На какое-то время пароход стал нашим домом. Не очень большой, белый, по красоте, пожалуй, уступающий некоторым волжским пароходам общества «Кавказ и Меркурий». Но все равно. Он дорогой. Он везет нас во Францию! Пума (я забыла сказать, что так по-домашнему называется Василевский) тоже повеселел. Я стою на палубе и не отрываясь смотрю на уходящую турецкую землю. Проплыли мимо Принцевы острова. Прощай, Антигона! Мрамор и розы...
Дарданеллы. Голые неприютные берега. Кое-где из воды торчат затопленные еще в первую мировую войну суда. По правую руку остается полуостров Галлиполи, куда позже интернировали войска белогвардейского генерала Кутепова. Очень там в лагерях тяжко жилось — так рассказывали очевидцы. Галлиполи как особое место юдоли прогремело на всю Европу.
С нами едет массивный бородатый пожилой человек. Он любит беседовать. Фамилия его самая простая, вроде Егоров.
— Вот я наобум Лазаря послал пароход льна в Англию, — рассказывает он. — Глядишь, ленок и не подвел: англичане мне за него пятнадцать тысяч фунтов дали. Еду со старухой в Париж...
В это время мимо нас как раз она и проходила. В ночных туфлях, в волосах яркие целлулоидные гребенки — типичная «зыза». Муж сказал: «Вот боюсь, как бы она себе молодого француза не завела». И, хихикнув, подмигнул хитро.
То здесь, то там часто мелькает фигура молодого коммивояжера-француза. Он, видимо, близорук и щурится. На нем пижамная кофта плотного темного шелка с каким-то бронзовым отливом, туго и не без кокетства перетянутая в талии. Он посылает каблограммы в один и тот же адрес одного и того же содержания: «Люблю. Тоскую». Для краткости мы его так и называем «Люблю-тоскую». Мы — это Пума, я и помощник каштана, имени которого я, к сожалению, не запомнила, но зато помню, что он был не старый, симпатичный, «чистый сердцем» русак. Он все сокрушался, что на гражданской войне свой убивает своего же. «Брат идет на брата» — подумать только! В отличие от своего помощника капитан даже и не смотрел в нашу сторону. Для него мы были принудительным довеском, навязанным ему начальством...
Вторые сутки в море. Пароход покачивает. Многие заблаговременно прилегли по своим каютам. Я не подвержена качке и стою, любуясь солнечным блеском и водой.
Вечером в легком голубом сумраке на палубе появился красивый молодой человек в одежде с чужого плеча и под свой собственный тихий мелодичный свист начал танцевать какой-то замысловатый танец. Он плавно поднимал руки, пальцы его встречались над головой и там сплетались, будто перебирали и свивали бусы...
— Вы узнаете? — шепнул мне помощник капитана.
— Конечно, — ответила я.
Перед отходом парохода на пристани я видела красивого греческого офицера в военной форме (Греция, воспользовавшись тяжелым положением Турции, объявила ей войну и позже, в 1921 году, даже заняла область Фракию. Правда, в 1922 году Кемаль Ататюрк одержал решительную победу и вынудил греков полностью очистить турецкую территорию).
Итак, эффектный танцор в чужом свитере — греческий офицер-дезертир. Конечно, куда лучше ехать на пароходе во Францию, чем лезть в окопы во Фракии...
— Это его везет судовая команда, — сказал помощник. Но я все-таки подивилась его смелости.
— А что? Не бросать же его в открытое море. Пусть себе пляшет, — сказал добродушный помощник капитана.
Непредвиденный заход в грязноватый греческий порт Пирей: не хватило угля. Богатые пассажиры — и первый из них Егоров — сложились и заплатили за топливо. К ним присоединился «Люблю-тоскую». Капитан обещал им всем расплатиться в Марселе.
Пирей совсем рядом с Афинами — стоит только сесть на трамвай. Но вот получилось так: «близок локоть, да не укусишь». Нельзя было рисковать: время отплытия целиком зависело от отгрузки угля. Достали — отплыли. Очень я сокрушалась (да и до сих пор сокрушаюсь), что не попала в Афины. Видя, как я металась, Василевский сказал: «Конечно, глупо остаться в Пирее, но, уж если тебе так хочется, — рискни». Зато пом. — добрая душа — даже руками замахал. «Ни в коем случае, мы уже на ходу», — сказал он. И правда, вскоре после этого разговора пароход отчалил.
Проходим через Коринфский канал. Он не широкий, справа и слева отвесные стены рыжего цвета. И порхают сине-зеленые птицы. Много-много лет спустя видела я точно таких же на речке у города Боброва, Воронежской области. Мне хотелось бы, чтоб это были зимородки.
Прошли где-то рядом с Байроновскими Миссолонги. Целый сонм романтических мыслей...
Огибаем Сицилию. Средиземное море здесь особого цвета. Как будто сильно пересиненное, оно кажется неестественным, неправдоподобным. Это прорвались воды Адриатики. Верю, что из такой синевы родилась Венера.
Сицилия под ярким солнцем вся белая с вкрапленными пятнами зелени. Жаль, что быстро промелькнула, что нельзя ее удержать. Где-то вдали, в сиреневой дымке курится дымок. Это вулкан Стромболи. Название-то какое заманчивое! Хорошо бы побродить у подножия Стромболи...
На пристани в Марселе на меня напал ужас, что сейчас обнаружится отсутствие у нас въездных виз и нас не впустят во Францию. Но в толчее и бестолочи наше спасение. Таможенный досмотр был чисто формальный. Нас отпустили на все четыре стороны...
Мы в поезде Марсель — Париж!
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |