Группа людей в белых халатах ввозит на каталке связанного по рукам и ногам полотенцами Ивана Николаевича Бездомного в нижнем белье. Санитары развязывают поэта. В стороне стоит взволнованный Рюхин. Входит доктор.
Рюхин (робко). Здравствуйте, доктор. (Доктор кланяется Рюхину, но смотрит на Бездомного.) Вот, доктор (шепотом, оглядываясь на Бездомного), известный поэт Иван Бездомный... Мы опасаемся, не белая ли горячка...
Доктор (сквозь зубы). Поэт? Сильно пил?
Рюхин. Выпивал, но не так чтобы уж...
Доктор. Тараканов, крыс, чертиков или шмыгающих собак не ловил?
Рюхин (вздрогнув). Нет... он был совершенно здоров.
Доктор. А почему в кальсонах? С постели взяли?
Рюхин. Он в ресторан пришел в таком виде...
Доктор (удовлетворенно). Ну-те, ну-те... (Поворачивается к Бездомному.) Здравствуйте.
Бездомный (злобно и громко). Здорово, вредитель!
Доктор. Почему вы сердитесь?
Бездомный. Я подам жалобу на вас всех. (Рюхину.) На тебя в особенности, гнида!
Доктор. На что хотите пожаловаться?
Бездомный (в гневе). На то, что меня, здорового человека, схватили и силой приволокли в сумасшедший дом.
Доктор (спокойно). Это не сумасшедший дом, это клиника, где вас никто не станет задерживать, если в этом нет надобности.
Бездомный (бурчит). Слава те Господи! Нашелся, наконец, один нормальный среди идиотов, из которых первый балбес и бездарность Сашка!
Доктор. Кто этот Сашка-бездарность?
Бездомный (тычет пальцем в сторону Рюхина). А вот он, Рюхин.
Рюхин (в зал). Это он мне вместо спасибо, за то, что я принял в нем участие! Вот уже действительно дрянь!
Бездомный. Типичный кулачок по своей психологии, и притом кулачок, тщательно маскирующийся под пролетария. Посмотрите на его постную физиономию и сличите с теми звучными стихами, которые он сочинил к 1 Мая: Май цветет, Весна идет, Народ ликует и поет... хе-хе-хе... Вы загляните к нему внутрь, вы ахнете. (Смеется зловеще.)
Доктор. А почему вас, собственно, доставили к нам?
Бездомный. Да черт их возьми, олухов! Схватили, связали какими-то тряпками и поволокли в грузовике!
Доктор. Позвольте спросить, вы почему в ресторан пришли в одном белье?
Бездомный. Нету ничего удивительного. Пошел я креститься... купаться на Москва-реку, ну и попятили мою одежду, а эту дрянь оставили! Не голым же мне по Москве идти! Надел что было, потому что спешил к Грибоедову.
Доктор. Так и пишите: спешил к Грибоедову.
Доктор вопросительно смотрит на Рюхина.
Рюхин (хмуро). Ресторан так называется.
Доктор. Ага. А почему так спешили? Какое-нибудь деловое свидание?
Бездомный. Консультанта я ловлю. (Тревожно оглядывается.)
Доктор. Какого консультанта?
Бездомный (многозначительно). Вы Берлиоза знаете?
Доктор. Это... композитор?
Бездомный (расстроенно). Какой там композитор? Ах, да... Композитор — это однофамилец Миши Берлиоза.
Рюхин (с явной неохотой). Секретаря МАССОЛИТа Берлиоза сегодня вечером задавило трамваем на Патриарших.
Бездомный (сердито). Не ври ты, чего не знаешь! Он его нарочно под трамвай пристроил!
Доктор. Толкнул?
Бездомный. Да при чем здесь «толкнул»? Такому и толкать не надо! Он заранее знал, что Берлиоз попадет под трамвай!
Доктор. Так... Кто-нибудь, кроме вас, видел этого консультанта?
Бездомный. То-то и беда, только я и Берлиоз...
Затмение. В темноте.
