Город

Ленинград, в котором происходит действие «Адама и Евы» — не реальное, а мифопоэтическое пространство. Это Город-призрак, Город-вымысел, Город-сон¹. Это и Петербург петербургского мифа², и Киногород, и Вавилон.

Уже в первом акте «допотопный» мир, в который попадает Ефросимов, несёт в себе черты призрачности. Действие начинается в мае; восточная Майя обозначает иллюзорность всего воспринимаемого, завесу, скрывающую от человека сущность бытия³. Появившийся Ефросимов, рассуждая о том, что происходит вокруг него, восклицает: «Это сон!» Кроме того, профессор просит присутствующих сказать ему формулу хлороформа (3: 332), что тоже связано с мотивом сна/смерти. Хлороформ — средство для наркоза, носящее несколько зловещий оттенок: под хлороформом умирает пациент доктора Астрова («Дядя Ваня» А. Чехова), под хлороформенным же наркозом совершается превращение Шарика в Клима Чугункина («Собачье сердце»).

Происшедшая катастрофа подтекстно соотнесена со сном Раскольникова о моровой язве; в «Адаме и Еве» этот сон разыгран как сбывшийся. Подобно Раскольникову, Ефросимов обижен на весь мир; он относится к числу «старичков», производящих идеи, к числу «пророков». С другой стороны, он же высказывается против всяких идей, говорит, что боится их. Как и Раскольников, Ефросимов появляется впервые в «чрезвычайно жаркое время»⁴ и в «слишком приметной шляпе»⁵. Раскольников вызывает раздражение «одного пьяного», который называет его «немецким шляпником»⁶, Ефросимов — раздражение Маркизова (Маркизов. Он шляпу надел! А? (3: 329)). См также фрагмент ефросимовского монолога: «Война будет потому, что сегодня душно! Она будет потому, что в трамвае мне каждый день говорят: «Ишь шляпу надел!»» (3: 333) И Раскольникова, и Ефросимова принимают за пьяных, сумасшедших. К Раскольникову же отсылает замечание Ефросимова об уличном пенни. Ср. вопрос, звучащий в «Преступлении и наказании» («Любите ли вы уличное пение?»⁷) и ответ Ефросимова Адаму (Адам. <...> Вы, профессор Ефросимов, не можете быть против этой песни! Ефросимов. Нет, я вообще против пения на улицах (3: 333)). Ефросимов — анти-Раскольников⁸ (как и анти-Коппола). Подтекстная связь с Раскольниковым, скорее всего, указывает на принадлежность Ефросимова к раскольничьему кругу.

Мотив тумана, который повествователь фиксирует в глазах Ефросимова («худ, брит, в глазах туман, а в тумане свечки» (3: 329); далее: «в глазах у Ефросимова полные туманы» (3: 343)), — тоже петербургский мотив. Туманы отсылают к блоковской «Незнакомке» (ср.: «<...> Дыша духами и туманами, Она садится у окна <...>»). Ефросимов — странный незнакомец в сиреневом пиджаке, тоже связанный со сном и окном⁹. Таким образом, Ефросимов — персонаж, собранный из черт петербургских литературных прототипов. Как и другие персонажи булгаковской пьесы, он отвечает тыняновским требованиям к литературному герою и киногерою¹⁰.

Тема адского города интересно трансформируется во втором акте. Декорация, «нарисованная» во вводной ремарке, условна («Большой универсальный магазин в Ленинграде. Внутренняя лестница. Гигантские стёкла внизу выбиты, и в магазине стоит трамвай, вошедший в магазин. <...> В гигантских окнах универмага ад и рай. Рай освещён ранним солнцем вверху, а внизу ад — дальним густым заревом. Между ними висит дым, и в нём призрачная квадрига над развалинами и пожарищами. Стоит настоящая мёртвая тишина.» (3: 344)).

