Вы судите по костюму? Никогда не делайте этого. Вы можете ошибиться, и притом весьма крупно.
М.А. Булгаков
Мужская верхняя одежда
Одежда в мире Булгакова может показаться такой же, как современная, но это не совсем так. Шубы и пальто, действительно, от современных практически не отличались, как и стеганые ватные телогрейки. Естественно, телогрейка могла быть на заключенном, каким был Мастер во сне Маргариты, но никак не на Мастере — сотруднике музея или на любом из писателей. Естественно, богатая шуба была на Филиппе Филипповиче, а горничная Зина, прогуливая Шарика, надевала пальто.
Пиджаки на мужчинах тоже почти не отличались от современных, с одной только разницей — на них было обычно больше пуговиц: до 5—6. И были пиджаки обычно длиннее — грубо говоря, они прикрывали попу.
Если б герои оказались в нашем времени — что писатели в костюмах, что «иностранец» из Торгсина в «парадном сиреневом костюме», что в «костюме в полоску», мы бы не отличили их от современных.
У Мастера тоже был «прекрасный серый костюм», у него даже не один костюм: после возвращения его в подвал «все костюмы нашли в шкафу, как будто Мастер никуда и не уезжал».
Кожанки — первоначально одежда шоферов и летчиков. Кожаные куртки и штаны в начале XX века были символом человека этих мужественных профессий или путешественника.
После революции они оказались совершенно скомпрометированы: захватив большие запасы кожанок на военных складах, большевики нарядились в них.
И вот «Полиграф Полиграфович вошел с необычайным достоинством, в полном молчании снял кепку, пальто повесил на рога и оказался в новом виде. На нем была кожаная куртка с чужого плеча, кожаные же потертые штаны и английские высокие сапожки на шнуровке до колен. Неимоверный запах котов тотчас расплылся по всей передней».
Многие мужчины носили кителя полувоенного покроя или тужурки — часто донашивая тужурки, бывшие частью какого-либо ведомства — железнодорожного, лесного, горного и так далее.
К такой одежде советские относились подозрительно, в кругу Булгакова — с пониманием.
Дамы часто не носили часов — считалось, что они ведь ничем важным не заняты. Часики — признак богатства и высокого положения в обществе. Как у Маргариты «золотой браслет с часиками». Часы, конечно, механические: «временами ей начинало казаться, что часы сломались и стрелки не движутся».
Для мужчин же часы были ценной частью верхнего туалета. Мальчику покупали часы не раньше 8—9 лет, а очень часто — и подростку. Наручные часы свидетельствовали и о возрасте мальчика, и о благосостоянии семьи.
Тем более об обеспеченности говорили нагрудные часы на цепочке, в специальном жилетном кармане. Необязательно «большие золотые часы с алмазным треугольником на крышке», как у Воланда. Или «золотые часы с цепочкой, которые до этого были у финдиректора в жилетном кармане под застегнутым пиджаком и с продетой в петлю цепочкой».
Бронзовые «Буре» тоже были вещью редкой и дорогой, к тому же уже устаревшей: символом старого быта.
В романе люди не подносят руку к глазам, если хотят узнать время. Они «вынимают часы». «Вынул часы» и «беллетрист Бескудников — тихий, прилично одетый человек с внимательными и в то же время неуловимыми глазами», и Римский.
Филипп Филиппович, «откушав кофею», «поглядел на часы, нажал на репетир, и они проиграли нежно восемь с четвертью».
У мужчин в произведениях Булгакова часы всегда не наручные, а нагрудные. Ведь они — люди статусные. Даже у беглого Мастера «карманные часы показывали два часа ночи». Не на цепочке и не со звоном, но все же карманные, не на руке.
Мужская рубашка ничем не отличалась от современной, а вот толстовка отличалась. В наше время это, скорее всего, плотная нательная фуфайка, заменяющая пиджак. Эдакий свитер унисекс, только не из шерсти, а из плотной ткани.
Такая утепляющая одежда популярна, и очень часто в исторических фильмах именно такие толстовки изображаются на персонажах эпохи Мастера и Маргариты.
Таковы и русские толстовки, и Tolstoy blouse англо-саксов, blouse à la Tolstoï у французов.
Но это совсем не та одежда, которую в 1920—1930-е годы назвали по имени писателя Льва Толстого.
Исторически толстовка — это просторная, длинная, опускающаяся на бедра, иногда с густыми сборками мужская рубашка из различных, от ситца до чесучи, гладкокрашеных одноцветных тканей. Толстовка носилась обычно навыпуск, нередко с поясом или подобием кушака. Обычно на толстовке были боковые и нагрудные карманы, застегивалась толстовка спереди, как и всякая мужская рубашка.
Такая толстовка, напоминавшая военную гимнастерку, была необычайно популярна благодаря растиражированным фотографиям Льва Толстого в старости. При жизни Толстого слово, кстати, не использовалось, широко пошло как раз с начала 1920-х годов.
Дамские платья
Мало отличались от современных платья дам, только они были опять же длиннее, ниже колена. Пожилые и почтенные носили платья, доходившие почти до щиколотки. А нестрогие платья, открывавшие плечи, уместны были только на светских приемах.
«Строгие визитные костюмы», которые так лихо расхватывают посетительницы Варьете, представляли собой прямые юбки ниже колена и строгие же прямые жакеты, очень напоминавшие мужские пиджаки. Вообще дамская мода в эпоху между войнами частично была демонстративной и вызывающей — вечерние платья с мехами, например. Или крайне аскетичной, имитирующей если не военные мундиры, то деловые мужские костюмы.
Блузки отличались от современных только тем, что никогда не делались из полупрозрачной ткани. Юбки же чаще всего были из ткани более плотной — ситцевая юбка могла быть на очень молодой женщине и служила признаком низкого общественного статуса.
Притом что летнее ситцевое платье могло быть на даме даже самого высокого положения и самой почтенной.
Советизированные дамы легко нарушали эти правила.
Что вообще характерно для эпохи, это точное соответствие одежды статусу ее обладателя. Например, дамы из мещанской среды могли носить тальму — род плаща или накидки без рукавов. Такая одежда была в моде в начале — середине XIX века и названа была в память о французском актере, любимце Наполеона, Франсуа-Жозефе Тальма (1763—1826).
Тальма уделял большое внимание костюмам и для стилизации героя на сцене под античность ввел такие полу-плащи1.
Тальма вышла из моды к началу XX века, но в мещанской среде их носили, произнося слово «тальма» с ударением на первом слоге, и часто расшивали стеклярусом, то есть стеклянными цилиндриками удлиненной формы с продольными отверстиями для нити.
Дама в тальме сразу показывала свое происхождение и воспитание. Как и дама в «деловом костюме» или в платье из хорошей дорогой ткани.
Дамские брюки были бы совершенно неприличны во всех классах общества. Если была нужда, под юбки надевались широкие шаровары из плотной ткани. Это была одежда как раз горожанки — в эпоху, когда юбки уже не до щиколоток, нужно работать на местности и беречь ноги от веток, сучков и комарья.
Изображая советских геологов на картинах 1950-х — 1960-х, их рисовали именно в таких шароварах. Но никаких шароваров вместо юбки! Исключительно шаровары под юбку.
Крестьянские женщины ничего подобного никогда не носили.
Шляпы и шапки
Конечно же, мех зимней шапки очень различался по стоимости, а потому сразу показывал статус владельца. Заячий треух — совершенно не то же самое, что лисья шапка. Шапки-ушанки — признак невысокого статуса, обычно рабочего.
Типичные мужские шапки того времени мы бы назвали «шапкой-трубой», и такие шапки почти не отличались в разных кругах общества. Только у извозчика из крестьян такая шапка была бы овчинной, а у горожанина из интеллигентной среды — из более дорогого меха.
Кепки и картузы — тоже явление внесословное. А вот берет — только «интеллигентский» атрибут. Булгаков постоянно описывает «кепки»... Видимо, их больше всего. Притом что и Мастера, и Берлиоза в кепке трудно себе представить, а вот Иван Бездомный просто невозможен в шляпе.
Разнообразие фуражек огромно. Кожаные фуражки из лайки, то есть из тонкой кожи квасцово-жирового дубления, белые или черные. Триковые фуражки. Летние матерчатые. Чесучовые. Суконные. Картузы с лаковым козырьком.
Полуцилиндры, мягкие фетровые шляпы, соломенные шляпы — типичный интеллигентский атрибут. Я еще слышал в 1970-е классическое «а еще шляпу надел».
Такой же атрибут «интеллигентки» — женская шапка-пирожок, порой кокетливо надвинутая на одно ухо, или соломенная шляпка. То же самое — лайковые перчатки, в отличие от внесословных рукавиц.
Вот головные платки сразу показывают происхождение и воспитание женщины. Женщина из образованных верхов (например, Маргарита) платка не надела бы. Это у нас все решает «нравится — не нравится». Тогда носить платок в этом кругу было просто не принято. Сосланная в деревню, высланная в Сибирь, Маргарита могла бы повязать платок точно в такой же степени, как могла бы надеть валенки и широкие шаровары под юбку. Но не в Москве.
Наоборот, женщина из народа не могла бы выйти на улицу без платка. Повязать платок для нее было тем же, что надеть платье — без платка неприлично. Это норма не только деревенская, а именно что «простонародная».
В фильме Бортко Наташа одевается так же, как хозяйка... Что принципиально неверно. Домработница Наташа должна ходить именно в платке.
Если верхняя одежда булгаковской Москвы мало отличалась от современной, то обувь и особенно нижнее белье отличались как раз довольно сильно.
Обувь
Кожаные ботинки — мужские и женские, были примерно такие же, как сегодня, Как, например, «тупоносые ботинки» приятеля Алоизия.
Сапоги — более всеобщая обувь, очень типичная для мужчин. В Ялте угрозыск, в который явился Степа Лиходеев, очень смущает отсутствие на нем именно сапог. Но и «сапоги некоего точильщика или разносчика» появлялись в окошке у Мастера. В каморке, где ждал Поплавский, «пахло мышами и сапогами». Сапоги были и на филерах, караулящих в подъезде у Нехорошей квартиры.
Впрочем, туфли распространены не меньше. «Желтые туфли на резиновом ходу» у одного из писателей. Туфли на босу ногу у Мастера в больнице. Майгель приходит на бал в лакированных туфлях, а на Воланде туфли как раз стоптанные. Степа Лиходеев прилетает в Москву в «синих ночных кожаных новеньких, только что купленных туфлях».
Женщины почти никогда не носили сапог, но туфли для них еще более типичны. На балу Сатаны «туфли Маргариты сами собой застегнулись золотыми пряжками». На том же балу купавшиеся гостьи Воланда сбрасывают туфли, чтобы прыгнуть в бассейн. Во время грозы «к стенке жались две босоногие женщины, свои туфли и чулки держащие в руках», а в «дамском магазине» в Варьете дамы все время меняют туфли.
На приходящей к Мастеру Маргарите «туфли с черными замшевыми накладками-бантами, стянутыми стальными пряжками». Причем у Маргариты не одна пара этой обуви: туфли стояли на столике, а сама она была «в замшевых черных туфлях». Наташа, помимо прочего, вносит «синие шелковые туфли на распялках». Уже как минимум третья пара.
Что интересно, в романе нет типичных для той эпохи обуви: бот, то есть теплых ботинок с верхом из войлока или фетра. В 1950—1960-е годы боты станут скорее обувью немолодых людей, откуда и пойдет классическое «боты прощай молодость». В эпоху Мастера и Маргариты боты с застежками спереди, на резиновой или кожаной подошве носили все возрасты.
Так же типичны гамаши — вязаные или сшитые из плотного толстого материала чехлы, прикрывающие щиколотки. Надевались гамаши поверх ботинок и застегивались сбоку.
Не менее характерны полузабытые в наше время галоши — то есть непромокаемые резиновые накладки на обувь. Первые резиновые калоши появились в продаже в США, в Бостоне, в 1831 году. Название «галоши» или «калоши» происходит то ли от латинского «сапог» — caliga, то ли от латинского же «галльская сандалия» — gallica. Русское слово калоша, или галоша, пришло из французского через немецкое Galosche («галоше»).
В нашем климате, когда сильные морозы могли смениться оттепелью, в неустойчивую осеннюю и весеннюю погоду, часто валенки носили с галошами. Видимо, в «Мастере и Маргарите» боты и галоши не упоминаются потому, что действие происходит в мае. В «Собачьем сердце» действие разворачивается зимой, и Филипп Филиппович сетует — его «гости» из домкома не носят галош, могут испортить ему персидские ковры. Там Шарик сгрызает две пары галош профессора. Запертый в ванной, он подумывает — не сгрызть ли ему «в знак протеста» еще и третью пару.
Но, как видите, и в мае носили сапоги.
В те времена не было обычая разуваться при входе в дом. Домашние тапочки Мастера Маргарита скорее назвала бы «домашними туфлями» или даже «ночными туфлями». Тем важнее было носить галоши в сырую погоду и в слякоть.