На трибуне Автор. В час жаркого весеннего заката на Патриарших прудах сидели: Михаил Александрович Берлиоз, председатель Московской ассоциации литераторов, сокращенно МАССОЛИТ, и молодой поэт Иван Николаевич Бездомный.
Голос Берлиоза. Дайте нарзану.
Женский голос (обиженно). Нарзану нету.
Голос Бездомного (сипло). Пиво есть?
Женский голос. Пиво привезут к вечеру...
Голос Берлиоза. А что есть?
Женский голос. Абрикосовая, только теплая...
Голос Берлиоза. Ну, давайте, давайте, давайте...
Автор. Абрикосовая дала обильную желтую пену, и в воздухе запахло парикмахерской. Напившись, литераторы немедленно начали икать.
Пауза. Из затемнения Берлиоз и Бездомный на скамейке.
Берлиоз (преодолевая икоту). Ну-с, итак... В чем твоя основная ошибка? Очертил ты Иисуса Христа очень черными красками, но писать поэму надо заново. И вот почему. Живой у тебя Иисус получился, некогда существовавший Иисус, пусть и снабженный всеми отрицательными чертами. Главное же не в том, каков он был, плох ли, хорош ли, а в том, что Иисуса-то этого как личности вовсе не существовало на свете и что все разговоры о нем — просто выдумки, самый обыкновенный миф. (Встает. Поднявшись, говорит, как будто обращается к большой аудитории.) Ни знаменитый Филон Александрийский, ни блестяще образованный Иосиф Флавий, никогда никто ни словом не упоминает о существовании Иисуса. А то место в пятнадцатой книге, в главе сорок четвертой знаменитых Тацитовых «Анналов», где говорится о казни Иисуса, — не что иное, как позднейшая вставка. (Поэт время от времени громко икает.) Нет ни одной восточной религии, в которой бы непорочная дева не произвела бы на свет бога. И христиане, не выдумав ничего нового, точно так же создали своего Иисуса, которого на самом деле никогда не было в живых. Вот на это и надо сделать главный упор... (Из-за трибуны появляется Коровьев. Он кривляется, делает Берлиозу рожи. Берлиоз, вытаращив глаза, смотрит на него, потом хватается за голову. Коровьев исчезает.) Ваня, ты сейчас ничего не видел?
Бездомный. Нет...
Берлиоз. Фу, ты, черт... Ты знаешь, у меня сейчас едва удар от жары не случился! Даже что-то вроде галлюцинации было. (Садится рядом с Иваном, продолжает. Коровьев из детской клизмы на него льет воду.) А вот это уже безобразие, хамство, хочется все бросить и уехать в Кисловодск. Ты, Иван, очень хорошо и сатирически изобразил, например, рождение Иисуса, сына божья, но соль-то в том... (Коровьев обливает публику.)
Берлиоз. А, это уж просто хамство! (Продолжая, на трибуне). Но соль-то в том, что еще до Иисуса родился целый ряд сынов божьих, как, скажем, финикийский Адонис, фригийский Аттис, персидский Митра, Коротко же говоря, ни один из них не рождался, и никого не было, в том числе и Иисуса, и необходимо, чтобы ты вместо рождения или, предположим, прихода волхвов, изобразил бы нелепые слухи об этом приходе. А то получается по твоему рассказу, что он действительно существовал
Вежливый человекБездомный мучительно и громко икает. Воланд направляется к литераторам.
Воланд (с акцентом). Извините меня, пожалуйста, что я, не будучи знаком, позволяю себе... Предмет вашей ученой беседы настолько интересен, что... (Литераторы поднимаются, раскланиваются.)
Воланд. Разрешите присесть? (Усаживается между ними.) Если я не ослышался, вы изволили говорить, что Иисуса не было на свете? (Смотрит на Берлиоза.)
Берлиоз (учтиво). Нет, вы не ослышались. Именно это я и говорил.
Воланд. Ах, как интересно!
Воланд (Бездомному). А вы соглашались с вашим собеседником?
