Вернуться к А.Ю. Панфилов. Тайна «Красного перца» (М.А. Булгаков в 1924 году): Выпуск I

«...Я сильнее всех королей»

Другую башню в том же 1923 году можно видеть на рисунке Ю. Ганфа в № 6 от 1 июня. Загадочность этого ключевого для всей нашей истории изображения акцентирована тем, что оно... не имеет ни названия, ни темы, ни подписи (как будто бы при опубликовании его допущен редакционный брак) — представляет собой в полном смысле слова «загадочную картинку»!

Один элемент этой картинки — деревянная, бревенчатая башня с пристройкой — становится понятен уже в декабрьском № 16 того же года, на рисунке того же Ю. Ганфа «Корона Стиннеса» (стр. 4). На рисунке представлен некий субъект, на голове которого водружена... точно такая же башня! Из подписи становится понятным, в чем дело: «— В этой короне я сильнее всех королей. Стиннес вкладывает капиталы в американские нефтяные предприятия». Таким образом, бревенчатая башня в обоих случаях — не что иное, как нефтяная вышка.

Вернемся теперь к непонятному рисунку в номере от 1 июня. «Дрезина» в это время ведет второй месяц своего существования. Вглядываясь в рисунок «Красного перца», и соображая его с реконструированными нами обстоятельствами журналистской деятельности Булгакова, можно постепенно понять его смысл. Вместе с башней, и одного роста с ней (наподобие пропорций «короля» Стиннеса, носящего такую же башню вместо цилиндра), изображен некто, снабженный всеми известными нам портновскими аксессуарами: во фраке, в манишке, в манжетах... ну, ни дать ни взять, Булгаков, собственной персоной! Все дело в том, что этот некто во фраке нарисован... повесившимся на башне, на нефтяной вышке.

Остается добавить, что в этом же № 6 от 1 июня находится и фельетон о «покончившем с собой» академике Лазареве, пронизанный, как мы видели, булгаковскими мотивами.

Само по себе это обстоятельство нас удивить не должно. Мотивы самоубийства будут неизменно входить в последующую автобиографическую прозу Булгакова. Трудность представляет понять функцию появления такого мотива в каждом отдельном случае. Но теперь эта необыкновенная судьба Булгакова на рисунке становится нам ясна: она должна означать, что в обоих изданиях — и в «Дрезине», и в «Красном перце» — писатель сознательно планировал появление такой публикации, которая приведет к цензурному погрому со стороны разъяренной коммунистической власти, то есть совершал именно «самоубийство». И может быть, промышленный «король» Стиннес на декабрьской карикатуре 1923 года, начавший вкладывать свои капиталы в новый, нефтяной бизнес, — это продолжение того же «самоубийственного» изображения Булгакова, иносказательно сообщающее о том, что писатель в это время переносит центр своей журналисткой деятельности из петроградского — в московские сатирические издания?

Нашу догадку подтверждает вариация этого мрачного сюжета в «Занозе» 1924 года. В июньском же № 16 мы видим на обложке рисунок М. Черемных «Памятник Пуанкаре», где некая башнеобразная конструкция... также выполняет роль виселицы с повешенным на ней человеком.

Но на этот раз изображение башни максимально приближено к роковой пародии на памятник Коминтерну, с его бредовыми очертаниями. Она представляет собой на этом рисунке запутанную, неясно прорисованную футуристическую конструкцию, вроде той декорации к спектаклю Мейерхольда «Великодушный рогоносец», с которой «башня Татлина» как «образец ясности и простоты» сравнивалась в булгаковском очерке 1923 года «Столица в блокноте». Теперь уже становится несомненным: как мы и предположили, именно публикация этой пародии на страницах «Дрезины» в ноябре 1923 года и была «самоубийственным» шагом Булгакова-журналиста.