В первом акте, после того как Пончик и Дараган, договорившись «сдать» профессора, уходят из квартиры, Адам объявляет, что «они пошли в магазин» (3: 339). Под магазином имеется в виду совсем другое учреждение. Слова Адама — знак читателю, указывающий на Многосмысленность того, что названо магазином. Магазин, данный в декорации, — тоже не совсем магазин. Это мир мага¹¹, в котором «помещаются» ад и рай, соединённые лестницей. Перед нами барочная декорация, указывающая на мистериальный характер происходящих событий. «Призрачная квадрига» (призрачная четвёрка лошадей) тоже отсылает к петербургскому контексту («Медному всаднику», «Запискам сумасшедшего», к гоголевской бешеной тройке, броситься под копыта которой призывал Блок, а также к коням из Апокалипсиса). В начале второго акта «сверху по лестнице сбегает Дараган». Декорация увеличивает амплитуду его движения: Дараган словно падает с небес в преисподнюю. Далее лестница появится в четвёртом акте: это верёвочная лестница, по которой хромой Маркизов, исполняя обязанности дозорного, взбирается на дуб¹².

Движение по вертикали совершают не все персонажи, а только избранные, точно так же как не все связаны с окном и лампой. Заслуживает внимания тот факт, что Адам, у которого целы руки и ноги, просит залезть на дерево хромого, с костылём передвигающегося Генриха (новое имя Маркизова). В процитированной нами ремарке сказано: «<...> Стоит настоящая мёртвая тишина». Это «настоящая» словно должно убедить читателя во «всамделишности» нарисованной картины и одновременно подчеркнуть её условность. Перед нами театр в театре. Значение слова «магазин» совпадает со значением слова «балаган»; в балагане не только торгуют, но и устраивают представления; в магазине/балагане, изображённом в ремарке, уже не торгуют; здесь заимствуют одежду (форму) у мёртвого продавца. Ещё одно возможное значение слова «магазин» — «журнал» (англ. magazine).

Трамвай, зашедший в магазин, отсылает к стихотворению Н. Гумилёва «Заблудившийся трамвай» (пример заимствования материала у мёртвого продавца¹³). Заимствованная метафора перевоплощена буквально. Перед нами своеобразный памятник заблудившемуся трамваю. Вошедший в магазин трамвай превращает магазин в вокзал (здесь и в самом деле пересекаются дороги потерявших друг друга персонажей). Булгаковские герои блуждают среди мёртвых, затерянные в пустыне жизни; гумилёвский трамвай «заблудился в бездне времён». Маркизов во втором акте говорит: «Я ж понимаю... Я сам в трамвай вскочил... А кондукторша мёртвая. А я ей гривенник сую...» (3: 354). Ср. у Гумилёва: «Как я вскочил на его подножку, Было загадкою для меня...»¹⁴. Упав «к ногам» Евы, Дараган кричит: «Где нахожусь?» (3: 345) Ср. у Гумилёва: «Где я? Так томно и так тревожно / Сердце моё стучит в ответ: / Видишь вокзал, на котором можно / В Индию Духа купить билет»¹⁵. У Булгакова Индии Духа соответствует мир мага (магазин). У Гумилёва: «И всё ж навеки сердце угрюмо, / И трудно дышать, и больно жить...»¹⁶. Ср. у Булгакова: «О, как я страдаю!.. У меня язвы внутри...» (3: 345) (Дараган), или: «Вот, дотащился... Здесь и помру... Мне больно!» (3: 352) (Маркизов).

В начале второго акта в слове «Ленинград» актуализируется значение «ад».

Ева. Вы в универмаге!

Дараган. Ленинград? Да?

Ева. Да, да, да! (3: 345)

Справа налево читается: «ад, ад, ад...» Правомерность палиндромного прочтения актуализируется в том же диалоге Евы и Дарагана. Дараган требует записать сообщение и дважды восклицает: «Назад!» (Выше мы уже рассматривали этот диалог в связи с шифрами.)