Бездомный. На все сто!
Воланд. Изумительно! (Оглядываясь.) Простите мою навязчивость, но я так понял, что вы ко всему прочему еще и не верите в Бога? Клянусь, я никому не скажу!
Берлиоз (улыбнувшись). Да, мы не верим в бога, но об этом можно говорить совершенно свободно.
Воланд. Вы — атеисты?
Берлиоз (улыбаясь). Да, мы — атеисты.
Бездомный. Вот прицепился, заграничный гусь!
Воланд (разглядывая литераторов). Ох, какая прелесть!
Берлиоз. В нашей стране атеизм никого не удивляет. Большинство нашего населения сознательно перестало верить сказкам о боге.
Воланд (насильственно пожимая редактору руку). Позвольте вас поблагодарить от всей души!
Бездомный (удивленно моргая, чувствуя могильный холод пожатия). За что это вы его благодарите?
Воланд (многозначительно подняв палец). За очень важное сведение, которое мне как путешественнику чрезвычайно интересно! (Садится, Пауза.)
Автор. «Нет, он не иностранец», — подумал Берлиоз. «Где это он наловчился так говорить по-русски, вот что интересно!» — подумал Бездомный.
Воланд. Но позвольте вас спросить, как же быть с доказательствами бытия Божия, коих, как известно, пять?
Берлиоз. Увы! Человечество давно сдало их в архив. Ведь согласитесь, что в области разума никаких доказательств о существовании бога быть не может!
Воланд. Браво! Вы полностью повторили мысль беспокойного старика Иммануила по этому поводу. Но вот курьез: он начисто разрушил все пять доказательств, а затем, как бы в насмешку над самим собой, соорудил собственное шестое доказательство.
Берлиоз (тонко улыбнувшись). Доказательство Канта также неубедительно...
Бездомный. Взять бы этого Канта да за такие доказательства года на три в Соловки!
Берлиоз (сконфузившись). Иван! Иван!
Воланд (в восторге). Именно, именно! Ему там самое место! Ведь говорил я ему тогда за завтраком: «Вы, профессор, воля ваша, что-то нескладное придумали. Оно, может, и умно, но больно непонятно. Над вами потешаться будут».
Берлиоз (в зал). За завтраком? Канту?.. Что это он плетет?
Воланд (Бездомному). Но отправить его в Соловки невозможно по той причине, что он уже с лишком сто лет пребывает в местах, значительно более отдаленных, чем Соловки, и извлечь его оттуда никоим образом нельзя, уверяю вас.
Бездомный. А жаль!
Воланд. И мне жаль. Но вот какой вопрос меня беспокоит: ежели Бога нет, то, спрашивается, кто же управляет жизнью человеческой и всем вообще распорядком на земле?
Бездомный (сердито). Вот. Сам человек и управляет!
Автор. Не совсем поняв вопроса, ответил Бездомный.
Воланд (мягко). Виноват. Для того, чтобы управлять, нужно как-никак иметь точный план на некоторый, хоть сколько-нибудь приличный, срок. Позвольте же вас спросить, как же может управлять человек, если он не только лишен возможности составить какой-нибудь план хотя бы на смехотворно короткий срок, ну, лет, скажем, в тысячу, но не может ручаться даже за свой собственный завтрашний день? А бывает еще хуже (поворачивается к Берлиозу): только что соберется человек съездить в Кисловодск — пустяковое, казалось бы, дело, но и этого совершить не может, так как неизвестно почему вдруг возьмет, поскользнется и попадет под трамвай! Неужели вы скажете, что это он сам собой управил так? Не правильнее ли думать, что управился с ним кто-то совсем другой. (Смеется странным смешком.)
Автор. «Он не иностранец... он не иностранец... — Он престранный субъект... Берлиоз. Но позвольте, кто же он такой?»
Воланд (Берлиозу). Да, мне бы хотелось вас спросить, что вы будете делать сегодня вечером, если не секрет?
Берлиоз. Секрета нет. Сейчас я зайду к себе на Садовую, а потом в десять часов вечера в МАССОЛИТе состоится заседание, и я буду на нем председательствовать.
Воланд (твердо). Нет, этого быть никак не может.
Берлиоз. Это почему?
Воланд. Потому (глядит на небо), что Аннушка уже купила подсолнечное масло, и не только купила, но даже и разлила.
Аннушка. Черт!
Воланд. Так что заседание не состоится.
Берлиоз. Простите, при чем здесь подсолнечное масло... И какая Аннушка?
Бездомный (решительно). Подсолнечное масло здесь вот при чем. Вам не приходилось, гражданин, бывать когда-нибудь в лечебнице для душевно больных?
Берлиоз. Иван! Иван... Иван...
Воланд (весело смеется). Бывал, бывал и не раз! Где я только не бывал! Жаль только, что я не удосужился спросить у профессора, что такое шизофрения. Так что вы уж сами узнайте это у него, Иван Николаевич!
Затемнение. Из затемнения: кабинет психиатра. Доктор, Бездомный, Рюхин, санитары, сестры.
Доктор. Так, какие же меры вы приняли, чтобы поймать убийцу? (Бросает взгляд на сестру, та готовится записывать.)
Бездомный. Меры вот какие: взял я на кухне свечечку...
Доктор (показывая). Вот эту?
Бездомный. Эту самую...
Доктор А иконка зачем? (Показывает иконку, Коровьев прячется.)
Бездомный. Ну да, иконка... Иконка-то больше всего их и испугала. (Тычет пальцем в Рюхина.) Но дело в том, что он, консультант, он... будем прямо говорить... с нечистой силой знается... И так просто его не поймаешь. (Санитары вытягивают руки по швам, не сводят глаз с поэта.) Да-с! Тут факт бесповоротный. Он лично с Понтием Пилатом разговаривал...
Сестра (Рюхину). Женатой?
Рюхин (испуганно). Холост.
Сестра. Член профсоюза?
Рюхин. Да.
Доктор. Ну-те, ну-те... (Часы бьют два раза.)
Бездомный. Эге-ге. (Вскакивает на ноги.) Два часа, а я с вами время теряю. У вас есть телефон?
Доктор (санитарам). Да, есть. Пропустите к телефону. (Иван хватает трубку.)
Бездомный (кричит в трубку). Милиция? Милиция? Товарищ дежурный, распорядитесь сейчас же, чтобы выслали пять мотоциклов с пулеметами для поимки иностранного консультанта.
Доктор. Что нам делать. (В руках выдернутый шнур телефона.)
Бездомный. Что? Заезжайте за мной.
Доктор. Кто говорит?
Бездомный. Говорит поэт Бездомный из сумасшедшего дома... (Доктору.) Ваш адрес? (В трубку.) Вы слушаете? Алло!.. Безобразие!.. (Швыряет трубку. Подходит к доктору, протягивает ему руку.) До свиданья!
Доктор. Помилуйте, куда же вы хотите идти? Вы плохо чувствуете себя, останьтесь у нас.
Бездомный (санитарам). Пропустите-ка... (Те смыкают ряд. Кричит.) Пустите вы или нет? (У сестры в руке появляется шприц.) Ах так? (Дико озирается.) Ну ладно же... Прощайте! (Головой вперед бросается на них. Санитары наваливаются на поэта. Вкатывается тележка. Сестра делает ему укол. Его опускают на тележку.) Бандиты! (Вскакивает, его водворяют обратно. Затихает.) Заточили-таки... Ну и очень хорошо... сами же за все и поплатитесь... я предупредил, а там, как хотите... Понтий Пилат... Пилат... (Засыпает.)
Доктор. Ванна. 117-ую отдельную и пост к нему.
Ивана увозят.
Рюхин (потрясенно). Доктор, он, значит, действительно болен?
Доктор. О да.
Рюхин. Что с ним такое?
Доктор. Двигательное и речевое возбуждение... бредовые интерпретации... Случай, по-видимому, сложный. Шизофрения, надо полагать...
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |