Вернуться к И. Нарбут. Образы русской классической литературы в произведениях М.А. Булгакова

4. «Маленькие люди»

Традиционной в русской классической литературе является и образ «маленького человека».

Ф.М. Достоевский, обращаясь к данной теме, производит смелый переворот, соединив жанр Гоголя с жанром Карамзина.

Макар Девушкин в «Бедных людях» из «бессловесного чиновника» превращается в сентиментального любовника. Получается эффектный контраст между невзрачной наружностью героя и его чувствительной душой. Пожилой чиновник в затасканном вицмундире и заплатанных сапогах хранит у себя книжку чувствительных стишков и мечтает стать «сочинителем литературы и пинтой». «Ну, вот, например, положим, — пишет он Вареньке, — что вдруг, ни с того ни с сего, вышла бы в свет книжка под титулом «Стихотворения Макара Девушкина»! Ну, что бы вы тогда сказали, мой ангельчик?» Сам герой подчеркивает комизм этого контраста: «Ну, что тогда б было, когда бы все узнали, что вот у сочинителя Девушкина сапоги в заплатках? Какая-нибудь там контесса-дюшесса узнала бы, ну что бы она-то, душка, сказала?» [1, 186].

В русской классике сентиментальный герой любит цветы, птичек, идиллические картины природы, жизнь безмятежную и мирную. Все его трогает, восхищает, приводит в умиленное состояние. «У нас растворили окошко, — пишет он Вареньке, — солнышко светит, птички чирикают, воздух дышит весенними ароматами и вся природа оживляется» [1, 196]. На таких взлетах чувствительной лирики и срывов в убогий быт построен роман. Достоевский блестяще разрешил свою задачу.

В изображении трагедии бедности писатель находит свою личную манеру. Здесь кончается его ученичество и мы слышим впервые голос автора. Макар Девушкин снимает угол на кухне, за перегородкой. «Вообразите примерно, — пишет он, — длинный коридор, совершенно темный и нечистый. По правую его руку будет глухая стена, а по левую все двери, да двери, точно номера, а в них по одной комнатке в каждом; живут в одной и по двое и по трое... Черная лестница — сырая, грязная, ступеньки поломаны, и стены такие жирные, что рука прилипает, когда на них опираешься. На каждой площадке стоят сундуки, стулья и шкафы поломанные, ветошки развешены, окна повыбиты; лоханки стоят со всякою нечистью, с грязью, с сором, с яичною скорлупою да с рыбьими пузырями. Запах дурной» [1, 198].

«Смирненький» и «тихонький» Девушкин начинает бунтовать. Ему лезут в голову «либеральные» мысли. Он спрашивает кого-то: отчего одни счастливы и богаты, а другие бедны и несчастны? Почему такая несправедливость? «Отчего это так все случается, что вот хороший-то человек в запустении находится? А ведь бывает же так, что счастье-то часто Иванушке-Дурачку достается. Ты, дескать, Иванушка-Дурачок, ройся в мешках дедовских, пей, ешь, веселись, а ты, такой-сякой, только и облизывайся». И, задав вопрос, он тотчас же его пугается: «Знаю, знаю, матушка, нехорошо это думать, это вольнодумство...» «Грешно, матушка, оно грешно так думать, да тут поневоле грех в душу лезет»... Автор останавливает своего смирного героя; роль вольнодумца неприлична фигуре бедной «департаментской крысы» [1, 201]. И все же Девушкин — первый «бунтовщик» у Достоевского. Он испуганно бормочет о том, что впоследствии громко и дерзко скажет Раскольников.

Не смог «маленький человек», хотя и осознавший несправедливость своего бесправного положения, разорвать заколдованный крут своей жизни. Но в его сознании, в способности подняться до понимания своего человеческого достоинства, своего права — надежда на преодоление мизерности существования. Герой романа Достоевского «Бедные люди» еще не превратился в жалкого чиновника, но уже потерял ту уверенность в себе, какую имел Самсон Вырин. «Маленький человек» с ужасом понимает, что его личная судьба — социальная трагедия.

Иван Бездомный, с говорящей фамилией «маленького человека», начинает «бунтовать», подобно героям русской классики, когда остается один и совершенно беззащитен перед Сатаной и безумствами социума. Пытаясь догнать Воланда: «Поэт бросился бежать к турникету, как только услыхал первый вопль, и видел, как голова подскакивала на мостовой. От этого он до того обезумел, что, упавши на скамью, укусил себя за руку до крови» [5, 233].

Бунт героя продолжается в погоне за «консультантом»: «Иван сделал попытку ухватить негодяя за рукав, но промахнулся и ровно ничего не поймал. Регент как сквозь землю провалился. Иван ахнул, глянул вдаль и увидел ненавистного неизвестного. Тот был уже у выхода в Патриарший переулок, и притом не один. Более чем сомнительный регент успел присоединиться к нему. Но это еще не все: третьим в этой компании оказался неизвестно откуда взявшийся кот, громадный, как боров, черный, как сажа или грач, и с отчаянными кавалерийскими усами. Тройка двинулась в Патриарший, причем кот тронулся на задних лапах. Иван устремился за злодеями вслед и тотчас убедился, что догнать их будет очень трудно. Тройка мигом проскочила по переулку и оказалась на Спиридоновке. Сколько Иван ни прибавлял шагу, расстояние между преследуемыми и им ничуть не сокращалось. И не успел поэт опомниться, как после тихой Спиридоновки очутился у Никитских ворот, где положение его ухудшилось. Тут уж была толчея, Иван налетел на кой-кого из прохожих, был обруган. Злодейская же шайка к тому же здесь решила применить излюбленный бандитский прием — уходить врассыпную. Регент с великою ловкостью на ходу ввинтился в автобус, летящий к Арбатской площади, и ускользнул» [5, 198].

«Погоня» ассоциируется с беззащитностью и беспомощностью Бездомного, «маленького человека», поглощенного и своим временем, бюрократической машиной.

Каким же должен быть человек, раздавленный бюрократической машиной, опустошенный? Что должен испытывать он, ощущая надвигающуюся гибель своей личности? Ведь он не может не осознавать, что вне этого «бумажного» царства у него нет реальной связи с людьми, что он находится в пустоте и беспредельном одиночестве. Такой человек должен жить в состоянии страха и всеугрожаемости. Как ему отстоять себя, доказать, что он — это он, единый и неповторимый; что его нельзя ни заменить, ни подменить? Как утвердить ему свое тожество?

«Маленький человек» пытается спасти свою личность ограждением от других, выделением из безличной массы, уединением. Для героя Булгакова — это больница, где он почувствовал себя вне опасности.