разделения понятий «понимание» и «интерпретация», указывая на то, что данные понятия в концепциях исследователей нередко рассматриваются синонимически, подменяют друг друга.
Автор называет интерпретацию «герменевтической душой перевода» [Мишкуров, 2018, с. 42], определяя ее как выбор переводчиком «стратегии движения переводческой рефлексии от автора к читателю либо от читателя к автору» (стратегий форенизации или доместикации) [Там же, с. 52]. Иными словами, интерпретируя, переводчик «осуществляет перебор вариантов перевода функционально-закономерных соответствий, ищет пути преодоления «непереводимого» доступными способами переложения, порождает исходно «черновой» вариант текста, который будет служить основой для принятия окончательного переводческого решения», создает так называемый черновой подстрочник [Там же, с. 52—53].
Герменевтико-переводческий методологический стандарт завершается стадией принятия переводческого решения, на которой переводчик, учитывая сложившиеся на предыдущем этапе варианты, останавливается на «некой оптимальной окончательной последовательности единиц перевода, адекватно передающих когнитивно-коммуникативный контекст оригинального текста [Там же, с. 61].
Автор указывает на отсутствие строгого разделения между этапами, они взаимосвязаны, «взаимопроницаемы, диалектически взаимозависимы и взаимодополняемые» [Там же, с. 52].
Межкультурная герменевтика
В то время как предметной областью лингвистического и переводческого направлений филологической герменевтики являются тексты, понимание и интерпретация заложенных в них смыслов, межкультурная герменевтика применяет герменевтические методы для исследования взаимоотношений между культурами и цивилизациями, возможности глубинного взаимопонимания культур, путей преодоления межкультурных коммуникативных барьеров, интерпретации особенностей чуждых собственной культуре явлений и событий [Dallmayr, 2009; Ваулина, 2010; Ячин, 2014; Поповкин, Туркутюкова, 2014; Мокиенко, 2016; Медведева, 2018].
По мнению С.Е. Ячина, необходимость использования герменевтической методологии при исследовании межкультурной коммуникации вызывается тем обстоятельством, что по мере расширения и усложнения межкультурных контактов, значения координации деятельности при решении глобальных задач человечества, вопрос взаимопонимания культур и народов становится всё более актуальным [Ячин, 2014, с. 51].
В понятийный аппарат межкультурной герменевтики входят такие понятия как смысл и значение, понимание и интерпретация, жизненный мир и переживание, опыт и его горизонт, субъективность и интерсубъективность, позволяющие рассматривать феномены культуры и коммуникации как проявление более глубоких онтологических и феноменологических принципов человеческого бытия [Там же, с. 46].
Выходя за границы собственной культуры, «горизонта личного мира, опыта» [Там же], субъект испытывает дефицит понимания и потребность в истолковании смыслов иной культуры. Понимание определяется представителями данного направления как «готовность понимать Другого» при несовпадении языка, ценностных доминант и картин мира, «открытый, творческий процесс, основанный на сопереживании, вчувствовании, интуитивном постижении внутреннего мира другого Я» и другой культуры, «выход за границы непосредственного содержания, включение понимаемого в более широкий смысловой контекст, соотнесение объекта понимания с ценностно-нормативными представлениями понимающего субъекта» [Мокиенко, 2016]. Герменевтическое понимание является «незавершаемой деятельностью» [Там же], представляет собой постоянное движение коммуникантов навстречу друг другу. Освоение герменевтической идеи понимания в межкультурной коммуникации помогает, таким образом, в достижении межкультурного диалога.
Интерпретация трактуется в межкультурной герменевтике не только как осознание «модальности своей собственной культурной традиции», но и как истолкование особенностей «совершенно чуждых жизненных форм», столкновение собственных «пред-мнений» (предпонимания), их дальнейшая коррекция или пересмотр в интерактивном процессе общения [Медведева, 2018].
Постижение и интерпретация культурных смыслов рассматриваются как интерсубъективные отношения, иными словами, как понимание «субъективности другого» [Поповкин, Туркутюкова, 2014, с. 87], которое возможно через интерпретацию «внешнего» выражения его субъективности в устной и письменной речи, в жестах и поступках, вещах, произведенных руками человека, зданиях, социальных институтах [Ячин, 2014, с. 48]. При этом смысл межкультурного диалога с точки зрения герменевтики состоит не в отрицании или нивелировании самобытных культурных традиций, а в достижении общего понимания через осознание культурных различий.
Таким образом, межкультурная герменевтика выступает теоретической и методологической платформой, инструментарием достижения взаимопонимания культур, преодоления «асимметрии национальных концептосфер коммуникантов» [Ваулина, 2010, с. 202].
Сопоставительная герменевтика
Многие исследователи исходят из того, что перевод как речевая деятельность протекает в двуязычной ситуации и осуществляется через воспроизведение текста, созданного на одном языке, в тексте на другом языке. Выдвигается требование соответствия одного текста другому, что предполагает со стороны переводчика последовательное и поэтапное сопоставление смыслов исходного и нового текстов, а также поиск равноценных средств выражения этих смыслов в языке перевода, способных осуществить полноценную передачу выделенных смыслов. В этом русле происходит становление герменевтики сопоставления текстов, или сопоставительной герменевтики.
Сопоставительная герменевтика позволяет переоценить многие дискуссионные проблемы и вопросы теории перевода: вопрос о соотношении смыслов исходного и переводящего текстов, проблему вычленения единицы перевода, подходы к способам передачи смыслового содержания оригинала в тексте перевода (межъязыковые и межкультурные преобразования). Остановимся на некоторых из них.
Вопрос о соотношении смыслов исходного и переводящего текстов
Исходный и результирующий тексты обладают некоторыми аналогиями систем смыслов, для которых характерны отношения изоморфизма или гомоморфизма. Изоморфное отношение предполагает равенство, тождество таких систем, иными словами, оно симметрично. Гомоморфное, в свою очередь, являет собой уподобление одной системы другой, при котором «не предполагается абсолютная строгость подобия образа его прообразу», что приводит к смысловой асимметрии [Гарбовский, 2004, с. 243; Серкова, Рябко, 2018, с. 91].
Отметим, что понятия «симметрия» и «асимметрия» вошли в научный обиход давно. Изначально они развивались преимущественно как философские категории, применялись в точных и естественных науках, искусстве и эстетике, сейчас используются в разных направлениях современных исследований, включая гуманитарное. Считается, что данные понятия были введены в лингвистику С.О. Карцевским в 30-х гг., который, сопоставляя языковой знак и его значение, отметил асимметричность их отношений ввиду нахождения «в состоянии неустойчивого равновесия», их неспособности «покрыть друг друга полностью» [Карцевский, 2001, с. 76—81].
Идея лингвистической асимметрии также восходит к трудам о системности языковых явлений А.А. Потебни, Ф. де Соссюра, Ш. Балли [Потебня, 1958; Соссюр, 1977; Балли, 2001], продолжает развиваться в исследованиях Г.П. Мельникова, В.Г. Гака, А.А. Кретова, И.Н. Пономаренко, Т.А. Колосовой, Г.Г. Москальчук, Г.Г. Аврамова и др. [Мельников, 1971; Гак, 1998; Кретов, 2010; Пономаренко, 2005; Колосова, 2008; Москальчук, 2011; Аврамов, 2014]. В концепциях авторов лингвистическая асимметрия представлена как одно из фундаментальных свойств языкового строя [Кретов, 2010; Аврамов, 2014], выявляется при сопоставлении центра (ядра) и периферии, означаемого и означающего [Мельников, 1971; Гак, 1998; Аврамов, 2014], рассматривается как смыслообразующая текстовая категория [Москальчук, 2011], исследуется на разных языковых уровнях [Пономаренко, 2005; Колосова, 2008], классифицируется [Гак, 1998; Кретов, 2010].