Параллель «Ленинград/Вавилон» реализуется в финале пьесы, где языковое смешение эксплицировано в речи иностранных авиаторов (эскорта всемирного правительства), прилёт которых означает конец ефросимовского мира. Но подтекстно весь сюжет «Адама и Евы» представляет собой многоязычную конструкцию. В «Апокалипсисе» Вавилон перед падением назван «хранилищем всех нечистых и ненавидимых птиц»¹⁷; таких птиц являют собой в «Адаме и Еве» авиаторы. «В Евангелии птицы вместе с лисицами противопоставлены Христу, которому некуда преклонить голову»¹⁸.

Нашествие зловещих птиц-авиаторов подтекстно связано с нашествием гадов в «Роковых яйцах». Чудодейственный луч профессора Ефросимова аналогичен красному лучу профессора Персикова. Подобно Персикову, Ефросимов своим открытием способствует «змееводству» и «птицеводству». Змеем оказывается Пончик-Непобеда, куриную тему «ведёт» непонятно откуда взявшийся петух со сломанной ногой. Немощному петуху противостоят несокрушимые железные птицы, «вылупившиеся» не без помощи живительного ефросимовского луча. В обоих случаях (а кроме того, и в «Собачьем сердце») результаты эксперимента оборачиваются против экспериментирующих.

Примечания

1. См. «Петербург» Пастернака: Мне здесь сновиденье явилось, и счёты / Сведу с ним сейчас же и тут же. И далее: Кто ты? О, кто ты? Кто бы ты ни был, / Город — вымысел твой (Пастернак 1990: 89).

2. Об имплицитном присутствии «петербургского текста» русской культуры в «Мастере и Маргарите» см.: Кривонос 1994, Яблоков 1997г: 22, Белобровцева 1997: 45.

3. МНМ, 2: 89.

4. Достоевский 1973. Т. 5. С. 5.

5. Там же. С. 7.

6. Там же. С. 7.

7. Там же. С. 149.

8. Реальный Ф. Раскольников был антагонистом реального М. Булгакова (см. об этом: Чудакова 1988а: 425—430.

9. «Адам Красовский» может быть прочитано как «Прекрасная Дама»; тот факт, что Ева уходит от Адама к Ефросимову (от Прекрасной Дамы к Незнакомке), аллюзивно связан с метаморфозами, происходящими в мире блоковского Поэта. Разыгрывание Евой мужской роли, а Адамом и Ефросимовым, наоборот, женских ролей может быть объяснено игровым, карнавальным характером аллюзий.

10. См.: Тынянов 1977: 56, Лотман и Цивьян 1984: 47—48.

11. О связи магазина и мага см.: Ковач 1993: 113. Здесь же говорится о том, что «магазин — источник оболочек, обеспечивающих ослепительную белизну и невидимость» (во втором акте «Адама и Евы» Ева «покупает» сорочку у мёртвого продавца, то есть заимствует оболочку, форму). Невидимость — незнание имени. Говоря о магазине, Поприщин говорит о собачонке («Я знаю эту собачонку. Её зовут Меджи.»). Ева, выбирающая сорочку, сродни Мудрой деве, готовящейся сменить «оперение». Об оперении говорит и упавший «с неба» Дараган. Задача читателя — узнать имя Женщины, отделить сущность от оболочки (платья).

12. См. вводную ремарку четвёртого акта: «<...> По верёвочной лестнице с дуба спускается, ковыляя, Маркизов <...>» (3: 369).

13. Словно по иронии судьбы, реальный Н. Гумилёв — ещё один соперник Ф. Раскольникова (об этом см.: Чудакова 1988а: 430).

14. Гумилёв 1991. Т. 1. С. 297.

15. Там же. С. 298.

16. Там же. С. 299.

17. Откровение Иоанна, 18, 2.

18. Обзор цитат этой евангельской фразы у русских символистов см.: М. Безродный. Конец цитаты. Новое литературное обозрение, 1995, 12, 271 (цит. по: Эткинд 1998: 424).