«Душа русской усобицы»

Первые тринадцать глав романа были напечатаны в 1925 году журналом «Россия». Но журнал закрыли, его редактора выслали за границу. Ни одно из советских издательств не решилось печатать роман.

При жизни автора в России вышли в свет лишь отдельные главы: «Вечерок у Василисы», «Петлюра идет на парад», «Конец Петлюры». Полностью роман был напечатан в Париже под названием «Белая гвардия или Дни Турбиных» (1927—1929).

О значении романа в литературе сказал поэт Максимилиан Волошин: «Эта вещь представляется мне очень крупной; как дебют начинающего писателя ее можно сравнить только с дебютами Достоевского и Толстого.» (1925). Волошин пригласил автора с женой погостить у него в Коктебеле, подарил ему свои акварели, на одной из которых написал: «Первому, кто запечатлел душу русской усобицы.»

Эту мысль, точную и глубокую, примем за отправную в наших размышлениях о романе. Усобица — древнее слово (корень его тот же, что в слове «особа» — личность, и во множестве родственных слов). Оно содержит горчайший смысл, потому что означает вражду между своими, столкновения между родными, распри между братьями и земляками.

Усобицы (или междоусобия) были частым явлением в истории России.

К XX веку они приобрели общенародный размах. Начавшись «Кровавым воскресеньем» и революцией 1905 года, пройдя еще через две революции — Февральскую и Октябрьскую 1917 года — этот век испытал взаимоистребительную Гражданскую войну, которая охватила не отдельные группы, слои, сословия, но все население огромной страны. Она внесла вражду в семьи, породила кровавые расправы в городах и селах, колоссальные побоища армий и оставила веку наследие ненависти и террора.

Но если прав и точен Волошин в своей оценке романа, задумаемся и еще над одним словом в его формуле: «душа русской усобицы». Не суть, не причина, не корень — душа. Почему так? Мы вряд ли скажем: «душа преступления, злодеяния, противоборства...» А «душа усобицы» сразу входит в сознание. Может быть, потому, что усобица — страдание живого, того, что должно быть целостным, единым? Или потому, что усобица терзает душу народную?

Булгаков замыслил эпопею о Гражданской войне, предполагая рассказать о событиях 1918—1920 годов на юге России. Об этом свидетельствуют признания автора, воспоминания современников, а сверх того, надпись Волошина на сборнике его стихов 1825 года, подаренном Булгакову: «...доведите до конца трилогию «Белая гвардия».

Замысел в процессе его осуществления изменился. Из текста первой части будущей трилогии возникла пьеса «Дни Турбиных», потребовавшая известной завершенности авторского подхода к изображению «русской усобицы». Пьеса, в свою очередь, повлияла на доработку романа. Первая часть, где запечатлен захват Киева петлюровцами в декабре 1918 года и изгнание их красными войсками в феврале 1919 года, стала целостным, завершенным произведением. По объему оно невелико — менее трехсот страниц обычного формата. Но по изображению сил, участвующих в социальном движении, обрисовке человеческих лиц и судеб, по философскому смыслу — это эпос, посвященный коренному явлению русской истории прошлого и настоящего, вечному истоку народных бедствий и государственных катастроф — усобице.

Масштабы повествования с самого начала намечены двумя эпиграфами — из пушкинской «Капитанской дочки» и «Откровения Святого Иоанна Богослова» — заключительной книги Нового Завета и всей Библии.

Эпиграфы сразу связали события Гражданской войны на Украине в 1918—1919 года с усобицами прошлых веков в России и с историей злодеяний человечества, переполнивших чашу Господнего терпения.

Картина бурана, запечатленная в первом эпиграфе, — не только поворотный момент сюжета «Капитанской дочки», но символ исторической бури — разбушевавшейся стихии бунта. А грандиозные события Страшного Суда в «Откровении...» сотрясают не только Земной мир: но и Вселенную.

В «Белой гвардии» само название словно бы напоминает о снеге. Образы метели доминируют в романе, они конкретны и живописны, но символичны еще более явно, чем в «Капитанской дочке». О надвигающихся событиях говорится: смерть пошла по украинским дорогам «вместе с сухим веющим снегом»; о растущем крестьянском гневе: «Он бежал по метели и холоду...»

Образы «Откровения...» — повествования о гибели греховного мира, мучительном очищении и возрождении человечества — пронизывают весь роман, начиная с предсказания отца Александра, друга семьи Турбиных, о грядущих испытаниях. Он цитирует «Откровение»: «Третий ангел вылил чашу свою в реки и источники вод; и сделалась кровь.» В финале романа над той же книгой сидит исцеляющийся от физической и духовной скверны Иван Русаков...

Автор понимал свой роман именно как эпопею — повествование о судьбах не только отдельных персонажей, семьи, но народа, страны. Свой замысел он так обозначил позднее в письме Правительству СССР (28 марта 1930 года): «...стать бесстрастно над красными и белыми.» Эта позиция принципиально отличается от позиции подавляющего большинства советских писателей, повествовавших о Гражданской войне: они безоговорочно стояли на стороне красных, хотя самые смелые и талантливые среди них, например, Исаак Бабель, автор «Конармии», Дмитрий Фурманов, автор «Чапаева», не идеализировали своих героев и не рисовали плакатных врагов.

Позиция автора «Белой гвардии» была близка позиции Волошина. В своем стихотворении «Гражданская война» (1919) он говорит о красных и белых:

В тех и других война вдохнула
Гнев, жадность, мрачный хмель разгула...

Заканчивает же словами о себе:

А я стою один меж них
В ревущем пламени и дыме
И всеми силами своими
Молюсь за тех и за других.

Заметим, однако, сразу же разницу между названиями волошинского стихотворения и булгаковского романа. Поэт говорит о войне между гражданами, не выделяя ни одной из сторон. Романист явно ориентирует внимание читателя на одну из воюющих сторон. Можно еще добавить, что название менялось: одно из первоначальных — «Алый мах» (мах — шаг в беге, в верховой езде). Первая часть романа имела некоторое время название «Желтый прапор» (флаг петлюровцев был желто-голубого цвета). В любом варианте на авансцену выдвигалась та или иная сила, участвовавшая в войне. Потом появилось название «Белый крест». И, наконец, «Белая гвардия». Какой тут видится смысл? Какая может звучать интонация?

«Белая гвардия» — название высокое: в Библии белые одежды — одежды праведников. Опоэтизировано это движение и в лирическом цикле Марины Цветаевой «Лебединый стан» (1918):

Белая гвардия, путь твой высок:
Черному делу — грудь и висок.
Божье да белое — твое дело:
Белое тело твое — в песок.
Не лебедей это в небе стая,
Белогвардейская рать святая
Белым видением тает, тает,
Старого мира последний сон:
Молодость — Доблесть — Вандея — Дон.

Здесь соотнесены восстание против Французской революции (с центром в провинции Вандея) и борьба Белой гвардии против Русской революции (с центром на Дону).

Понятно стремление художника, которому дороги родная земля, народ, каждый человек с его правом на жизнь, встать «над схваткой» в период гражданской смуты, взглянуть на изображаемое «бесстрастно». Но это стремление трудно достижимо, если достижимо вообще. Это уровень скорее Божеский, чем человеческий.

Во всяком случае, выражения «над красными и белыми», «бесстрастно» вряд ли можно понимать буквально. Стремление к полной правде, нежелание обходить или замалчивать чьи бы то ни было добрые и злые дела, благодеяния и преступления — да. Но не отказ от авторских страстей, симпатий и антипатий.

В центре внимания автора — белое движение. Через его судьбу он хочет понять и показать «душу русской усобицы». Автор знал это движение, сам в нем убежденно участвовал. Оно было ему близко неприятием революционного пути переустройства России: он никогда и ни перед кем не скрывал, что не верит в плодотворность кровавых переворотов, был сторонником «великой эволюции» — естественного и разумного общественного совершенствования. Но, первоначально надеясь на успех белого движения, автор пережил его крах, и хотел понять причины такого поворота истории, не отворачиваясь от правды, не обходя ничьих заблуждений, ошибок и преступлений. Роман представляет собою путь самопознания художника. Отсюда и автобиографизм, несомненный в «Белой гвардии»: все, что происходит в романе, а не только то, что относится к истории семьи Турбиных, касается автора лично и непосредственно. Русскую усобицу он исследует не со стороны, но изнутри, от собственного сердца.

Исследование идет на двух уровнях — на уровне Дома и Города. А за ними видятся Россия и мир.