Белье
Ни мужчины, ни женщины не носили плавок. Само название сего предмета туалета ясно обозначает — спортивное белье для плавания.
До середины 1939-х годов купались в специальных костюмах, а женщины — еще и в рубашках. Причем пляжи были раздельные.
Плавки распространились в конце 1930-х годов и до 1950-х превратились в облегающие трусы, ставшие и заменой обычных трусов, и подобием шорт.
Мужчины до конца 1920-х годов не носили и трусов. Современные трусы возникли только на рубеже 1920—1930-х годов. В России они распространились в городах к концу 1930-х. В селах с трусами было бы совсем тяжело, но в армии трусы выдавали как часть снаряжения. К 1960-м годам в армию пошло уже второе поколение мужчин, носивших трусы.
Во времена же Мастера и Маргариты трусы только появлялись, мужчины вместо них носили кальсоны. Сей предмет туалета, название которого происходит от итальянского calzoni, то есть «штаны», и есть длинные, ниже колена, исподние штаны.
Две пары штанов носили давно, просто для защиты от морозов.
Короткие модели называли панталонами тоже от итальянского слова Pantaleone — комедийного персонажа народного театра, носившего такие штаны.
В России нижние штаны бесхитростно называли подштанниками. В городской среде слово «подштанники» стало неприличным, простонародным, и его вытеснило «кальсоны».
Женщины начали носить кальсоны в начале XIX века. Большой поклонницей этого вида одежды была королева Виктория. В Россию женские кальсоны проникли уже укороченными — в виде панталон. Одна из причин распространения панталон у дам — постепенный отказ от нижних юбок.
У мужчин же облегающие нижние штаны-трико были намного менее распространены, чем кальсоны. То-то в «Собачьем сердце» упомянуты носимые доктором Борменталем «триковые кальсоны».
Кальсоны завязывали или застегивали на поясе и у щиколоток, чтобы они плотнее прилегали, не допускали холод и влагу. У Борменталя нет на кальсонах пуговиц на щиколотке: видимо, это именно что трико.
Когда у Ивана Бездомного украли на реке одежду и он вынужден был облачиться в чужие кальсоны, он «оборвал пуговицы с кальсон там, где те застегивались у щиколотки, в расчете на то, что, может быть, в таком виде они сойдут за летние брюки». Иван зря надеялся — на кальсонах делался еще гульфик на пуговках. Очень удобно — можно было пописать, не снимая кальсон. Но и сойти за брюки они ну никак не могли.
В «Собачьем сердце» один из посетителей Филиппа Филипповича носит «невиданные» кальсоны: «Они были кремового цвета, с вышитыми на них шелковыми черными кошками, и пахли духами».
Ирония автора очевидна, но очевидна она и когда Шариков «отказался от кальсон». Сейчас эти детали забылись, а в 1920-е отсутствие кальсон было очевидным признаком «пролетарского» происхождения.
В больнице естественным образом снабжают кальсонами и Мастера, и Иванушку Бездомного. «Вымытому Ивану Николаевичу тут же было выдано решительно все, что необходимо мужчине после ванны: выглаженная рубашка, кальсоны, носки. Но этого мало: отворив дверь шкафика, женщина указала внутрь его и спросила:
— Что желаете надеть — халатик или пижамку?
Прикрепленный к новому жилищу насильственно, Иван едва руками не всплеснул от развязности женщины и молча ткнул пальцем в пижаму из пунцовой байки».
Вот и еще одна примета времени: гораздо большая стеснительность людей обоего пола во всем, что касается их туалета.
Спать же мужчина мог не только в получающей распространение пижаме, но в халате или в ночной рубашке. Мужские ночные рубашки в «Мастере и Маргарите» упоминаются постоянно.
Вообще же под халатом тоже понимается не совсем то самое, что мы имеем в виду под этой деталью туалета.
Собственно, современный домашний халат на пуговицах, который застегивается спереди, — никакой не халат, а летник. Старомосковский летник, легкая домашняя одежда.
Халат — это запашная одежда, которая завязывается на поясок, прикрепленный к одной из ее половинок. Чаще всего халат делался из плотной ткани, а то и стеганый, на вате, очень теплый.
Во второй половине XIX века во всех европейских странах появился обычай разуваться при входе в дом, менять одежду на домашнюю. В США такую женскую одежду именовали или «домашним платьем», или «кимоно». В России знали татарский халат, но тем же словом начал обозначаться и старомосковский летник Ведь мужской халат шился из намного более плотной ткани, и был он запашным.
Что характерно, Булгаков нигде не упоминает простонародного халата — летника.
Лазоревый халат Филиппа Филипповича и больничные халаты Бездомного и Мастера — явно «бухарские» или «татарские» халаты. Притом что у Филиппа Филипповича он наверняка теплый и плотный.
Маргарита перед полетом на бал сидит в «купальном халате на голое тело». Купальные халаты хорошо известны и в наши дни — татарские запашные халаты, приспособленные для бани и ванной.
В «дамском магазине» дамы, среди прочего, выходят «в пижамах с драконами», а «одна, как буря, ворвалась за занавеску, сбросила там свой костюм и овладела первым, что подвернулось — шелковым, в громадных букетах, халатом».
Ирония тут не только по поводу женской любви к нарядам. Но и по поводу безвкусицы советских дам. Женщина круга Булгакова даже под угрозой расстрела не надела бы ни «пижамы с драконами», ни халата в громадных букетах, тем более не «подцепила бы попутно два футляра духов».
Это у героини Высоцкого:
У тети Нюры кофточка
С драконами да змеями:
То у Попова Вовчика
Отец пришел с трофеями.
Над «теть Нюрами» и их мужьями Михаил Афанасьевич откровенно потешался.
Колготок не было, их только в 1940-е годы изобрела американская танцовщица, певица и актриса Энн Миллер (1923—2004).
Красотка так лихо отплясывала в кабаре, что у нее постоянно рвались или шли стрелкой шелковые чулки. Пояс для пристегивания чулок или подвязок танцовщица не использовала — это помешало бы скорости и четкости движений. Чулки попросту пришивались к трусам. Пошла стрелка на одном чулке — выбрасывай всю «конструкцию»!
Тогда Энн Миллер изобрела колготки: чулки вместе с трусами.
Вообще-то до середины 1960-х пользовались все же обычно поясом... Тем более юбки-то были сравнительно длинными.
А в 1962 году британский модельер Мэри Куант (род. в 1934 г.) изобрела среди прочего и мини-юбку. Прошла мода на женственность, на пышные формы. В моде — облегающие дамские брюки, нейлон и прочие виды искусственного шелка, длинные тощие ноги. Облегающая юбка еле прикрывает попу, под такой юбкой пояс не скроешь. Под облегающими брюками пояс будет слишком заметен. Колготки стали очень популярны, к 1970-м почти вытеснили пояса. В СССР колготки долго называли «Чулковыми рейтузами».
Тогда же начали исчезать нижние рубашки, которые полагалось носить под платьем. Послевоенная традиция существенно отличалась от более ранней: рубашки носились, как нижнее платье, поверх трусов и лифчика. Довоенная традиция 1920-х — 1930-х годов предписывала заправлять короткую рубашку в трусы, хотя делали это не все.
Как в этом месте: «обезумевшую даму в одной короткой сорочке, из которой, сияя под фонарями, соблазнительно выпирали ее полные плечи. Сорочка была заправлена в обычные шелковые дамские штаны, на голове у дамы была модная шляпенка, лицо у дамы было искаженное, а платья на даме не было.
Кругом рвалась к даме толпа кепок и дико гоготала, милиционерские шлемы мелькали тут и там, а какой-то гражданин, сдирая с себя летнее пальто, никак не мог от волнения выпростать руку из рукава.
Дама отчаянно крикнула:
— Да скорее же, дурак! — И гражданину наконец удалось сорвать с себя пальто и укутать присевшую от стыда и отчаяния даму».
В редакции 1934—1936 годов то же самое описывается еще более красочно: «прямо под собой, в ярком освещении площадных прожекторов, он увидел даму-блондинку в сорочке, заправленной в шелковые дамские штаны фиолетового цвета, на голове у дамы была шляпенка, сдвинутая на одно ухо, в руках зонтик.
Вокруг дамы стояла толпа, издавая тот самый гогот, который доводил директора до нервного расстройства.
Какой-то гражданин, выпучив глаза, сдирал с себя летнее пальто и от волнения никак не мог выпростать руку из рукава, и слова раздетой дамы отчетливо долетели сквозь стекла до исступленного директора:
— Скорей же, дурак!
Едва растерянный, выпучивший глаза гражданин сорвал с себя пальто, как улюлюканье и крики послышались с левой стороны у бокового подъезда, и Римский увидел, как другая дама, одетая совершенно так же, как и первая, с той разницей только, что штаны на ней были не фиолетовые, а розовые, сиганула с тротуара прямо в подъезд, причем за ней устремился милиционер, а за милиционером какие-то жизнерадостные молодые люди в кепках. Они хохотали и улюлюкали».
Трудно сказать, были эти «штаны» из натурального или из искусственного шелка. Вообще-то вискозный шелк, изобретенный в 1890-е годы в США, с 1908 года выпускался в Мытищах. На Западе белье и даже простыни из вискозного шелка были широко распространены в 1920-е годы.
Но существовало ли в советское время производство дамского белья из этого шелка или искусственный шелк шел только на парашюты, я не могу сказать.
Нейлон же появился тоже в США, с 1938 года. В СССР его явно не было.
В общем, скорее всего, дамы в шелковых трусах используют нечто ввезенное из-за рубежа или оставшееся от бабушек.
Чаще изящество интимного туалета достигалось путем использования кружев. Как в «Собачьем сердце», где дама, «расстегивая какие-то кнопки на поясе», выбрасывает из-под шуршащих юбок «кружевной клок».
Вот что можно точно сказать — «женские штаны» были длинными, почти до колена. Кальсоны вошли в дамский туалет с 1860-х годов. Нижние юбки исчезали, а верхние укорачивались.
Что и видно в том же «Собачьем сердце»: «Ведьма — сухая метель загремела воротами и помелом съездила по уху барышню. Юбчонку взбила до колен, обнажила кремовые чулочки и узкую полосочку плохо стиранного кружевного бельишка, задушила слова и замела пса».
И у «трудящейся барышни» — изящное кружевное белье... но почти до колен и, главное, — плохо стиранное. Эта деталь — «плохо стиранное» много о чем говорит. И о дефиците мыла, и о дефиците культуры.
Само по себе ношение трусов в начале XX века было новшеством, надевали их все больше дамы помоложе. В начале XX века возникла ситуация, о которой читаем у Гиляровского: «Вагоны [конки — А.Б.] были двухэтажные, нижний и верхний на крыше первого. Он назывался «империал», а пассажиры его — «трехкопеечными империалистами». Внизу пассажиры платили пятак за станцию. На империал вела узкая винтовая лестница. Женщин туда не пускали. Возбуждался в думской комиссии вопрос о допущении женщин на империал. Один из либералов даже доказывал, что это лишение права женщины. Решать постановили голосованием. Один из членов комиссии, отстаивавший запрещения, украинец, в то время, когда было предложено голосовать, сказал:
— Та они же без штанцив!
И вопрос при общем хохоте не балотировался»2.
Простонародье трусов не носило. Еще в 1970-е годы в деревнях я встречал старух, которые искренне были уверены — женские трусы придумали «в комсомолии назло, чтобы «приравнять баб к мужикам», и вообще как издевательство. Знаю совершенно подлинный случай, когда старухи в деревне за ношение трусов высекли внучку одной из них. Девушка агитировала за этот полезный предмет туалета. Бабки в бане навалились на нее и жестоко выпороли розгами: нечего над бабами издеваться.
На фотографиях 1930-х годов очень заметно, что дамы из простонародья не знали и бюстгальтеров. В образованной городской среде бюстгальтер (немецкое — «держатель груди») появился еще в середине XIX века, тогда же появилось русское аналогичное слово «лифчик», то есть маленький лиф. В эпоху Маргариты женщина в лифчике — это в равной степени и советская, и «контрреволюционная» дама, но обязательно из образованных слоев общества или из претендующих на образованность.
Бюстгальтеры были исключительно на пуговках, потому что застежек еще просто не придумали. Чашечки лифчиков для жесткости прошивали концентрическими кругами, а бретельки крепились к чашечкам опять же пуговками.
Отметим еще одно: цвет исподнего белья как нарочно делался странным: лиловым, сизым, каким-то мертвенно-синим, трупно-багровым. Объяснить это можно одним: и производители, и потребители дамского белья одинаково знали, что оно очень «неприличное» и видеть его никто не должен. Потому и изготавливали его таких чудовищных расцветок. Потому так преувеличенно и беспощадно беснуется толпа вокруг дам, бегущих по Москве в одном белье.
Примечания
1. Золя Э. Костюм // Собрание сочинений в 26 томах. — М.: Художественная литература, 1966. Т. 25. — С. 89—108.
2. Гиляровский В.А. Москва и москвичи: Очерки старомосковского быта. — М.: Советский писатель, 1935.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |