Дараган

Дараган — антагонист Ефросимова и его негативный двойник. Если фамилия «Ефросимов» связана со значением «радость»¹, то в фамилии «Дараган» начальное дар — перевёрнутое рад. Близнечный миф, о котором пишет Е. Яблоков в связи с парой Адам/Ефросимов², имеет отношение и к паре Ефросимов/Дараган (а также к парам Маркизов/Пончик, Маркизов/Адам, Маркизов/Дараган). Аппараты атрибутируются и профессору, и авиатору: помимо того, что Дараган завладевает аппаратом профессора (как Рокк — аппаратом Персикова, Швондер — результатом открытия Преображенского), он как авиатор управляет летательным аппаратом³.

О значимости имени персонажа, о связи его с символистским контекстом мы уже говорили. Значимым представляется нам и отчество Дарагана (Фёдорович), отсылающее к Ф. Достоевскому и его персонажам. Фёдоровичи у Достоевского — братья Карамазовы (Черномазовы), что даёт ещё одну мотивацию чёрному костюму героя. «Братья Карамазовы» — роман об отцеубийстве; тема отцеубийства актуальна и для творчества Андрея Белого.

В «Адаме и Еве» с темой отцеубийства связан подвиг Дарагана, о котором он «докладывает» в начале второго акта. Побеждённый соперник Дарагана — «трефовый опасный туз» — символ, скрывающий амбивалентные смыслы. Трефовый туз — туз крестовый, связанный с христианской символикой. Кроме того, туз как знак — самая высокая по ценности карта⁴. «Он вышел из облака», — говорит Дараган о том, чей знак трефовый туз (в фабульном плане это фашистский лётчик Ас Герр). Облако традиционно является завесой, скрывающей Бога. Победивший трефового туза Дараган, называющий себя чемпионом мира, соотносим с тем, кто затеял небесный бунт против Всевышнего. Его появление во втором акте — воплощение судьбы падшего ангела, брошенного в преисподнюю. Крестовая символика упомянута в пьесе неоднократно, что позволяет видеть в ней шифр. Во втором акте крест из пальцев показывает Ева (3: 349), чёрные крестики нарисованы на бомбах, которые собирается бросать «куда нужно» Дараган (3: 349). Последний, таким образом, присваивает знак побеждённого противника. Интересно, что Дараган присваивает и аппарат Ефросимова, которого называет «врагом-фашистом».

С Дараганом связана наполеоновская тема, эксплицированная в финале пьесы посредством интертекстуальной отсылки к стихотворению М. Лермонтова «Воздушный корабль». В ремарке сказано: «Слышен трубный сигнал, и в лесу ложится густая тень от громадного воздушного корабля» (3: 380).

Дараган, как и Наполеон, — апокалиптическая фигура (знаками апокалипсиса являются и повторяющиеся в финале пьесы трубные сигналы). Недаром и профессия у него апокалиптическая (истребитель).

Дараган играет в сюжете пьесы роль птицы-вестника, осуществляя медиацию между различными сферами. В первом акте он взаимодействует с миром «за дверью» и — вместе с Пончиком — является виновником прихода незваных гостей (агентов ГПУ Туллеров и Клавдии). В третьем акте он голубь, пущенный с ковчега в поисках земли. В финале пьесы Дараган превращается в вестника богов; его последняя реплика, обращённая к профессору («Иди, тебя хочет видеть генеральный секретарь...» (3: 380)), отсылает к финальной реплике жандарма в «Ревизоре», означающую начало Страшного суда для обитателей Города. Появление в финале «Адама и Евы» Дарагана и его спутников означает конец русской культуры и начало новой эпохи, ознаменованной явлением Антихриста-Инквизитора.

Ситуация, сложившаяся в финале пьесы, — ситуация узничества, вавилонского плена. Слова Евы «отпустите нас на волю», а также рассказанный ей ранее Маркизову сон о коне с чёрной гривой (3: 361) актуализируют в качестве интертекста лермонтовское стихотворение «Желанье» (Отворите мне темницу, / Дайте мне сиянье дня, / Черноглазую девицу, / Черногривого коня <...>⁵).

Мы уже говорили о том, что сюжет гоголевского «Ревизора» в «Адаме и Еве» инвертирован: истинный ревизор здесь складывает оружие перед силой новых «организаторов человечества», которые отнимают у него его изобретение и его свободу.

Ефросимов — персонаж, имеющий отношение к автору пьесы, его художественный двойник (двойниками автора являются также Генрих Маркизов и петух со сломанной ногой). 18 апреля 1930 года состоялся телефонный разговор М. Булгакова со Сталиным. Возможно, с этим разговором связана и особая смысловая «нагруженность» телефона в пьесе (см. выше). Возможно, финал «Адама и Евы» (пьеса писалась в мае—августе 1931 года) продиктован ожиданием настоящего разговора, обещанного генеральным секретарём (с этим — так никогда и несостоявшимся — разговором писатель связывал надежды на перемену своего положения⁶).

И образ генерального секретаря, и образ Дарагана, и финал пьесы вмещают амбивалентные смыслы. Сказка о золотом петушке, возможно, актуализируется в финале «Адама и Евы» как напоминание царю (генеральному секретарю) о его невыполненном пока обещании. У Пушкина петушок — залог договора звездочёта с Дадоном, который обещает исполнить первую волю скопца как свою. У Булгакова петушок как будто возвращается обратно к скопцу (собственно, петух становится атрибутом профессора после того, как сам профессор становится скопцом, то есть лишается аппарата). Сюжет пушкинской сказки тоже подвергается инверсии.

Но роль скопца — это и роль Дарагана: появившийся в третьем акте Дараган «выбрит, сед, лицо навеки обезображено» (3: 362) (ср.: «Вдруг в толпе увидел он [Дадон — Е.И.]: В сарачинской шапке белой, Весь как лебедь поседелый, Старый друг его, скопец <...>»⁷).

С Дараганом связана тема оскопляющих скопцов, актуальная у Пушкина⁸. Ева не отвечает на любовь Дарагана; улетая голубем в финале третьего действия пьесы, Дараган произносит монолог, представляющий собой вольный пересказ пушкинского стихотворения «Я вас люби...» («Адам! <...> Если я буду жив, я её более преследовать не стану. Я её любил, она сказала правду. Но более не буду. А раз обещал, я сделаю. Забудешь? <...>» (3: 368)).

Петух как вестник противостоит Дарагану (вспомним, что у Пушкина петушок предупреждал об опасности; такой опасностью в «Адаме и Еве» явлено нашествие авиаторов). Петух — птица более старой формации, знак золотого века, тогда как голубь — птица серебряная («Серебряный голубь» Андрея Белого). Петух появляется в «Адаме и Еве» после того, как улетает голубь (Дараган), появляется как воспоминание о культурном прошлом (знаком прошлого петух явлен и в финале рассказа «Полотенце с петухом»). Голуби, оскопляющие петуха (Петра Петровича Дарьяльского), отсылают к сюжету «Серебряного голубя». В «Адаме и Еве» петух тоже оскоплён: у него сломана нога, что аналогично кастрации⁹. В то же время сюжет русской культуры здесь инвертирован: хранитель культуры возвращается к петуху, что соотносится с намерением профессора бежать к Жаку.

Петух и голубь — сектантские птицы. Сектантские (раскольничьи) мотивы составляют в сюжете пьесы достаточно актуальный подтекстный план, который нельзя игнорировать. «Адам и Ева» — пьеса о катакомбном существовании культуры в послереволюционную эпоху, о новой инквизиции, сжигающей старые книги, о хранителях культуры, ставших новыми раскольниками, ступившими на волчью тропу. Погибшего Жака, являющего собой знак старой литературной утопии, сменяют литературные волки, которым не будет жизни ни в лесах, ни на горах, которым никогда не попасть в Швейцарию, которым покой и воля будут только сниться.

Способности, предполагаемые автором в читателе, совместно реализуют на уровне фабулы (в изображённых событиях) Ефросимов и Маркизов. Маркизов находит в подвале неизвестную ему книжку, которая испорчена временем, и переписывает её, включая в текст свой собственный образ.

Всё, чего достигает Маркизов (читатель), обусловлено открытием Ефросимова (автора), его волшебной оптикой; газ не причиняет вреда тем, на кого однажды был направлен луч, бьющий из чудесного оптического аппарата; облучённые — текстовые двойники читателя, на которого направлен спасительный взгляд автора, строящего свой образ как образ анти-Вия, ревизора-спасителя; облучение — вариант инициации, которую претерпевает тот, кто приступает к чтению.

Сюжет «Адама и Евы» развёртывается в соответствии с семантикой жертвоприношения: читатель должен пожать то, что посеял (спрятал, похоронил) в недрах текста автор. Этой жатвой является урожай старых книг, которому в тексте соответствует находка Маркизова. Подобно Маркизову, посеявшему (потерявшему) в результате катастрофы любимую и известную книжку («Графа Монте-Кристо») и нашедшему в подвале другую, ему не известную, читатель вместо текста «на входе» (данного) получает «на выходе» совсем другой текст, актуализующий имена множества старых книг. Семантика жертвоприношения соответствует реализованному в «Адаме и Еве» майскому свадебному тексту, воплощающему идею плодородия; с этим же обрядовым текстом связана семантика ряженья, сюжетным эквивалентом которого является присвоение автором чужих литературных форм.

Отождествляя себя с Маркизовым, автор — как соперник Павла Апостоловича (именно так зовут Пончика) — берёт на себя роль Того, кто спасает читателя словом, обращая его к истинным литературным ценностям — вспять, к прошлому, то есть к традиции. То же самое делает Ефросимов по отношению к Маркизову. Образ автора в «Адаме и Еве» удваивается: авторские функции разделяют Маркизов (он учится писательскому мастерству у старых книг и одновременно для маскировки заимствует новые формы) и Ефросимов (именно его открытие спасает людей, обезвреживая смертоносный газ; только благодаря облучению Маркизов остаётся в живых и проникает в подвал, где находит книгу).

Идентифицируя себя с Маркизовым, автор представляет себя в роли ученика старых мастеров, тогда как идентификация с Ефросимовым актуализирует учительскую ипостась того же автора, чьим учеником является читатель. В то же время своего читателя автор представляет в роли Маркизова. Отношения, складывающиеся в «Адаме и Еве» между этими двумя персонажами, воспроизводят отношения, которые складываются в процессе чтения между автором (учителем) и читателем (учеником). В Маркизове находят своё отражение и автор, и читатель; этот образ объединяет разные стороны творческого процесса и структурирует образ читателя как преемника и соавтора мастера.

Аппарат — аналог текста, с которым имеет дело читатель; вооружившись аппаратом-текстом, автор приходит к читателю, чтобы спасти его от смертоносной газовой атаки, которой обрушивается на людей новое время, провозгласившее своей целью строительство утопии. Неслучайно одним из текстов, от которых отталкивается автор, является знаменитый роман Чернышевского¹⁰; свою антиутопию автор облекает в утопические формы. Условием спасения является встреча читателя с автором: при этом автор спасается от одиночества, обретает тайный круг учеников-единомышленников, а читатель с помощью учителя находит утраченное слово и получает культурный иммунитет против новой идеологии. Текст просвечивает автора и читателя, запечатлевая их образы и делая открытыми друг для друга и не находимыми для чужих, непосвящённых.

Данный текст является зеркалом, так как, отражая затекстовую реальность, улавливая тех, кто обращён к нему лицом, в то же время задаёт обратный порядок чтения. Текст наделён магической функцией, так как возвращает своего читателя в прошлое, к пратексту. Цель такого возвращения — прервать негативный генерационный процесс, чтобы возобновить правильную генерацию, победить нечестивых и найти выход в бытие из лабиринта небытия¹¹. Для читателя текст структурирован как выход из информативного тупика к новому сообщению, в основе которого лежит новый тип общения, невозможного без овладения искусством перевода. Тот же текст изображает мир тотально переводимым в Книгу, которую составляет визионер-переводчик, ревизор-инкогнито, облачённый в иностранный костюм странный пришелец-профессор, чей магический взгляд сродни взгляду гоголевского Вия.

И профессор, и его ученик шагнут в завершающий булгаковский роман, где у них появятся другие имена: роль Ефросимова поделят Воланд и мастер, Маркизов превратится в Ивана Бездомного, а некоторые свои черты передаст знаменитому коту Бегемоту, Ева переоденется в Маргариту, а волшебную оптику дальновидный автор вынесет за пределы фабулы, усложнив читательское задание. Но это будет другая жизнь булгаковских героев.

Примечания

1. См.: Булгаков 1994 (комментарии к пьесе).

2. Яблоков 1997в: 94—95.

3. См. реплику Евы: «Он [Дараган — Е.И.] упал здесь с аппаратом с неба!» (3: 346).

4. О трефовом тузе см.: Юнг 1997: 361.

5. Лермонтов 1979. Т. 1. С. 334.

6. О звонке Сталина см.: Чудакова 1988а: 438—441.

7. Пушкин 1977. Т. 4. С. 362.

8. Об этой теме см.: Смирнов 1994: 37—41.

9. Друбек-Майер 1993: 61—65.

10. Аналогом булгаковского солнечного газа, на наш взгляд, является реальная грязь, о которой рассуждают герои Чернышевского во втором сне Веры Павловны. Но если реальная грязь у Чернышевского — позитивная среда, то солнечный газ в «Адаме и Еве» подан с обратным знаком.

11. Фарыно 1988: 50—55.