В более поздних исследовательских работах явления симметрии и асимметрии обнаруживаются и анализируются уже не только в рамках одного языка, но и при сопоставлении языков и, как следствие, в переводческой деятельности.
Асимметрия в языке означает отсутствие единообразия в строении и функционировании единиц любого уровня [Лингвистический энциклопедический словарь]. Поскольку процесс перевода характеризуется отсутствием единообразия в плане содержания и выражения в текстах, принадлежащих разным языкам и культурам, асимметрия рассматривается современными исследователями не только как свойство процесса перевода, но и как его текстоформирующий фактор [Введение в синергетику перевода, 2014, с. 70].
Размышляя о смысловом соотношении текста оригинала и текста перевода, Н.К. Гарбовский отмечает, что смысловая симметрия возможна только при полном подобии, тождестве, аналогии, близости форм, что встречается крайне редко, даже в случае взаимодействия родственных языков. Подобный вид отношений возникает, например, в случае буквального перевода, который редко оказывается верным с точки зрения передаваемых смыслов [Гарбовский, 2004, с. 370]. Естественным и практически единственно возможным отношением между исходным текстом и текстом перевода исследователь считает отношение асимметрии. Смысловая асимметрия возникает в результате соприкосновения двух языковых систем, структура и значение единиц которых не эквивалентны. Для лексических единиц каждого языка характерен свой объем значений, свои стилистические, эмоционально-оценочные коннотации, грамматические особенности. Переводчик выбирает из ряда вариантных соответствий, которые ввиду межъязыковой асимметрии, не могут обладать «равнообъемными» значениями, различаются смысловыми оттенками. К таким асимметричным соответствиям автор также относит лексические единицы, различающиеся стилистическими и оценочными значениями, но относящиеся к одному и тому же денотату, а также лексические единицы, различающиеся возможностью их употребления в современной речи [Там же, с. 342].
Сегодня многие исследователи сходятся во мнении о том, что неотъемлемой составляющей смысла являются экстралингвистические и культурные факторы, вследствие чего в работах Л.В. Кушниной, О.В. Оришак, Н.Г. Гончар, Н.Н. Дзида и др. разрабатывается понятие межкультурная асимметрия [Введение в синергетику перевода, 2014; Оришак, 2009; Гончар, 2009; Дзида, 2010].
В исследовательской работе Л.В. Кушниной, выполненной в рамках синергетического подхода к проблеме исследования транспонирования смыслов взаимодействующих языков и культур в переводческом пространстве, текст представлен как узел пересечения языков и культур, как явление интертекстуального диалога, в котором происходит столкновение и актуализация смыслов через симметричные и асимметричные отношения [Введение в синергетику перевода, 2014, с. 7]. О.В. Оришак считает возможность частичного воспроизведения системы смыслов оригинала объективным свойством перевода, которое обусловлено неизбежной асимметрией как языковых систем, так и языковых картин мира, контактирующих при переводе [Оришак, 2009, с. 10]. Н.Н. Дзида видит причину возникновения межкультурной асимметрии в отсутствии у одной из взаимодействующих культур эквивалентов и полных соответствий понятиям и концептам другой культуры, либо в наличии частичных соответствий концептов. Автор не исключает наличия во взаимодействующих культурах соответствующих лексем, но понятия, выраженные ими, являются разными по объему [Дзида, 2010, с. 36—37].
Изучая случаи проявления смысловой асимметрии в переводе, Н.Г. Гончар, следуя за Н.К. Гарбовским, выделяет межъязыковую асимметрию, трактуя ее как явление, возникающее при сопоставлении фонетического, лексического и грамматического уровней сопоставляемых языков. Помимо этого, исследователь говорит о наличии явления кросс-культурной асимметрии, которая проявляется при сопоставлении систем культур. В процессе перевода, по мнению автора, возникает комплексное явление — сочетание межъязыковой и кросс-культурной асимметрии, которое автор называет этнолингвокультурной асимметрией, исходя из положения о взаимодействии не только языков, но и культур [Гончар, 2009, с. 8—10].
Понятие «единица перевода»
Для установления смысловых отношений текста оригинала и текста перевода необходимо выделить единицу сопоставления, иначе говоря, единицу перевода.
Проблема определения и вычленения единицы перевода является одной из сложнейших и наиболее дискуссионных в переводоведении. На настоящий момент существует немало работ отечественных и зарубежных исследователей, посвящённых данному вопросу, в которых 1) доказывается или отвергается потребность и целесообразность выделения единицы перевода; 2) определяется содержание и объем данного понятия, обосновываются критерии выделения; 3) предпринимаются попытки классифицировать единицы перевода; 4) рассматриваются языковые и внеязыковые факторы, определяющие ее величину.
По мнению практиков и теоретиков, выделение единицы перевода обусловлено применением системного подхода к изучению перевода, а также необходимостью выявления, понимания и объяснения закономерностей переводческой деятельности [Вине, Дарбельне, 1978; Бархударов, 1975; Комиссаров, 1980; Гарбовский, 2004 и др.]. Некоторые исследователи, ввиду значительных расхождений в содержании понятия, внешнего непостоянства единиц перевода, выделяемых сторонниками вышеупомянутого подхода, отрицают возможность вычленения единицы перевода и, соответственно, считают подобные попытки бесцельными и тщетными [Швейцер, 2009; Федоров, 1983; Ширяев, 1979].
Считается, что авторство термина «единица перевода» принадлежит канадским исследователям Жан-Полю Вине и Жану Дарбельне. Единица перевода трактовалась ими как минимальная единица исходного текста, переводимая как единое целое в тексте перевода [Вине, Дарбельне, 1978]. Идея получила развитие в трудах Л.С. Бархударова, Р.К. Миньяра-Белоручева, В.Н. Комиссарова, Л.К. Латышева, А. Нойберта, П. Ньюмарка, Я.И. Рецкера, Н.Л. Шадрина, О.И. Бродович, И.С. Алексеевой и многих других ученых, определивших единицу перевода как наименьшую (минимальную) языковую единицу в тексте на исходном языке, которая имеет соответствие в тексте на языке перевода [Бархударов, 1975, с. 174]; эквивалент или толкование единицы исходного текста [Миньяр-Белоручев, 1999, с. 151]; единицу эквивалентности [Комиссаров, 1980, с. 246]; минимальный отрезок исходного текста, который может быть переведен изолированно от других отрезков [Newmark, 1988, р. 285]; минимальную языковую единицу текста оригинала, воспринимаемую как единое семантическое целое [Алексеева, 2004, с. 149] и т. п. Это позволило данным исследователям рассматривать в качестве единицы перевода любую языковую единицу и различать перевод на разных языковых уровнях — фонемы, морфемы, слова, словосочетания, предложения.
Языковой диспаритет, отсутствие изоморфизма между языками, наличие межъязыковой асимметрии и межъязыковых контрастов приводит в дальнейшем к трактовке перевода как процесса преобразования системы смыслов, заключенной в знаках исходного языка при ее передаче знаками языка перевода, и позволяет исследователям выделить в качестве единицы перевода не языковую единицу, а некий смысловой элемент, «квант информации», «единицу ориентирования», «единицу смысла» [Гарбовский, 2004, с. 256—257]. При таком подходе единица перевода предстает как сложное образование, элемент целостного акта перевода, а процесс перевода предстает как состоящий из трех его составных частей: фаза понимания, осознания переводимых смыслов, фаза многократного перебора вариантов в поисках форм, способных оптимально выразить осознанные смыслы на языке перевода, в ходе которой переводчик оперирует единицами соответствия, и, наконец, фаза принятия окончательного переводческого решения [Там же, с. 263].
Возникают закономерные вопросы, что же является единицей смысла, какова единица сопоставления языков и где ее границы, каким образом единица смысла как единица перевода взаимодействует с единицами языка, как происходит процесс ее вычленения.
В.Б. Кашкин признает наиболее эффективным способом сопоставительного изучения языковых явлений анализ «параллельных текстов», в рамках которого автор выделяет два ключевых направления исследования — эксперимент и наблюдение [Кашкин, 2007, с. 11]. При этом, особенно показательным, согласно автору, является сопоставление параллельных текстов, имеющих одинаковый источник, поскольку исследуемые переводы в таком случае являются реакциями переводчиков на одинаковые исходные ситуативные стимулы и предоставляют возможность выявления единицы сопоставления [Кашкин, 2010, с. 39—48].
Передача смыслового содержания текста оригинала в текст перевода осуществляется переводчиком в языковых единицах, выстроенных в определенную последовательность, имеющих свою структуру и языковую форму. Однако, по мнению исследователя, языки несопоставимы на уровне отдельно взятых форм ввиду того, что «форма является «...» многофакторным «...» действием с возможностью неоднозначного выбора», вследствие лакунарности языков и отсутствия «полной корреляции потенциалов функционирования подобных форм» [Кашкин, 2007, с. 20]. Форма, по мнению исследователя, проявляет себя как процесс или результат процесса выбора, иными словами, результат интерпретации. Соответственно, в сопоставительном исследовании автор предлагает оперировать не понятием «форма», а понятием «действие», которое «управляется комплексом различных факторов выбора» [Там же, с. 21].
Согласно В.Б. Кашкину, при функциональной недостаточности параллельной формы, по сравнению с функциональным потенциалом формы в исходном языке, происходит разложение исходного значения формы (смысла) и перераспределение его между контекстуальными, лексическими и формальными средствами. Перераспределение смыслов известно в теории перевода как явление «контекстуального восполнения потерь». Таким образом, значение в переводе выражается не отдельной формой, не синтетически, а дискретно, аналитически, иными словами, через контекстуальный комплекс средств разных уровнен языковой системы (грамматических, лексических, синтаксических, фонетических и др.). При этом контекст трактуется исследователем не только как текст оригинала, а как контекст исходного языка, «выбранные интенции говорящего элементы реальной ситуации (те обстоятельства, которые он хочет сообщить или отметить), обозначенные языковыми средствами» [Там же, с. 30]. Переводчик, в свою очередь, также воссоздает ситуацию, заново ее интерпретирует, передавая интенцию исходного отправителя. «Но и его — переводчика — грамматическое действие «вливается» в возможные пути, «меандры» переводящего языка» [Там же, с. 30—31].
Данная идея была заложена еще в исследованиях представителя отечественной школы функциональной лингвистики А.В. Бондарко, который отмечал необходимость сопоставления не форм, а функций и средств их выражения как более универсальных категорий сопоставления. Анализируя способы передачи грамматического значения, исследователь вводит понятие «грамматико-контекстуальный комплекс», обозначая им комплексное действие грамматических, лексических и контекстуальных средств, используемых для выражения определенной грамматической функции [Бондарко, 1971].
Помимо лингвистических факторов, в конструировании смысла важную роль играет экстралингвистический контекст. На размер фрагмента текста, который образует основу единицы перевода и ее соответствие, оказывает влияние и сам переводчик. Ознакомившись с целым текстом, переводчик получает общее представление о системе смыслов, а затем, начинает вникать в смысл составляющих текст языковых знаков, останавливаясь там, где можно принимать переводческое решение и начинать воспроизводить понятые смыслы на другом языке. Освоение смыслов исходного текста, в особенности художественного произведения, нередко требует восприятия значительных смысловых блоков. Каждый переводчик определяет необходимый для освоения смысла и достаточный для принятия решения отрезок исходного текста. Осмыслив эту единицу смысла как нечто целостное, переводчик находит ей соответствие в языке перевода.
Размышляя в данном направлении, В.Б. Кашкин приходит к выводу о том, что отсутствие изоморфизма диктует необходимость нелинейности перевода, иначе говоря, осуществления приравнивания на уровне более протяжённого отрезка текста. В сопоставительном исследовании, коим несомненно является сравнительный анализ смыслового содержания текста-оригинала и его переводов, необходимо опираться на более сложную единицу сопоставления, чем отдельное слово / форма. Автор предлагает избрать в качестве единицы межъязыковых исследовании фрагмент текста больше отдельной формы, сопоставлять не формы, а функции и средства их выражения [Кашкин, 2007, с. 23].
С позиции сопоставительной герменевтики, таким образом, процесс перевода можно охарактеризовать как динамический, когда происходит изменение включенных в его действие единиц смысла. Ими могут оказаться не только отдельные формы (например, формы перфекта, артиклевые формы и т. д.) либо единицы разных уровней языковой системы (морфологической, синтаксической, лексической и др.), задействованные в процессе перевода, но и (особенно в условиях художественного перевода) другие смыслообразующие феномены, такие как прецедентные ситуации, образы-символы, сюжетное варьирование и др., реализуемые в рамках дискурса или фрагмента текста.
Выявление смысловых отношений возможно в ходе сопоставления языковых ресурсов, которыми оперируют автор и переводчик.
1.2.3. Переводческие трансформации как технология передачи интертекстуальных знаков
Межъязыковые и межкультурные преобразования, совершаемые в процессе перевода, традиционно называют переводческими трансформациями.
Следует отметить отсутствие единой универсальной классификации межъязыковых и межкультурных преобразований. С точки зрения сопоставительной герменевтики, особый интерес представляет типология отечественного исследователя Л.К. Латышева, поскольку в ней эти преобразования рассматриваются не только как приемы изменения знаков на разных уровнях языковой системы [Левицкая, Фитерман, 1963; Рецкер, 1974; Комиссаров, 1980; Миньяр-Белоручев, 1996; Паршин, 2000 и др.], но и как приемы преобразований смысла.
Разграничивая языковые и речевые явления в переводческих преобразованиях, Л.К. Латышев выделяет в своей типологии переводческих трансформаций трансформации категориально-морфологические, синтаксические, лексические, стилистические, а также глубинные, которые выходят за рамки уровней языковой системы и затрагивают уровень структуры речи [Латышев, 2005, с. 111].
Категориально-морфологический тип трансформаций применяется в переводе часто, представляет собой преобразования на уровне частей речи. Синтаксические трансформация являются преобразованиями на синтаксическом уровне, замене одного типа синтаксической конструкции другим. Согласно Л.К. Латышеву, данные типы переводческих трансформаций в минимальной степени отражаются на передаваемом содержании, не влекут за собой существенных содержательных потерь или модификаций. Суть лексических трансформаций заключается в том, что в процессе перевода некоторые лексемы (слова, устойчивые словосочетания) исходного высказывания заменяются не словарными лексическими соответствиями, а контекстуальными, подходящими данному конкретному случаю. Лексические трансформации в большей степени преобразуют исходное содержание, однако не являются самыми глубокими, радикальными «трансязыковыми преобразованиями», затрагивая лишь поверхностный слой речемыслительного процесса — подбор средств языкового выражения в соответствии с уже имеющейся схемой построения мысли, не преобразуя при этом саму схему мысли. При использовании стилистических трансформации происходит изменение стилистической окраски текста оригинала. К более радикальным изменениям автор относит глубинные трансформации, вторгающиеся в глубинный слой речемыслительной деятельности. В них изменяется не только языковая форма высказывания, но и набор составляющих, деталей, избранных для описания ситуации [Там же, с. 279—284; Латышев, Семенов, 2003, с. 136].
Помимо данных «фундаментальных» типов переводческих трансформаций Л.К. Латышев выделяет так называемые «специфические», «ситуативно-семантические» преобразования, применяемые, по мнению исследователя, гораздо реже. К ним автор относит антонимический перевод (замена средства выражения исходного языка противоположным по значению средством выражения языка перевода), конверсные трансформации (сложные переводческие преобразования, при которых отношения между субъектом и объектом «описываются в переводе с другой стороны», изменяется смысловой ракурс описания ситуации), приемы деметафоризации и метафоризации (замена метафорического выражения неметфорическим и наоборот), приемы экспликации и импликации (придание содержанию более / менее конкретной формы выражения по сравнению с оригиналом) [Латышев, 2005, с. 289—291].
К особому классу приемов, не относящихся, по мнению исследователя, к трансформациям, Л.К. Латышев относит транслитерацию (графическо-фонетическое соответствие единице оригинала), калькирование (замена морфемы слова или лексемы словосочетания буквальным соответствием на языке перевода), приближенный перевод (использование в переводе близкого, но не идентичного по национальной специфике соответствия), прием элиминации национально-культурной специфики (ее опущение), описательный перевод (передача значения единицы при помощи развернутого описания), прием перераспределения значения (распределение значения единицы исходного текста между значениями нескольких единиц текста перевода) [Там же, с. 167—172].
Исследователь подчеркивает, что большинство переводческих трансформаций представляют собой комплексные, смешанные преобразования, которые объединяют в себе преобразования, затрагивающие сразу несколько уровней языка [Там же, с. 285].
Такой подход подтверждает идею о том, что переводческие преобразования оказываются обусловленными не только асимметрией систем языков, сталкивающихся в переводе, но и асимметрией мировосприятий и культур, оказывающихся в соприкосновении в переводе.
Подобная технология может использоваться и при передаче интертекстуальных знаков. Несмотря на тот факт, что теория интертекстуальности развита достаточно многосторонне, на сегодняшний день имеется небольшое количество работ, рассматривающих возможности и способы передачи интертекстуальных знаков в художественном переводе.
Теоретики переводоведения и практики переводческой деятельности относят интертекстуальность к ряду наиболее острых проблем, с которыми сталкивается каждый переводчик на практике. Навык распознавания интертекстуальных знаков и их перекодирование средствами другого языка признается очень важным [Hatim, Mason, 1995; Тороп, 1995; Кузьмина, 1999; Алексеева, 2002; 2004; Денисова, 2003; Пьеге-Гро, 2008; Львовская, 2008; Гришаева, 2012 и др.].
Исследователи указывают на то, что переводческое решение при передаче интертекстуальных знаков на язык другой культуры во многом зависит от коммуникативной нагрузки, которую имеет конкретный случай интертекстуальности в данном тексте, а также от релевантных факторов коммуникативной ситуации. Следовательно, не может существовать единственного, универсального решения проблемы передачи интертекстуальных элементов [Львовская, 2008, с. 83].
В качестве примеров переводческих решений, помимо переводческих трансформаций, нередко предлагаются расширение текста перевода, составление примечаний, включение комментариев в введение или пролог к литературному произведению, прием компенсации и др. Главная задача переводчика в случае передачи смыслового содержания интертекстуального знака состоит в интерпретации смысла оригинала, в ходе которой он должен «выжать» из его формы всю коммуникативную нагрузку и затем искать в принимающей культуре эффективный способ передачи данного смысла [Там же, с. 87—92].
На необходимость учитывать при переводе коммуникативную цель текста и интенциональность, стоящую за тем или иным интертекстуальным знаком, указывают также Б. Хатим и Я. Мейсон. Рассуждая о возможностях передачи интертекстуальных знаков, исследователи, прежде всего, акцентируют внимание читателя на том, что интертекстуальность нельзя рассматривать в качестве статичной характеристики текста («static property of texts»), которая сводится в процессе перевода к простой замене референции оригинала референцией в тексте перевода. Ссылка на претекст никогда не бывает случайным явлением, автор текста всегда использует интертекстуальный знак по определенным причинам, интертекстуальные отношения мотивированы по своей природе [Hatim, Mason, 1995, с. 128—137]. Следовательно, и переводчик должен всегда мотивированно и осознанно делать выбор в пользу того или иного переводческого решения.
Исследователи описывают этапы пути, которые проходит специалист, работающий над передачей интертекстуальной ссылки в текстовое пространство другой культуры. Прежде всего, переводчик распознает в тексте «интертекстуальные сигналы». Сделав это, специалист определяет пути, которые связывают данный сигнал с претекстом. Образовавшееся семиотическое («интертекстуальное») пространство является тем местом, где происходит оценка семиотического статуса интертекстуальной ссылки. На этом этапе переводчику необходимо найти ответы на следующие вопросы:
1. Каков информационный статус данной ссылки в процессе коммуникативного взаимодействия;
2. Каков интенциональный статус референции;
3. Каков семиотический статус ссылки как знака, вступающего во взаимодействие с другими знаками.
Полученные ответы позволят сделать вывод о том, какие характеристики интертекстуального знака необходимо сохранить в переводе и какими можно пренебречь. В результате, переводчик выбирает определенную технологию перевода, направленную, например, на сохранение семиотического статуса интертекстуального знака оригинала, его интенциональности, когерентности, информационного и экстра-лингвистического статусов [Там же, с. 133—135].
Факт того, что интертекстуализмы представляют собой специфическую проблему перевода, признается и И.С. Алексеевой. Автор указывает, что даже при самом точном переводе, интертекстуальные включения не смогут выполнять ту же коммуникативную функцию, которую они выполняют в исходной культуре. При переводе данных фрагментов переводчики неизбежно идут по пути передачи когнитивных компонентов, расширяя горизонты восприятия реципиента с помощью внешних и внутренних комментариев.
Исследовательница констатирует, что в результате перевода произведения, где ведущим художественным приемом являются интертекстуальные вставки, рождается принципиально новый текст, который не содержит уже интертекстуальной глубины, «да и не может ее содержать, т. к. для этого потребовалось бы перенесение в иную культуру вместе с текстом перевода всего айсберга культурного контекста, неотделимого от истории народа, в среде которого порожден исходный текст» [Алексеева, 2004, с. 176].
По мнению автора, на переводчика возлагается ответственность за выбор пути, технологии передачи интертекстуализмов. Его роль как эксперта по межкультурной коммуникации при этом неизмеримо возрастает [Алексеева, 2002; 2004].
В рамках теории межкультурной коммуникации размышляет о способах передачи интертекстуальных знаков и Л.И. Гришаева. Исследователь определяет интертекстуальность как «барьер в межкультурной коммуникации» [Гришаева, 2012, с. 46], утверждая, что переводчику, имеющему дело с интертекстуальными знаками, необходимо распознать комплекс сведений, который активизируется интертекстуальными связями, выявить как они проявляются в конкретном тексте, порожденном в определенных условиях для реализации определенной цели. Далее переводчик должен установить, насколько значимыми являются интертекстуальные связи для данного текста. У переводчика должно быть четкое представление о маркерах интертекстуальности, применительно к двум культурам, стратегии кодирования сведений о мире через интертекстуальные связи, а также об их декодировании в рамках той или иной культуры. И, наконец, перед переводчиком возникает задача выбора средств перекодирования интертекстуальных знаков с языка одной культурной реальности на язык другой, осознавая необходимость их погружения в культурный контекст [Там же, с. 46—68].
Принимая во внимание диалектическую противоречивую природу феномена интертекстуальности и художественной переводческой деятельности человека, учитывая сложное взаимодействие исследуемых объектов (исходный и переводящий тексты), исследуемого языкового материала (исходный и переводящий языки), среды обитания оригинального и переводного текста (исходная и принимающая культуры) и, наконец, не забывая об особенностях личностного творческого самовыражения автора и самовыражения реципиента-переводчика, во второй главе разрабатывается герменевтическая модель художественного перевода интертекстуальных знаков в романе М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита».
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |