Уютнейшая вещь керосиновая лампа, но я за электричество!
М.А. Булгаков
Топим дровами
В начале и середине 1920-х годов громадный город топился в основном дровами. Идиллический, конечно, патриархальный, традиционный способ. Так приятно смотреть на огонь и слушать гул огня в печке, так здорово стреляют березовые дрова!
...Только три маленьких замечания... Дровами топить трудно, дорого и опасно.
Во-первых, дрова надо заготовить в лесу, привезти в город за десятки километров, нарубить и сложить в поленницы.
Во-вторых, в каждом хозяйстве дров надо много — 2—4 кубических метра в сезон даже на небольшую печку.
Стоимость необходимых на сезон дров составит заметную часть годового бюджета — до 20%. А хозяин еще потратит немало времени на колку, укладку дров, на то, чтобы каждое утро таскать их в дом и растапливать печь.
Тем более в городе, если квартира на 3—5 этаже, а таскать туда дрова надо каждый день.
В-третьих, отопление дровами — это опасность пожаров и угораний. Надежной статистики не существует, но от 0,1 до 1% всех жителей городов погибали именно от ожогов при пожарах или от угораний.
Топить дровами довольно трудно. Нужно все время внимательно следить за печкой. Подкладывать в нее дрова, вовремя прекращать протопку, вовремя же закрыть вьюшку — чтобы и тепло не уходило, и углекислый газ не начал накапливаться в помещении.
Печное отопление было все-таки не таким надежным. По утрам по полу полз холодок, в теплых ночных рубашках спали не только из соображений приличия, но и для тепла. Утром первым делом топили печь, иногда ее приходилось топить и вечером.
До конца же 1920-х годов Москва почти не знала центрального отопления.
Зимой 1920 года учреждение с чудесным названием Москвотоп имело в распоряжении 382 тысячи кубических саженей дров. То есть порядка 1 млн м³. Той же зимой 1920-го разломано на дрова 908 домов1. Город сжигал сам себя.
В Москве до 1920-х годов существовало несколько теплосиловых установок, в основном для обогрева предприятий: отработанный пар обогревал Трехгорную мануфактуру и Ситценабивную фабрику.
Здесь я вынужден процитировать сам себя, из книги «Образы Петербурга»: «Как постоянно бывает в России, напрочь забыт один из российских приоритетов мирового масштаба: первый отопительный радиатор центрального отопления был изобретен в Петербурге, в 1855 году. Его создатель — Франц Фридрих Вильгельм (Франц Карлович) Сан-Галли (1824—1908). Иногда его называют итальянцем, потому что дед Франца Карловича, Бальтазар Сангалли, был итальянцем, подданным Австрии. В 1778 году во время прусско-австрийской войны за баварский престол он попал в прусский плен и навсегда остался в Пруссии.
С 1843 года его внук жил в России, где завел свое дело: фабрику металлических изделий. В 1855 году он создал первую в мире систему водяного отопления. Его «хайц-керпер», то есть «горячая коробка», был архаичным, но вполне узнаваемым — толстые металлические трубы и вертикальные диски, нагреваемые горячей водой или раскаленным до 150—200 °C паром, который подавали под давлением.
«Хайцкерперы» стали вывозить во многие страны, а в Петербурге один из первых в мире радиаторов до сих пор работает на бывшей даче великого князя Бориса Владимировича в Царском Селе.
Распространение радиаторов необычайно расширилось с 1909 года, когда пар стали подавать в систему насосами, под давлением. В виде эксперимента так стали отапливать здание Михайловского театра. Удачный опыт привел к тому, что такой тип отопления завели в Эрмитаже, в здании Мариинского театра, в новых корпусах Института инженеров путей сообщения, в корпусах Орудийного завода»2.
«Впрочем, к 1900 г. всего 6% петербургских домов имели не дровяное отопление. Причем только в трети из них полностью отказались от дров, остальные же пользовались смешанным типом: на парадных лестницах и в престижных квартирах 2-х и 3-х этажей устанавливались радиаторы парового, водяного отопления или отопления горячим воздухом; дровяное сохранялось в дешевых квартирах верхних этажей, мансардах и подвалах, а также в хозяйственных и кухонных помещениях»3.
25 ноября 1924 года «первый городской теплопровод был проложен в Ленинграде... от третьей государственной электрической станции для снабжения горячей водой соседних бань в Казачьем переулке и для отопления верхнего этажа одного, тоже рядом лежащего, жилого здания. В следующем году от той же ГЭС были отоплены корпуса больницы им. проф. Нечаева (бывш. Обуховская больница) по другую сторону Введенского канала»4.
К 1929 году протяженность тепловых сетей от 3-й Ленинградской ГЭС достигло 8,6 км, при этом теплом снабжалось 34 абонента.
«Но частные квартиры и дома по-прежнему отапливались дровами. Уголь в Петербурге применялся мало — везти его надо было издалека, а леса по всему северо-востоку поставляли сколько угодно дров.
...еще в начале 1950-х годов в каждом петербургском доме либо строились дровяные сараи во внутренних дворах, либо дрова хранились в специальных подвальных помещениях»5.
В Москве центральное паровое отопление тоже появилось еще до Катаклизма. Правда, это было отопление не с ТЭЦ, а с помощью отдельных котельных, отапливающих данный конкретный дом или два-три соседних дома.
То-то и страдал председатель жилтоварищества Босой, легко принял взятку от Сатаны: «В жилтовариществе был, увы, преизрядный дефицит. К осени надо было закупать нефть для парового отопления, а на какие шиши — неизвестно. А с интуристовыми деньгами, пожалуй, можно было и вывернуться».
Чаще всего горячая вода подавалась в батареи не круглые сутки. Как в «Собачьем сердце», в квартире профессора Преображенского: «Видно, уж не так страшна разруха. Невзирая на нее, дважды в день серые гармоники под подоконником наливались жаром, и тепло волнами расходилось по всей квартире».
К 1927 году внутри Садового кольца имелось 1170 зданий с центральным отоплением, которые отапливались от 1760 мелких котельных. Котельные обслуживали 2750 истопников. В 1927 году для отопления зданий было сожжено 265 000 т нефтепродуктов.
Вот еще один российский приоритет, уже советского времени — создание централизованных ТЭЦ, снабжающих теплом большие порядки жилых зданий, целые районы. С 1928 года разработана первая генеральная схема теплофикации Москвы с крупными ТЭЦ на периферии города.
В 1930 году в Москве прошел 1-й Всесоюзный съезд по теплофикации России, на котором выступал председатель созданного в Энергоцентре ВСНХ Комитета по теплофикации Жан Львович Танер-Таненбаум (1895—1942): «Недопустимо, чтобы строился хотя бы один новый квартал в новом жилом строительстве, который не был бы присоединен к теплофикационной сети».
По Генеральному плану теплофикации столицы в 1931 году было создано специализированное предприятие «Теплосеть».
К 1941 году в Москве работало шесть ТЭЦ, имелось 63 км водяных и 17 км паровых сетей с подключенными 445 жилыми зданиями и десятками промпредприятий. Теплофикация за первые 12 лет развития обогнала по своим масштабам все города Европы.
К 1958 году впервые в истории появились районы сплошной теплофикации: Калининский, Фрунзенский, Киевский — печное отопление переоборудовалось на центральное.
В 1963 году вообще запрещено разведение огня в домах в целях отопления — кроме поселков с малоэтажной застройкой.
Но в 1930-е годы в Москве оставалось до 500 тысяч печей, центральное отопление было нечастым признаком прогресса.
Булгаков прямо трогательно описывает квартиры и дома с паровым центральным отоплением... Но в 1921 году в них жило от силы 5—10%, а в 1940 — максимум 20—25% населения Москвы. Остальные топили печки.
Электричество
Впервые освещение улиц ввели в Москве указом Сената 1730 года. Он предписывал ставить стеклянные фонари на столбах на расстоянии 10 саженей (около 25 метров) один от другого. Горел в них пеньковый фитиль, пропитанный конопляным маслом, а содержать уличные фонари надлежало домовладельцам.
К началу XIX века город имел уже около семи тысяч таких светильников. Правда, реально на больших улицах фонарные опоры ставили через 100 метров, в переулках — через 50. Пять тысяч из семи тысяч фонарей прикрепили к стенам зданий.
Пожар во время Отечественной войны 1812 года уничтожил большинство фонарей, но к 1825 году их «поголовье» даже превысило довоенный уровень и составило около 7,6 тысячи.
В 1852 году на улицах появилось порядка 130 спирто-скипидарных фонарей. Их посчитали настолько успешными, что за десять лет число таких фонарей достигло 2,3 тысячи.
В 1865 году в Москве насчитывалось 9,2 тысячи керосиновых фонарей.
К тому же в 1865—1867 годах в Москве построили газовый завод, и уже через год на Садовых улицах установили 3,1 тысячи газовых фонарей. В течение следующих 20 лет их число достигло уже 8500.
Керосиновые и газовые фонари были лучше масляных, но ненамного.
Электричество появилось практически одновременно с керосином. В 1856 году, в день коронации Александра II, инженер Александр Ильич Шпаковский разом включил десять «электрических солнц». Это пока скорее демонстрация возможностей науки и своего рода фейерверк.
32 постоянные электролампы для освещения Кремля, Большого Каменного моста и террасы возле храма Христа Спасителя появляются в 1883 году. Небольшая станция на Винно-соляном дворе на Болотной набережной и в 1891 году питала всего 40 фонарей. Судя по картине А.П. Боголюбова «Иллюминация Кремля» (1883 год), освещение было довольно слабым. На современников, конечно, и это производило сильное впечатление.
Очередной российский приоритет: в марте 1876 года петербургский инженер Павел Николаевич Яблочков запатентовал во Франции электрическую дуговую лампу. «Свечами Яблочкова», которые называли «русским светом», стали освещать улицы, площади, дворцы во многих европейских странах и даже в Индии.
В 1880 году в Петербурге, Москве и Одессе были установлены первые электрические фонари со «свечами Яблочкова». В Москве их было 100, принадлежавших частным владельцам. Каждый вечер в саду «Эрмитаж» собиралась публика посмотреть, как стоявшие там 24 фонаря включаются «сами собой», «без фонарщика».
В 1886 году в Санкт-Петербурге братьями Симменс создано «Акционерное общество электрического освещения 1886 года». Первый же большой контракт общества — на освещение пассажа Лидии Аркадьевны Постниковой на Тверской улице (сегодня в этом здании расположен театр им. М.Н. Ермоловой). Именно эту дату принято считать днем рождения Мосэнерго и всей Московской энергосистемы. Также был освещен Лубянский пассаж Двадцать два электрических фонаря было установлено на Красной площади вдоль здания Верхних торговых рядов. Для устройства электрического освещения пришлось строить маленькую электростанцию прямо во дворе дома, где разместили локомобиль в 30 лошадиных сил.
В 1896—1897 годах Общество строит на Раушской набережной, в доме 8, Московскую городскую электростанцию № 1 (МОГЭС-1, сейчас — ГЭС-1 имени П.Г. Смидовича).
Сперва ГЭС-1 освещала Петровку, Кузнецкий Мост и другие центральные улицы. Например, на Тверской улице от Иверских ворот до Тверской заставы (участок длиной три километра) находилось около 100 фонарей. В конце 1900-х годов электрические светильники сменили керосиновые на Пресне, в переулках Замоскворечья и в некоторых других районах.
Но большая часть даже центра города в пределах Садового кольца освещалась газовыми фонарями.
К началу 1913 года улицы освещали 440 дуговых фонарей и почти 1300 ламп накаливания. Газовых фонарей оставалось почти девять тысяч, окраины освещали 11 тысяч керосиновых ламп.
Общая протяженность улиц с электрическими фонарями составляла всего 19 километров, а длина «керосиновых» улиц — порядка 340 километров.
В Петербурге к 1917 году все фонари на улицах были электрическими. Но эти фонари светили слабее современных: их мощность составляла 16, максимум 25 ватт. Потому Москва и не спешила перейти полностью на электричество. Полезно взглянуть на картины художников и масляного, и керосинового, и электрического периодов городского освещения: сразу становится видно, насколько скверно, по современным понятиям, освещался город... Даже в самом центре — отдельные источники слабого света, все тонет в полумраке, а в нескольких шагах от транспортных артерий почти совершенно темно.
В Москве городская управа справедливо отмечала «слишком слабую освещенность огромного большинства городских улиц и площадей, а равно всех бульваров и скверов».
Конечно, это еще и следствие Гражданской войны, но приехавший в Москву в 1921 году Булгаков застал очень темный город, почти полностью погруженный во мрак. «На мосту две лампы дробят мрак»6. И это все.
Впрочем, уже в написанном в 1925 году «Собачьем сердце» то дверь хлопнула «в ярко освещенном магазине», то «по всей Пречистенке сияли фонари».
В 1932 году газовые фонари полностью исчезли, причем к концу 1930-х Москву освещали уже порядка 40 тысяч электрических фонарей. Нам бы и освещение 1939 года показалось недостаточным... Но никогда Москва не была освещена лучше, и отметим: уровень освещенности города не уступал освещенности Лондона и Парижа и был лишь немногим хуже берлинского. Впрочем, Берлин, наряду с 20 тысячами электрических, в конце 1930-х освещали почти 40 тысяч газовых фонарей.
Освещение домов — эпохи керосина и электричества
«Эпоха керосина» проявилась и в освещении домов.
В 1853 году сотрудники аптеки Петра Миколяша во Львове, армянин по происхождению Ян Юзеф Игнаций Лукасевич (1822—1882) и полуеврей-полунемец Ян Зех, перегоняя нефть, получили желтоватую маслянистую жидкость, дававшую при горении яркий и ровный свет, — керосин.
Масляные лампы не подходили для нового осветительного средства. В 1853 году, подключив к работе львовского жестянщика Адама Братковского, они сконструировали и изготовили опытный экземпляр первой в мире керосиновой лампы.
В России особенно распространены были керосиновые лампы с толщиной стекла 20 линий и шириной фитиля в 7 линий, — «семилинейки».
В 1880—1920 годы квартиры чаще всего освещали керосиновыми лампами. Красноватый свет керосиновых ламп не прогонял до конца темноту. В темное время суток даже в парадных комнатах было темновато. По углам и по высоким потолкам клубился мрак. Тем более почти темно было в коридорах, прихожей, кладовке, часто и в кухне. Окна выходили на совершенно темное пространство как улицы, так и двора. Темно было на лестницах и в необходимых атрибутах дома того времени — подвалах и на чердаках. На чердаках сушили белье, в подвалах хранили ненужные вещи и, главное, дрова. В эти помещения в темное время суток и с керосиновой лампой было трудно зайти: темно, жутковато, легко споткнуться.
Насколько зависел человек от естественного освещения, показывает наличие окон в туалетах и ванных комнатах, находящихся в глубине квартиры. Свет падал из окна в кухню, а из нее — во внутреннее окно туалета. Туалет же не всегда освещался.
В «Собачьем сердце» есть эпизод, когда Шариков заперся в ванной, гоняясь за котом, а «затем высокое стекло, выходящее под самым потолком из ванной в кухню, треснуло червивой трещиной, и из него вывалились два осколка, а за ними выпал громаднейших размеров кот в тигровых кольцах и с голубым бантом на шее, похожий на городового. Он упал прямо на стол, в длинное блюдо, расколов его вдоль, с блюда на пол, затем повернулся на трех ногах, а правой взмахнул, как будто бы в танце, и тотчас просочился в узкую щель на черную лестницу».
Собственно, это окно из ванной в кухню и позволяет спасти положение, поскольку кот разбил освещавшую ванную лампу (скорее всего, керосиновую) и Шариков не может теперь открыть дверь, «швейцар Федор с зажженной венчальной свечой Дарьи Петровны на деревянной лестнице лез в слуховое окно».
И вообще в ванной у Филиппа Филипповича полутемно... Притом что его квартира ярко (по представлениям того времени) освещена электричеством.
Из слов «Почему электричество, которое, дай Бог памяти, потухало в течение двадцати лет два раза, в теперешнее время аккуратно гаснет раз в месяц?» можно сделать вывод — дом живет при электричестве с начала XX века, один из первых в Москве.
В смотровой «тьма щелкнула и превратилась в ослепительный день, причем со всех сторон засверкало, засияло и забелело!».
Освещен даже коридор! «Опять пес пересек узкий коридор, но теперь увидал, что он ярко освещен сверху розеткой».
Кабинет «весь полыхал светом: горело под лепным потолком, горело на столе, горело на стене, в стеклах шкафов. Свет заливал целую бездну предметов, из которых самым занятным оказалась громаднейшая сова, сидящая на стене на суку».
Скорее всего, и электрическая настольная лампа есть в кабинете. «Он зажег лампу под тяжелым зеленым колпаком, отчего в громадном кабинете стало очень мирно». «Колпаком» скорее назовут не стеклянный, а матерчатый абажур.
Электричеством освещается и квартира № 50, Берлиоза и Лиходеева, квартиры в доме Драмлита, уж тем более общественные помещения.
Но следует помнить — освещены помещения намного слабее современных. Лампочки в жилых квартирах не бывали сильнее 40 ватт, а выпускались и в 25, и в 16 ватт.
В телесериале «Мастер и Маргарита» Маргарита в квартире критика Латунского разбивает люстру с пятью большими лампочками. В романе же ясно сказано: «Маргарита поднялась на метр вверх и ударила по люстре. Две лампочки разорвало, и во все стороны полетели подвески».
Эти две лампочки вряд ли ярче, чем 25 или 40 ватт. Квартира процветающего советского чиновника освещена в 50 или максимум в 80 ватт. Не так и роскошно.
Только в 1930-е годы свечи и керосиновые лампы начали уходить в прошлое, стали частью дачного быта или использовались в случаях аварий электросети: «если погаснет электричество». А гасло электричество частенько.
Уже в 1939 году от несчастного случая со свечой погиб известнейший инженер Владимир Григорьевич Шухов (1853—1939): 85-летний старик опрокинул на себя свечу и получил тяжелые ожоги более 80% тела. Врачи боролись за его жизнь пять дней, но на шестой день, 2 февраля 1939 года, Шухов скончался.
Как видно, и в 1939 году свечи не полностью исчезли.
На керосине и готовили. С 1880 годов появляются фитильные керосинки, с 1892 года — бесфитильные примусы. Насколько они были распространены, свидетельствует вся русская литература! Стали классикой образы хозяйки, «колдующей» у примуса, как и образ злобной соседки по коммунальной кухне, отливающей керосин из чужих примусов. Массовыми тиражами издавались книги о том, как готовить на керосине7.
У богатого Филиппа Филипповича «всякий день в черной сверху и облицованной кафелем плите стреляло и бушевало пламя. Духовой шкаф потрескивал». Но готовить на дровах было дорого, требовало дополнительных усилий и расходов, «несовременно». Большинство, особенно в многоквартирных домах, готовило на примусах и керосинках.
Маргарита вовсе не принадлежит к бедным и необеспеченным слоям общества, но отлично справляется с керосинкой: она «надевала фартук, и в узкой передней, где находилась та самая раковина, которой гордился почему-то бедный больной, на деревянном столе зажигала керосинку, и готовила завтрак, и накрывала его в первой комнате на овальном столе».
У Мастера есть и печка, при необходимости и ее можно использовать для приготовления еды. «Когда шли майские грозы и мимо подслеповатых окон шумно катилась в подворотню вода, угрожая залить последний приют, влюбленные растапливали печку и пекли в ней картофель».
Постоянная потребность в керосине вызвала к жизни часто упоминающиеся у Булгакова «нефтелавки». Вот и Маргарита пролетает «переулок с покосившейся дверью нефтелавки, где кружками продают керосин и жидкость от паразитов во флаконах».
В этом месте, как считают многие булгаковеды, упоминается нефтелавка, которая находилась в доме № 22 по Сивцеву Вражку. Или нефтелавка в Гагаринском переулке. Булгаков использует уже устаревшее к тому времени название керосиновых лавок — «нефтелавка».
Отметим еще, что «не существовало химчисток, прачечных в том смысле слова, в каком мы привыкли понимать теперь... Шерстяные вещи... мыли в «бензине» — специальной жидкости, продававшейся в керосиновых лавках — прежних хозяйственных магазинах, — Булгаков именует их «нефтелавками» на более старинный лад»8.
В наше время керосиновые лавки давно исчезли — за полной ненадобностью.
Водопровод и все с ним связанное
История московского водопровода начинается 28 июля 1779 года: с приказа Екатерины II «Генерал-порутчику Бауру произвесть в действо водяные работы для пользы престольного нашего города Москвы»...
Водопровод в Москве претерпел множество изменений, к началу XX века действуют две системы: Мытищинская и Москворецкая. Каждая из них должна была питать водой отдельную часть города и поставлять до 700 ведер воды в минуту на случай пожаров.
Коммунисты национализировали водопровод, но строить... Это началось только при Сталине.
В 1925 году водопроводная сеть обслуживала площадь города около 160 км², при протяженности всех уличных водопроводных труб около 656,2 км.
Далеко не весь город! Наиболее густая сеть имелась в кольце Садовых улиц. Власти в 1924—1925 годах проложили около 23 километров новых труб, в 1926 году начали расширение отстойников Рублевской насосной станции.
Тем не менее в марте 1927 года домовым водопроводом пользовалось 1,3 миллиона человек, а 500 тысяч человек — уличными колонками. Около 200 тысяч москвичей все еще брали воду из колодцев, речек, прудов.
В 1930 году только 42% всех городских домов имели водопровод.
К 1930 году Москва сумела выйти по потреблению водопроводной воды на уровень 1913 года. Один житель из 42% всех городских домов, обеспеченных водопроводом, мог расходовать до 128 литров.
Дефицит питьевой воды в Москве исчез только в 1935-м, когда волжская вода пошла в Москву.
Во всех домах, которые описывает Булгаков, есть водопровод. Ванной комнаты нет у Мастера, но есть во всех остальных домах. Только вот горячей-то воды нет нигде. Умывались тогда холодной водой. Греть воду? Но это расход керосина или дров.
А как же принимать ванну?
Наш обычай мыться под душем стал возможен только при дешевизне и при изобилии воды. И только тогда, когда в домах появилась горячая вода. Как массовый обычай, душ в России не старше начала 1970-х годов. В Москве как раз началось раньше, потому что раньше появилась горячая вода — с конца 1950-х — 1960-х.
До этого мылись в банях или в ваннах. О банях — особый разговор, и, кстати, в «Мастере и Маргарите», да и в других романах и повестях Булгакова, решительно ничего о банях нет. У Гиляровского есть, а у Булгакова — нет.
Вот ванны у него упоминаются не раз. И у профессора Преображенского есть ванна. И Алоизий Могарыч, завладев комнатами Мастера, пристроил ванну. Есть ванны в «доме Драмлита», в «нехорошей» квартире.
Но скупое описание самой по себе ванны сделано только в коммунальной квартире, в которую вломился Бездомный — искал «консультанта»: «На Ивана пахнуло влажным теплом, и, при свете углей, тлеющих в колонке, он разглядел большие корыта, висящие на стене, и ванну, всю в черных страшных пятнах от сбитой эмали. Так вот, в этой ванне стояла голая гражданка, вся в мыле и с мочалкой в руках».
Ванна так же загажена и запущена, как вся остальная квартира. Гражданка же не лежит в горячей воде, нет! Она моется в ванне, как мылась бы в бане, пользуясь горячей водой, подогреваемой в колонке. В печурке-топке разжигается огонь, нагревается налитая в колонку вода, и эту воду можно смешивать с холодной водой в тазике. В одном из корыт, висящих на стене — в том, которое принадлежит именно тебе. Намылился, и моешься себе. Ведь нагреть воду на целую ванну и дорого, и трудно, и долго. Да и страшно в такой разляпанной ванне.
Интересно, а как мылся Филипп Филиппович? И критик Латунский?
Мужчины еще кипятили воду для бритья.
С бритьем связано и упоминание «бритвенного ремня». Собственно говоря, почему он «бритвенный»? Да потому, что в СССР практически не было безопасных бритв, а тем более электрических бритв.
Бритвы безопасные и опасные
В 1947 году Константин Симонов описывает, как некий советский начальник показывает родственнику привезенную из США электрическую бритву. И объясняет, что вот, такой бритвой ведь может пользоваться кто угодно... в том числе негодяй и преступник. Это такая советская мораль: не надо стремиться к обладанию вещами, не в них главное.
Безопасных станков тоже почти ни у кого не было. Известны они с 1680 года, после них и появилось само слово «опасная бритва». Эти понятия, бритва опасная и безопасная, стали тем более важны после массового распространения безопасных бритв «Жилетт» в начале XX века.
В 1901 году американский изобретатель и предприниматель Кинг Камп Жилетт (1855—1932) получил патент на хорошо нам известное: две пластины, между ними заточенный кусок лезвия и Т-образная ручка. Такой бритвой невозможно порезаться. Правда, ее нельзя и наточить.
Реклама оперировала и идеей безопасности, и быстротой: побриться можно за считаные минуты! В годы Первой мировой войны армия США закупила 3,5 млн станков: во время войны на долгое бритье времени не было.
После войны реклама изменилась. На плакатах папа вручал сыну бритву «Жилетт» со словами: «Ты стал взрослым, сынок!»
Сам Кинг Камп Жилетт в 1929 году почти полностью потерял свое многомиллионное состояние во время Великой депрессии, а совет директоров Gillette вынудил его уйти из им же созданной компании.
С 2005 года фирма Gillette стала частью транснациональной корпорации «Проктер энд Гэмбл» за 57 миллиардов долларов, но существует и по сей день.
В России солдатам не вручались безопасные бритвы. Многие сомневались в качестве бритья ими. То ли дело бритвенно-наточенное лезвие... Опасная бритва потому так и называется, что неловкое движение может серьезно поранить человека. В городских легендах всех стран полно историй про парикмахеров, которые засмотрелись на проходящую по улицу девицу, а в результате отрезали клиенту нос или ухо... А то и перерезали ему горло. Пользование опасной бритвой требует от человека навыка и большой аккуратности.
Вот Шариков и пострадал: «пользуясь небольшой отлучкой Борменталя, он завладел его бритвой и распорол себе скулу так, что Филипп Филиппович и доктор Борменталь накладывали ему на порез швы, отчего Шариков долго выл, заливаясь слезами».
Но сторонники опасных бритв встречаются и по сей день.
Бритву надо постоянно точить! «Править» ее можно и с помощью абразивного камня, и посредством специального ремня, особенно с применением абразивной пасты. Вот такой бритвенный ремень и выбрасывает Азазелло вместе с другими вещами Поплавского.
О том, как именно брились остальные герои романа, Булгаков не упоминает. Как и о другом деликатном предмете — где и как они освобождались от продуктов своей жизнедеятельности.
Деликатный вопрос канализации
В Петербурге канализационные трубы стали прокладывать еще в 1770-е годы по указу Екатерины II. К 1834 г. протяженность подземных труб на улицах Петербурга составляла 95 км — вдвое больше, чем в «передовом» Париже.
До конца XIX века на всей территории Москвы существовала только вывозная система удаления нечистот. Выгребные ямы, где они скапливались, представляли собой деревянные срубы, обмазанные для гидроизоляции глиной, чтобы предотвратить загрязнения почвы и воды в питьевых колодцах. Но часто обмазка глиной все же не делалась — так дешевле.
В большинстве многоквартирных домов во дворе делалась выгребная яма. Жильцы или ходили в общую уборную, или сливали нечистоты из специальных ночных горшков. Некоторые из этих изделий, предназначенные для дам, изготовлялись изящно, даже кокетливо. Подлинный случай: мужики в деревне приспособились готовить щи в горшке, который забыла дачница. Хозяйка даже гордилась тем, какую красивую вещь она приобрела.
Теоретически нечистоты должны были вывозить... Но за это надо было платить.
Домовладельцы старались избежать трат; они устраивали спуски в водосточные трубы, в естественные водоемы, а во время дождей жидкие отходы спускались прямо на улицы. Сюда добавлялись стоки и от многочисленных фабрик, мастерских, бань.
Изобретателем унитаза со сливом (ватерклозета) считается британец Стефан Грин. Почти одновременно с ним русский морской инженер Василий Блинов на глазах у публики во время публичной лекции смыл водой полведра конского навоза в унитазе своей конструкции.
Клозет делался, как правило, один на несколько квартир, на черной лестнице. Если он был даже в отдельной квартире, то все равно сливали в унитаз из специального бака черпаком. Бачок для слива устанавливался не везде.
Единственный сортир, описанный Булгаковым, — сортир в доме председателя жилтоварищества Никанора Ивановича Босого. Но как устроен этот сортир, мы не знаем. Знаем только, что в этом сортире был вентиляционный ход, куда и засунул Никанор Иванович деньги, завернув их в газету.
Неизвестно, был ли у него сливной бачок. Часто ведь пользовались не бачком, а сливным черпаком, плававшим в специальном баке для слива. К слову сказать, я своими глазами видел такие бачки для слива и черпаки не где-нибудь, а в Париже, и в домах людей, не особенно нуждающихся. Из ватерклозетов нечистоты долгое время попадали в выгребную яму под домом — канализационные трубы вели в такие ямы и никуда больше.
Из ям нечистоты вычерпывались специальными ассенизаторами, которые извлекали их специальными черпаками, загружали в бочки и вывозили за город. Работали ассенизаторы обычно по ночам. «Ночное золото», иносказательное название нечистот, дало народное название ассенизаторам — золотари. Припозднившиеся компании или ранние путники вполне могли встретить телеги с огромными бочками, распространявшими специфический аромат.
Зимой было проще: замерзшие нечистоты раскалывались ломиком и замороженными же вывозились.
Первое предложение о создании в Москве канализации сделал в 1874 году инженер-гидротехник, отставной штабс-капитан М.А. Попов, представивший в 1874 году в Городскую думу «Проектные предначертания канализации г. Москвы».
Дума тянула: средств не хватает, проект, при очевидной социальной значимости, не обещал большой коммерческой выгоды.
Работы по прокладке канализации начались только в сентябре 1893 года.
17 июля 1898 года вступила в строй 1-я очередь московской канализации. К ней было присоединено 219 домовладений. В 1917 г. канализация в Москве обслуживала лишь 28% домовладений, причем большинство из них располагалась в центре города. О канализовании окраин города пока не было и речи. В 1909 году к канализации было присоединено около 30 тыс. владений, и тут же резко уменьшилась смертность от брюшного тифа.
При советской власти только с 1929 года началось строительство новых очистных станций и коллекторов. До этого более 40% москвичей ходили в уборную на улице — как в деревне.
Два слова об обстановке
Из того, что стояло в домах у современников Михаила Афанасьевича, на современную мебель больше всего походили шкапы. На первый взгляд, знакомы диваны и кровати... но это не совсем так. Обычай спать на диване вообще очень недавнего происхождения. Недавние предки времен Мастера, почти что наши старшие современники, спали исключительно на кроватях.
Кровать есть у Степы Лиходеева, она становится обиталищем Воланда, упоминаются кровати у профессора Кузьмина, у Маргариты, у маленького мальчика. В квартире критика Латунского Маргарита льет воду «в пышно взбитую двуспальную кровать в спальне».
И в клинике Стравинского спят на кроватях. В психиатрической больнице Иван Николаевич просыпается «в чистейшей, мягкой и удобной пружинной кровати».
В «бывшей ювелиршиной» квартире стоит «дубовая кровать». Наверняка у нее спинки не гладкие, полированные, а резные. Если кровать с латунными спинками, они сделаны с прутиками, шарами, причудливыми финтифлюшками.
Как и столы, вся вообще мебель, кровати — предметы ручной работы. Нет фабричной стандартной полировки.
Диваны же стоят в учреждениях: и в Варьете, и в месте, куда сначала попал Никанор Иванович, на диване сидит Воланд — но именно что сидит, не спит.
Исключение — нищенская квартирка Мастера, где стоял «диван, а напротив другой диван, а между ними столик, и на нем прекрасная ночная лампа, а к окошку ближе книги, тут маленький письменный столик».
У Мастера диваны служат именно что для сна: «Я лег на диван и заснул, не зажигая лампы». И позже «в соседней маленькой комнате на диване, укрытый больничным халатом, лежал в глубоком сне Мастер».
Видимо, это подчеркивает именно что нищету. Ведь сон для современников Мастера снабжен множеством атрибутов: красивое покрывало на кровати, ночные рубашки и колпаки, лампы на прикроватных столиках... Диван — это что-то дешевое и торопливое.
Кстати, долгое время, уже в 1950—1960-е, диваны продавались как «диваны-кровати»: подчеркивалось, что на них можно еще и спать. Это перестали подчеркивать, когда полностью установилась новая традиция: спать на диванах, к началу 1970-х годов.
Столы практически не описываются, разве что нечто нестандартное, как в больнице Стравинского: «удивительный ночной столик из какого-то светлого металла и с белой шторой».
Другие подзеркальные и ночные столики в разных местах упоминаются, не удостаиваясь особого описания. Разве что в Зрелищной комиссии пустой костюм пишет «за огромным письменным столом с массивной чернильницей», да у Воланда стоял то ли его собственный, то ли оставшийся от ювелирши «дубовый на резных ножках стол, на котором помещался канделябр с гнездами в виде когтистых птичьих лап», и кроме того «был еще один стол с какой-то золотой чашей и другим канделябром, ветви которого были сделаны в виде змей».
В общем, чем богаче, тем больше именно что вещей индивидуальных, резных, особенных. Но даже у Мастера есть не только маленький столик для керосинки, но и овальный стол, за которым едят.
Правда, позже он немного изменяет форму: «на круглом столе был накрыт обед, и среди закусок стояло несколько бутылок». Но это именно что не прямоугольный письменный стол или кухонный — предназначенные для дела столы тоже чисто функциональны. А обеденный стол — вещь ритуализированная: еда тоже нуждается в своих атрибутах.
Конечно, современники Мастера и Маргариты могли бы жить проще... Но вся традиционная городская культура направлена не на упрощение, а на усложнение и ритуализацию быта. «Упрощенно» стремятся жить разве что советские — они враги всяких вообще традиций.
Кроме вещей — знакомых незнакомцев, есть вид мебели, который в наше время почти не встречается: Никанор Иванович «кинулся к комоду, с грохотом вытащил ящик, а из него портфель». Конечно же, старинные комоды с резьбой и со множеством ящичков — тоже красивые, индивидуальной работы.
Еще один предмет обстановки, который у нас встречается в основном как нечто доставшееся от предков: это настенные часы! Если они даже стоят на столе, часы все равно бьют и звенят.
В квартире Мастера на бюро стоят часы, звеневшие каждые полчаса.
В Варьете «вдруг часы ударили два раза», а в другой раз «ударили неожиданно часы и стали бить полночь».
И в нехорошей квартире останавливаются часы, разбитые выстрелом Бегемота.
У Филиппа Филипповича в операционной висят «круглые белые стенные часы», а в столовой «часы на стене рядом с деревянным рябчиком».
Часы с боем — тоже ведь установка на ритуальность, некую торжественность быта.
Другие обманчивые предметы, которые называются как современные, а были совсем другие — например, утюг. Электрические утюги еще не появились. Утюги или ставили на плиту, или засыпали в полость утюга раскаленные угли. То-то в комнату Маргариты перед полетом «доносился откуда-то запах раскаленного утюга».
Также мимоходом упоминается исторический факт: что любовница Аракчеева, Настасья Минкина, жгла лицо горничной «щипцами для завивки». Но такие же точно щипцы есть и у Маргариты, и вообще у всякой женщины. Их раскаляют тоже на плите. Ведь бигуди еще не появились.
Вместе с печным отоплением исчезли другие щипцы — для печки, как исчезла и кочерга, и вьюшки, и тонкий железный лист, прибитый возле жерла печи — чтобы, если и вывалится уголек, все равно не начался бы пожар.
Вместе с атрибутами печного топления исчезли и многочисленные виды подсвечников, разнообразие восковых и сальных свечей.
В общем, в домах современников Мастера мы не нашли бы вовсе уж незнакомых нам предметов. Не было ведь там уже давно исчезнувших специальных подставок под шпаги или кремневых пистолетов. Все почти что привычное.
Но назначение мебели, ее внешний вид, умение пользоваться многими вещами таили массу утраченных позже тонкостей.
Печку ведь нужно уметь растопить — а многие ли это умеют, если у них нет дачи? Умение обращаться с живым огнем вообще почти утрачено. Многие ли сумеют разжечь элементарный костер, а тем более правильно сложить дрова в печи, чтобы хорошо занялось, пошебуршить в печи кочергой, вынуть полено щипцами? Многие ли сумеют вовремя закрыть вьюшку? Так, чтобы и не угореть, и не потерять лишнего тепла?
Если приходится сидеть при свечах, нам темно, мы считаем это время потерянным. Современник Мастера и Маргариты чувствовал себя при свечах вполне уютно. Он умел и читать, и обедать, и общаться при свечах. Хранить запас свечей и спички для него было такой же частью домашнего хозяйства, как хранение того же тяжелого чугунного утюга или тонкое различение кровати и дивана — мебели совсем разного назначения.
Два слова о письме и чтении
Конечно же, во времена Мастера давно не писали гусиным пером, не было необходимости сыпать мелкий песок для промокания написанного. От эпохи гусиных перьев осталось только слово «перочинный ножик».
И тем не менее до середины 1960-х годов был в начальной школе такой предмет: чистописание. Это был важный предмет до тех пор, пока писали чернилами, макая их железными перьями. Предмет исчез только в эпоху массовых шариковых ручек, а в России эта эпоха настала в конце 1960-х.
Умение четко и красиво писать считалось исключительно важным. Притом мальчиков и девочек учили по-разному писать буквы. Женские и мужские почерка различались, потому что девочки писали более округлые буквы. Без умения написать текст, который без труда могли бы прочитать другие, было невозможно дальнейшее образование, потому что учителя должны были читать многочисленные тексты, написанные учеником.
Невозможна была и практическая работа, требующая написания текстов, — ни в науке, ни в преподавании, ни в управлении.
С 1835 г. известна и промокательная бумага. Тетрадки тоже выпускались с учетом того, что ученик будет писать железным пером, макая его в чернильницу. Были тетрадки для математики, страницы которых были разлинованы в клеточку — вписывать в клеточку цифры. Были специальные тетрадки с разлиновкой строчками для писания текстов. А были тетради для чистописания: в них страница размечалась наклонными клеточками по размерам букв, которые надо было аккуратно вписывать в графы.
В каждую школьную тетрадку обязательно вкладывалась промокашка.
Для меня в школе чистописание было мученическим предметом. Макаешь перо в чернильницу — почти обязательно делаешь кляксу. Буквы получаются разного размера, некрасивые. А надо, чтобы ровные, одинаковые, красивые. Учили писать, то нажимая На перо, то ослабляя, проводя линии то толстые, то более тонкие. Каждая буква — произведение искусства. Ужас! По чистописанию у меня регулярно была тройка.
Знаком я не понаслышке и с пишущими машинками... Но в 1970-е у меня была роскошная гэдээровская «Оптима» с широкой кареткой. В 1920-е — 1930-е чаще всего использовали «Ундервуд» с кириллическим шрифтом. Кстати, пишущих машинок в России вообще не выпускали до 1930 года, когда в Ленинграде появился 1-й Государственный завод пишущих машинок (Пишмаш), который выпускал машинки «Ленинград». Позже в Москве стали выпускать «Москву», а в Уфе — «Уфу».
Булгаков писал пером, машинистки «перебеливали» его тексты на машинках, и он потом правил по печатному тексту. Чаще всего литературный текст после такой правки перепечатывался второй раз.
«Белую гвардию» перепечатали на машинке в 1924 году.
«Мастера и Маргариту» перепечатывали минимум трижды, причем первый вариант был сожжен в 1930 году.
В 1939 году Булгаков выписал из США «Ундервуд» — он сам неплохо умел печатать.
Чтобы печатать на машинке, приходилось довольно сильно быть по клавишам, намного сильнее, чем по клавиатуре компьютера. Поэтому поколению, которое училось печатать на машинках, приходилось непросто. Клавиши иногда заклинивало, каретка заедала и переставала двигаться.
Могли быть проблемы с лентой, она быстро истиралась, и печать становилась нечеткой... А новую ленту достать было не всегда просто.
Такие же проблемы возникали с копировальной бумагой: ее клали между листами, закладывали в машинку сразу 2, 3, даже 4 экземпляра. Третий и особенно четвертый экземпляры получались совсем слепые... Зато можно было сделать несколько экземпляров текста и спрятать один из них — как и получилось с последней версией «Мастера и Маргариты», которую Елена Сергеевна отдала Попову для хранения.
Примечания
1. Каменев Л.Б. Красная Москва. — М., 1917—1920.
2. Буровский А.М. Образы Петербурга. — СПб.: КИФАБ, 2019.
3. Калинина А., Нестерова И. О чем помнит чугун. Самые теплые российские батареи. — М.: ООО «Современная Полиграфия», 2018. — С. 30.
4. Семенов В.Г. Сборник статей. 100 лет теплофикации и централизованному теплоснабжению в России // Новости теплоснабжения. — М., 2003.
5. Буровский А.М. Образы Петербурга. — СПб.: КИФАБ, 2019.
6. Булгаков М.А. Записки на манжетах. — М.: Азбука-классика, 2002.
7. Кедрина К.Л. Кухня на плите и на примусе. — М.: Книга по требованию, 1927.
Уварова Е.Г. Спутник домашней хозяйки. 1000 кулинарных рецептов с указанием, как готовить на примусе. — М.: Книга по требованию, 1927.
8. Шапошникова Н.В. Булгаков и пречистенцы // Архитектура и строительство Москвы. 1990. № 5. — С. 23.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |