Вернуться к Ю.И. Лифшиц. Рукописи горят, или Роман о предателях. «Мастер и Маргарита»: наблюдения и заметки

12. Заключение

Впервые я узнал о романе Булгакова «Мастер и Маргарита», будучи в рядах Советской армии. Дело было в 1977 году, я служил на «точке», дислоцированной в Грузии, располагал некоторым досугом и доступом в библиотеку воинской части. Впоследствии «те баснословные года», наполненные дневными и ночными бдениями в капонире с современным радиорелейным оборудованием и почти непрерывным чтением художественной литературы (до дежурств, после них, во время них и вместо них), я посчитал первым курсом университета, куда я собирался поступить, но так и не поступил.

Из романа «И это все о нем» популярного в ту пору Виля Липатова я вычитал следующее: «Молодые интеллектуалы понемножку заменяли Ильфа и Петрова злыми цитатами из булгаковского романа «Мастер и Маргарита», тоскуя по новенькому, считали уже, что оперировать Ильфом и Петровым старомодно». В библиотеке отдельного радиорелейного батальона, в котором проходили мои армейские будни и праздники, означенной книжки не оказалось, однако словосочетание «Мастер и Маргарита» прочно осело в моей памяти.

В 1986 году книга в напечатанном посредством ЭВМ виде попалась мне на глаза в Москве (только сейчас осознал, насколько это было символично), где я в течение нескольких месяцев старательно стряпал дипломную работу по «Электроснабжению промышленных предприятий и установок». Мы, студенты, жили в институтской «общаге», и обнаруженная у полузнакомых ребят распечатка была предоставлена мне на двое или трое суток. Я прочитал книжку взахлеб, это было воистину мое чтение — от первой до последней буквы. К тому времени я уже превратился из воинствующего атеиста, гремящего цитатами из «Библии для верующих и неверующих» и «Галереи святых» Поля Гольбаха, в человека, прочитавшего практически всю Библию, в том числе почти весь Новый завет и некоторое количество околобиблейской литературы, включая «Апокрифы древних христиан». Проблематика, очерченная Булгаковым в его самом талантливом, мощном и загадочном произведении, была мне очень близка.

Собственный экземпляр романа мне удалось раздобыть году этак в 1987—1988 в одной сельской, каюсь, библиотеке. Меня занесло в те края в качестве комбайнера, осуществлявшего помощь советским пейзанам в уборке урожая и добывающему себе право на получение жилплощади для семьи из трех человек. Пришлось долго уговаривать местную библиотекаршу совершить равноценный в моих глазах натуробмен: никем не читанных, девственно хрустящих «Мастера и Маргариту» на пару популярных детективов. Эта книга и сейчас при мне, изрядно потрепанная, подклеенная, размеченная не одним десятком закладок, утратившая пару последних листов. О том, сколько человек прочитали эту чудом попавший в мои руки экземпляр, сказать не представляется возможным.

Впоследствии не было года, чтобы я так или иначе не возвращался к «Мастеру и Маргарите»: либо в отрывочном — «с любого места» — варианте, либо в полноценном — «от корки до корки». Безоговорочное восхищение произведением писателя оснащалось собственными наблюдениями над текстом, благодаря чему видоизменялись, накапливаясь и уплотняясь, мои трактовки этого произведения. Первая попытка версификационного истолкования романа случилась со мной в декабре 2008 года. Тогда я сочинил венок сонетов «Stanza macabre, или мастер и Маргарита». В стихи поместилось далеко не все, за последние годы присовокупились свежие размышления, потребовавшие электронного воплощения. Не без влияния Булгакова вышла у меня из-под пера ранняя поэма «Небесная вечеря», особенно ее третья часть (обе поэмы прилагаются).

В наше время роман Булгакова обрел неслыханную популярность, стал едва ли не попсовым, превратился в образчик массовой литературы. По мнению иных литературоведов (я уже об этом говорил), теперь «Мастер и Маргарита» принадлежат к тому самому МАССОЛИТу, против которого восстает автор в своем романе. Доля истины в этом суждении имеется, но всего лишь доля и не слишком существенная. На мой взгляд, истинные смыслы от широкой читательской массы все-таки ускользают. Эб этом говорят и экранизации романа, и постановки, и выходящие одно за одним исследования о романе, вроде бы уместные в год 125-летней годовщины со дня рождения Булгакова. Насколько я могу судить, в головы читателей и зрителей внедряются исключительно «злые» булгаковские «цитаты», воспевающие нечистую силу. Не думаю, что этого хотел сам автор, но нам действительно не дано «предугадать, как наше слово отзовется», а «благодать» (благо-дать) в виде «сочувствия» (со-чувствия) дается далеко не каждому.

Отходя в мир, Михаил Афанасьевич прошептал: «Чтобы знали, чтобы знали...». О чем знали — на этот вопрос каждый из читателей, зрителей отвечает по-разному. Решившись предпринять свою очередную попытку истолкования, я понимал всю невозможность в своих абсолютно субъективных заметках даже отчасти охватить микро- и макрокосм романа. Насколько же убедительны и достоверны мои наблюдения, и сумел ли я справиться с задачами, сформулированными во Введении, судить не мне.

И последнее. К замечательно формулировке Петра Вегина о гениальных рукописях, которой открываются мои заметки, как говорится ни убавить, ни прибавить. Разве только то, что плохие рукописи тоже горят, но до них никому нет дела...

8 октября 2011 — 5 декабря 2016