Магазин

Коровьев и Бегемот перед дверями волшебного магазина — словно стучащиеся в райские врата, которые не хочет для них открыть привратник (~ апостол Пётр). Роль стучащего в двери рая — роль писателя, желающего проникнуть в читательское бытие, чтобы разделить его, сделать общим со-бытием, и одновременно роль читателя, стремящегося достучаться до творца (и Творца, который здесь обыгран как «заведующий», жалобой которому Коровьев пугает стража) и проникнуть в тайну волшебного вымысла, увидеть мастерскую мага-портного, шьющего не просто капоты или шинели, а необыкновенные, колдовские, обманные одежды золушек и королей (ср. с сюжетом андерсеновской сказки «Новое платье короля»). Примус в руках Бегемота — пародийная отсылка к роли Первого в булгаковской инсценировке «Мёртвых душ» (лат. «primus» — «первый»), «Полный примус валюты» в таком контексте переводится как писательский багаж, знание истины, с которым писатель идёт к читателю, то есть пишет книгу: «— У меня, может быть, полный примус валюты, — запальчиво встрял в разговор и котообразный толстяк, так и прущий в магазин» (5: 337).

Валюта — капитал иностранца, с которым не каждый спешит расстаться; Пушкин свою валюту «сдал», тогда как мастер, словно Скупой, обладая ключами, не пускает в свой подвал со златом стоящего у двери и жаждущего проникнуть в чертог Ивана.

Магазин — сфера мага, его лавка. Валютный магазин (Торгсин) — лавка мага-иностранца, то есть Воланда, в «костюм» которого наряжен Автор. Но и «лавка» — слово многосмысленное: это и «склад» («житница», «амбар», «кладовая»), и «скамья» («доска для сидения»; ср. «табурет», «кресло»)¹.

Что касается мест для сидения, то в связи с указанными значениями следует вспомнить трёхногий табурет Афрания, на котором он сидит во время казни, кресло Понтия Пилата и хартию (пергамент) Левия Матвея («доска для письма»), являющуюся для него словесной житницей, ларцом (складом) с сокровищами (ср. с лат. «tabula, ае», что означает и «доска, плита», и «доска для письма» («loculi tabulaque» — «ларчик» и «доска для письма»), и «лавка, скамья», и «меняльный стол, вексельная контора» (меняльная лавка — поприще Иуды), и «реестр, список, договор, протокол, завещание» («протокол» — то же, что «журнал»; ср. с англ. «magazine», что означает и «журнал», и «склад боеприпасов»)).

В московском романе к местам для сидения относятся кресло Воланда (см. эпизод в Варьете), скамейка на Патриарших, где сидят Иван, Берлиоз и Воланд (гл. 1), скамейку в Александровском саду, сидя на которой разговаривают Маргарита и Азазелло (гл. 19), а также клиника Стравинского и место, в котором побывал Никанор Иванович [тюрьма]. Разговор мастера с Иваном в клинике и разговор артиста-конферансье с валютчиками начинается одним и тем же вопросом. Ср.: «И после паузы он [гость] добавил: — Итак, сидим? — Сидим, — ответил Иван, вглядываясь в карие и очень беспокойные глаза пришельца» (5: 130) и «Артист подошёл к будке и потёр руки. — Сидите? — спросил он мягким баритоном и улыбнулся залу. — Сидим, сидим, — хором ответили ему из зала тенора и басы» (5: 158).

Сидящие у Стравинского и сидящие с Никанором Ивановичем «валютчики» (они же — сидящие в тюрьме; слово «сидеть» неслучайно обыграно, явлено и «с лица», и «с изнанки») — те, кто имеют отношение к письменам (~ «сидеть у грамоты — быть свидетелем при купчей, приложить руку», «сидеть — быть заняту, трудиться (сидеть за книгой)²)», те, кто вхож в лавку, то есть писатели и читатели. К сидящим относятся и Понтий Пилат (он сидит в своём кресле и всматривается в мозаику пола, словно пытается прочесть какие-то тайные письмена), и Афраний (сидит на трёхногом табурете и чертит прутиком на земле), и Иван, и Левий Матвей (чья лавка — пергамент, который он не хочет давать Пилату, на котором сидит, как валютчики сидят на валюте в сне Никанора Ивановича), и Маргарита, сидящая на скамье, на которой начертано «Нюра» (в особняке, где живёт героиня, тоже есть лавка; это чулан-кладовая, где хранятся золушкины сокровища, состоящие из засохшей розы, обгоревшей тетрадки с романом мастера и фотографии возлюбленного), и работающий в меняльной лавке Иуда (к тому же вхожий и в ковровую лавку мужа Низы), и восседающий в кресле иностранный маг Воланд, у которого, словно в чудесной лавке, есть всё, чего ни пожелаешь, и посетители сказочного магазина, открытого Фаготом в Варьете, и счастливцы, вхожие в Торгсин, и те, кто встречаются на крыше Пашкова дома (книжной кладовой), и предприимчивый Арчибальд Арчибальдович «с двумя балыковыми брёвнами под мышкой» (в распоряжении грозного «флибустьера» — кладовые «Грибоедова»), и буфетчик Варьете Соков, и сидящий на своей кровати профессор Кузьмин, и самопишущий костюм, и «отец сумасшедших» Стравинский (главврач диковинной клиники, куда ездят иностранцы).

Магазин/лавка как склад связан со значением «строй, связь, смысл или толк в речи, ход мыслей»³. Много «лавок», упомянутых в романе, — знак многосмысленности сюжета «Мастера и Маргариты».

Магазин — библиотека (и то, и другое — «место для хранения»); коррелят магазина и библиотеки — ларец, сундук с сокровищами (~ шкаф в чулане особняка, где хранятся сокровища Маргариты, среди которых — обгоревшая тетрадка с рукописью, сундуки в подвале Барона (см. пушкинского «Скупого рыцаря»), о которых Босой узнаёт от Куролесова, тайники «валютчиков» из того же сна Никанора Ивановича, подвальные сокровища мастера (книги).

Магазин фигурирует во втором акте «Адама и Евы» (см. вводную ремарку ко второму действию); это «большой универсальный магазин в Ленинграде» с «заблудившимся» трамваем и мёртвым продавцом (Н.С. Гумилёва, автора «Заблудившегося трамвая», ко времени создания пьесы уже не было в живых). Ева выбирает в магазине сорочку, которую берёт бесплатно, так как платить всё равно некому и не имеет смысла. Рубашка — костюм, роль, а кроме того, аналог книги (сорочка/рубашка — и изнанка карт, и птичье оперение, и обёртка книги⁴); магазин аналог библиотеки. В «Иване Васильевиче» своеобразным магазином/лавкой является комната Шпака (ср. «Шпак» и «шкап»), где заимствует костюм Милославский (в той же лавке он заимствует и книгу, стихи из которой — в «Блаженстве» — по-хлестаковски выдаёт за свои, а также часы и патефон). В «Багровом острове» обыграно заимствование декораций и костюмов, приспосабливаемых для текущего момента.

«Подпольный человек» и «валютчик» в «Мастере и Маргарите» — писатели (неслучайно книги здесь уравнены с кладом; выше мы уже говорили о замещении слова деньгами как игре разными значениями слова «истина»; отсюда и знаменитое изречение Босого о сдающем валюту Пушкине); те, кому «подбрасывают» «волшебные деньги» (названные повествователем в одной из черновых редакций «якобы деньгами») — читатели, среди которых и обутые (и одетые) фокусниками зрительницы Варьете, разделившие судьбу обманутого короля из андерсеновской сказки, и бухгалтер Василий Степанович Ласточкин, и обманутый лукавым Афранием прокуратор Иудеи Понтий Пилат.

Особое место в этом ряду «пострадавших» отведено домоуправу Босому, которого странным образом «перепутали» с настоящими «валютчиками», чахнущими над златом, тогда как он и в самом деле валюты «в руках не держал», хотя и был падок до магарычем (взяток). Некоторым образом с магарычом (Алоизием Могарычем) связана судьба мастера (сочинителя); Алоизий — нечаянный друг героя и проницательный читатель его романа. Нечаянный магарыч Босого приводит его в ряды «валютчиков» (сочинителей), тогда как он — всего лишь маска, объединяющая сочинителя («валютчика») и читателя (любителя даровых зрелищ, контрамарочника). В костюм «валютчика» Босой наряжен помимо собственного разумения (он бессознательный «валютчик»); ему нечего «сдавать», так как даже «произведений поэта Пушкина» он «до своего сна совершенно не знал» (5: 162). Никанор Иванович — пародийный персонаж, ещё один автошарж, в котором объединились — как две стороны одной медали (монеты) — читатель и автор, которые у Булгакова представлены как двуединая, шизофренически расколотая личность.

Слово «писатель» в романе табуировано. Неслучайно явившийся в гл. 13 мастер запрещает Ивану называть себя этим именем: «— Вы — писатель? — с интересом спросил поэт. Гость потемнел лицом и погрозил Ивану кулаком, потом сказал: — Я — мастер <...>» (5: 134). То, что говорит мастер Бездомному, — подсказка, адресованная затекстовому читателю. В «Мастере и Маргарите» писатель «наряжен» иностранцем, профессором (историком и врачом), сумасшедшим, валютчиком, магом-фокусником, переводчиком. В «Адаме и Еве» писатель наряжен профессором-химиком, невротиком, «фотографом» и любителем собак, мечтающим о Швейцарии. В «Блаженстве» и «Иване Васильевиче» тот же герой явлен инженером, путешествующим во времени (машина времени — аналог фантазии-сновидения, как и «похожий на фотографический» аппарат Ефросимова; и машина времени, и изобретение Ефросимова — зрительно-аккустическая аппаратура, с помощью которой пересматриваются и монтируются друг с другом известные литературные сюжеты). Писатель у Булгакова генетически связан с пушкинским Пророком и гоголевским Ревизором/Хлестаковым, гётевским Фаустом/Мефистофелем и сервантесовским Дон Кихотом, гофмановским и Копполой/Коппелиусом и архивариусом Линдхорстом, достоевсковскими героями (Мышкиным/Рогожиным, Раскольниковым/Иваном Карамазовым, «бесами»-поджигателями, старшим Верховенским), Христом и сатаной. Этот список можно продолжить, включив в него сказочных персонажей (золотого петушка!попугая/чайку/голубя, кота, пса [ер. с компанией бременских музыкантов], Иванушку-дурачка и т. д.) Писатель у Булгакова — образ амбивалентный, совмещающий противоположные черты. Кроме того, и в «Адаме и Еве», и в «Иване Васильевиче» («Блаженстве»), и в «Багровом острове», и в «Мастере и Маргарите» писатель явлен в двух ипостасях: серьёзной (Рейн/Тимофеев, Ефросимов/Дараган, Дымогацкий/Жюль Верн, мастер/Левий Матвей) и шутовской (Маркизов/Пончик, Милославский/Бунша, Метёлкин-Паспарту, Бездомный, Азазелло, Коровьев, Бегемот). Писатель у Булгакова начинается с читателя, а читатель, пройдя через курсы иностранных языков (через стадию ученичества, овладения тайным языком и искусством перевода), становится писателем.