Вернуться к О.В. Чупкова. Нравственно-этические аспекты художественного мира М.А. Булгакова

2.1. Мотив борьбы за жизнь во врачебной прозе М.А. Булгакова

Творческий путь Булгакова-писателя начался практически одновременно с его карьерой врача. Писатель стремился бороться за жизнь с помощью медицины, а в итоге пришел к тому, что начал влиять на людей с помощью искусства слова, убедившись в его поистине исцеляющем воздействии. В «Записках юного врача» Булгаков анализирует путь интеллигента, который всеми силами стремится спасать людей не только от опасных болезней, но и от вопиющего невежества.

Историческим фоном написания «Записок юного врача» и рассказа «Морфий» становится Москва 20-х годов, где писатель с некоторой ностальгией вспоминал свою врачебную деятельность: «Работать приходится не просто, а с остервенением. С утра до вечера, и так каждый без перерыва день. <...> По ночам урывками пишу «Записки земск<ого> вр<ача>». Может выйти солидная вещь. Обрабатываю «Недуг». Но времени, времени нет! Вот что больно для меня!» [Т. 5, с. 402, 404], — сообщил Булгаков в письме матери 17.11.1921 года.

В «Записках юного врача» (1925—1926) Булгаков продолжает морально-нравственные искания своего предшественника В.В. Вересаева, который в «Записках врача» (1895—1900) сформулировал своего рода кодекс молодого доктора. Т.Г. Браже писала: «Книга вызвала скандал в обществе — впервые публично были обнажены язвы медицины. <...> Прочерчен путь от позиции «медицина всё может» — через «ничего не может» — к мысли «многое может, если...»»1. Лейтмотивом произведений о молодых врачах можно назвать утверждение безымянного героя Вересаева: «Я верю в медицину, — верю, хотя она во многом бессильна, во многом опасна, многого не знает»2. Ведь, к сожалению, за четверть века, разделяющих два произведения, мало что изменилось как в медицине, так и в сознании людей.

Каждый рассказ булгаковских «Записок» представляет собой своеобразный этап «взросления» врача, поэтому композиционное построение лишено хронологического подчинения. Перед читателями показан герой сомневающийся, с постоянным страхом ошибки, которая может стоить человеку жизни, что он передаёт ироничным сравнением: ««Я похож на Лжедмитрия», — вдруг глупо подумал я» [Т. 1, с. 75]. Повествование поражает не столько описанием сложного и ответственного труда медиков, сколько яркими образами людей, проходящими непрерывным потоком перед автором дневника. Нельзя не согласиться с мнением Б. Соколова: «Главный герой нёс просвещение (правда, не всегда успешно) тёмным, необразованным крестьянам, исцелял их от недугов, а службу в земстве осознавал как высокую миссию»3. Беды пациентов рассказчик переживает как свои собственные. Произведение проникнуто не только желанием защитить человека от беды, но и горькой сатирой на людское невежество. Это слияние сострадания и насмешки красной нитью проходит через всё творчество Булгакова, является одним из его лейтмотивов.

Цикл «Записок» открывает рассказ «Полотенце с петухом», где отражены первые дни героя-повествователя в мурьевской больнице, которые сразу превзошли все страхи неопытного лекаря. Юная девушка, покалеченная мялкой для льна, оказалась на грани жизни и смерти. Катастрофическое противопоставление: «Действительно редкостная красота. Не всегда, не часто встретишь такое лицо» [Т. 1, с. 78], — и травма, которую счёл безнадежной персонал маленькой больницы. Врачу страшно смотреть на отца девушки: сильный человек в ужасе от случившегося, он умоляет спасти своё единственное сокровище. Герой-повествователь настроен решительно — сделать всё возможное и невозможное, и он спасает пациентку. Все трудности и бессонные ночи меркнут перед радостной встречей с весёлой и здоровой девушкой, подарившей своему спасителю «длинное снежно-белое полотенце с безыскусственным красным вышитым петухом» [Т. 1, с. 82]. Этот подарок был очень дорог писателю, он стал символом его первого успеха на первом рабочем месте. Петух — символ победы света над тьмой, его пение знаменует собой рассвет, а красный цвет — сама жизнь, вся её полнота. Отсюда складывается лейтмотив произведения; огромная любовь к жизни и борьба со смертью.

В рассказе «Крещение поворотом» по-настоящему страшный сюжет: женщина подвергается смертельной опасности из-за последствий домашних родов, особенно если ребенок лежит неправильно. Самый большой страх юного врача — делать поворот, ведь в его руках две жизни — матери и ребенка. Здесь противопоставляются ужас доктора перед действием вслепую и огромное желание помочь: «Беспокойство своё я постарался спрятать как можно глубже и ничем его не проявлять» [Т. 1, с. 86]. Рассказ построен на эмоциях, быстро сменяющих друг друга: страх, надежда, отчаяние, жалость, растерянность.

Рассказ «Стальное горло» построен на противопоставлении красоты маленькой девочки и смертельной опасности. Просьба матери и бабки о каплях, которые (по их глубокому убеждению), непременно должны помочь ребёнку, вызывает у героя чувство возмущения их необразованностью, наивностью, но при этом «в его голосе чувствуется боль, сострадание к чужому горю»4. Невероятными усилиями врач вылечил малышку, у которой на всю жизнь остаётся шрам на шее — символ невежества людей, которые надеются на авось и обращаются к врачам только в крайнем случае, когда, может быть, уже поздно. Девочке повезло, её спасли, но, сколько детей гибнет из-за невнимательности родителей? Об этой страшной статистике молодой врач боится даже думать. Автор намеренно придаёт своему рассказу оттенок публицистичности, приближает его к газетному очерку.

Непросто даётся герою работа уездным врачом: «Возвращаясь из больницы в девять часов вечера, я не хотел ни есть, ни пить, ни спать. Ничего не хотел» [Т. 1, с. 100], — настолько он был измотан. К тому же его терзает тоска по привычным условиям жизни: Москва, родные и друзья. Но всё же стремление учиться не оставляет начинающего доктора: «Большой опыт можно приобрести в деревне, — думал я, засыпая, — нужно только читать, читать, побольше... читать...» [Т. 1, с. 91]. Врач терпеливо помогает людям, а все его удачи объясняются постоянным пополнением знаний и сочувствием: «Шел бой. Каждый день он начинался утром при бледном свете снега, а кончался при желтом мигании пылкой лампы-молнии» [Т. 1, с. 101]. Но не всегда возможна победа — это настоящая трагедия не только для близких пациента, но и для самого доктора.

«Вьюга» — самый драматичный рассказ сборника. Ему предшествует эпиграф — строки из стихотворения А.С. Пушкина «Зимний вечер»: «То, как зверь, она завоет, / То заплачет, как дитя» [Т. 1, с. 100]. Автор неслучайно обращается к пушкинской символике: буря — природное явление, олицетворяющее смятение чувств героев, предвестник перемен. Рассказ противопоставлен пушкинской повести «Метель», которая открывается эпиграфом из лирики В.А. Жуковского:

Кони мчатся по буграм.
Топчут снег глубокий...
Вот в сторонке божий храм
Виден одинокий...
Вдруг метелица кругом5.

Свадьба со случайным человеком, мучительные переживания и счастливое воссоединение с суженым — всё это словно в снежном вихре проносится перед читателем. Пушкин подчеркнул в предисловии, что это рассказ барышни, которая мечтает о любви и искренне верит, что, несмотря на препятствия, счастье придёт к человеку.

В истории, рассказанной молодым доктором, счастье оказывается невозможным: любовь конторщика Пальчикова, «пламенная, иссушающая беднягино сердце» [Т. 1, с. 100], к дочери агронома не закончилась свадьбой. Влюблённый конторщик погубил свою невесту: «Первая красавица, блондинка» [Т. 1, с. 102] в день помолвки получила травму, несовместимую с жизнью. Снова яркое сюжетообразующее противопоставление: предсвадебная суета и трагедия. Вьюга за окном — не просто явление природы, это символ смятения чувств рассказчика, который не в силах выиграть эту битву с неумолимым соперником. Конторщик вне себя от горя, ведь он косвенно виновен в гибели любимой девушки, его ослепила страсть, в пылу веселья он забыл об осторожности. Ужасный случай приводит врача в бессильное отчаяние.

В непроглядную пургу устремился доктор, но сильнее бушевала буря у него в душе: «Как нелепо и страшно жить на свете! <...> Несёт меня вьюга, как листок. <...> Я один, а больных-то тысячи...» [Т. 1, с. 107—108]. Буран закружил врача и возницу, они заблудились, их преследуют волки. Также волки выступают в рассказе как символ душевных терзаний героя, не зря в народе говорят, что от тоски можно волком выть. Эта сцена — аллюзия на эпизод из «Капитанской дочки», когда Пётр Гринёв спешит поскорее уехать из Симбирска, стремясь забыть свой проигрыш в бильярд Зурину: «Всё было мрак и вихорь. Ветер выл с такой свирепой выразительностью, что казался одушевлённым»6. Каждый день уездный лекарь борется за жизнь, но по пятам за ним, как волк, следует смерть. Об этом постоянно напоминает и Вересаев: «Жизнь проделывает над человеком опыты и, глумясь, предъявляет на наше изучение получившиеся результаты»7, — но нужно бороться, иначе профессия врача потеряет смысл.

«Тьма египетская» — в названии рассказа содержится аллюзия на ужасное невежество, поразившее штат маленькой больницы. Незнание приводит к тому, что люди не понимают опасности, которую таят в себе не только болезни, но и лекарства. Рассказ построен на гиперболе: огромный и сильный мельник с размахом, свойственным русской душе, принимается за лечение и чуть не убивает себя лекарствами. Грустная ирония врача переходит в спокойную уверенность: «Я буду бороться с египетской тьмой ровно столько, сколько судьба продержит меня здесь, в глуши» [Т. 1, с. 117].

Не обходится в работе врача и без курьёзов, о чём герой-повествователь делится с читателями в рассказе «Пропавший глаз». Несмотря на то, что полтора года прошло с того дня, как доктор появился в уезде, иногда он ошибается, теряется и сомневается в себе: «Никогда, даже засыпая, не буду говорить о том, что меня ничем не удивишь. <...> Нужно покорно учиться» [Т. 1, с. 133].

Для авторского нравственного анализа характерен рассказ «Звездная сыпь». Даже до мурьевской глуши дошли отголоски войны в виде страшной заразы, которая не щадит ни женщин, ни детей. Перед врачом встали новые задачи: регистрировать случаи сифилиса, спасать людей от распространения болезни. Сюжетообразующую роль выполняет антитеза: страх крестьянки противопоставлен беспечности других. Пациентка регулярно приходила на медосмотр и с ужасом ждала заключения врача, переживая за здоровье детей. Рассказчик предполагает, что именно поэтому судьба пощадила её: болезнь обошла стороной простодушную женщину, жестоко преданную своим мужем. У молодого врача нет разочарования в избранном пути, наоборот, он настойчиво объясняет людям, чем может кончиться их беспечность. Герой-повествователь верит, что вместе с ним борются миллионы врачей.

Эмоциональный посыл «Записок» складывается из веры нарратора в то, что профессия доктора начинается с глубокого альтруизма, что в ней нет места эгоистам и равнодушным людям: «Трудно врачу с таким чутким сердцем. Страшно жить на свете. Ему мерещатся всюду боль, страдания. <...> Сложный мир человека думающего, тонко чувствующего, остро воспринимающего боли, беды, страдания человеческие»8, — это ответственный и выматывающий душу труд, потому так часто звучит в голосе героя-рассказчика усталость и тоска по беззаботной жизни. Немаловажна и биографическая подоплёка рассказов: «Все отзывы сводятся к тому, что Булгаков был действительно хорошим и удачливым врачом»9, — пишет Соколов, ориентируясь на данные врачебной статистики Смоленского уезда.

Рассказ «Морфий» (1927) продолжает цикл «Записки юного врача». Своё первое рабочее место главный герой рассказа (Бомгард) вспоминает с некоторой ностальгией, ведь в эти месяцы он боролся за жизнь и каждый день узнавал для себя что-то новое: «Давно уже отмечено умными людьми, что счастье — как здоровье: когда оно налицо, его не замечаешь. Но когда пройдут годы — как вспоминаешь о счастье, о, как вспоминаешь!» [Т. 1, с. 147]. Каждый успех прибавлял молодому врачу уверенности в себе, а неудачи подстёгивали углубление знаний. Но в этом рассказе основной темой становится не борьба за жизнь пациентов, а борьба врача с самим собой. Булгаков писал «Морфий» на основе собственного печального опыта наркотической зависимости: «Т.Н. Лаппа полагала, что в Никольском Булгаков стал писать только после начала драматической эпопеи с морфием»10. Сюжет рассказа строится на дневнике врача-морфиниста и повествовании героя-рассказчика, что позволяет оттенить образы обоих героев, сравнить их. На первый план выходят сильные чувства, которые убивают. Полякову всего лишь двадцать пять лет, но несчастная любовь к оперной певице, исполняющей партию Амнерис (ревнивой египетской принцессы), погубила его жизнь. Интересно воспоминание Е.С. Булгаковой, в её дневнике от 12.04.1938 читаем: «Первый раз после знакомства были с М.А. на «Аиде», и М.А. говорил: Вы — Амнерис»11. Таким образом, с именем Амнерис для Булгакова связано что-то мистическое, роковое.

Всего год счастья был отмерен герою «Морфия» рядом с любимой женщиной, а затем его жизнь превратилась в погоню за дозой, что он и фиксирует в своём дневнике. Перед читателем раскрывается душа человека, который не в силах бороться с пагубной привычкой, потому решается на самоубийство. Здесь противопоставляются два сельских врача: Бомгард целый год жил только тем, что помогал людям и боялся одного, что может произойти, то, с чем он не сумеет справиться. А Поляков, сменивший его на посту в мурьевской глуши, жил под воздействием морфия и анализировал свою жизнь, жалея себя: «Всё вьюги да вьюги... Заносит меня! Целыми вечерами я один, один. <...> С работой я свыкся. Она не так страшна, как я думал раньше. Впрочем, много помог мне госпиталь на войне» [Т. 1, с. 157], — работа в военном госпитале — прямая отсылка к биографии самого Булгакова. Также в этой фразе приобретает двоякий смысл слово «заносит», ведь с каждым днём зависимость Полякова от морфия усугублялась, постепенно он утратил контроль над собой.

Вскоре Поляков стал жестоким врачом, равнодушным к бедам пациентов, что шокировало Бомгарда. Лечение в Москве не помогло, и Поляков признал себя побеждённым. Здесь любовь сравнивается с наркотиком, с опьянением, приравнивается к болезни, разрушающей человека как личность.

Образ безнадежно влюбленной в Полякова фельдшерицы — акушерки Анны К., готовой на всё ради него, вызывает сострадание. Здесь прослеживается скрытая аллюзия на стихотворение А.С. Пушкина, посвящённое К***. Но Анна К. противопоставлена лирическому идеалу поэта. Если для Пушкина Анна Керн — ангельски прекрасное создание, спасающее его от мрака безысходности, то для доктора Полякова Анна К. — случайная спутница, которая поддерживает опустившегося человека, утратившего большую любовь: «Анна К. стала моей тайной женой. Иначе быть не могло никак. Мы заключены на необитаемый остров» [Т. 1, с. 159]. На глазах у этой глубоко несчастной женщины гибнет её любимый, а она бессильна ему помочь. К тому же Поляков не любит её и не щадит. Для него верная и добрая Анна К. — всего лишь средство получения желанной дозы. В образе Анны К. присутствуют и автобиографические черты: в воспоминаниях А.П. Гдешинского, друга писателя, читаем, что Булгаков рассказывал ему «о какой-то Аннушке — больничной сестре, кажется, которая очень тепло к нему относилась и скрашивала жизнь»12.

Судьба Полякова трагична: его душа не пробудилась, наоборот, она погибла от постоянного наркотического полусна и полного разочарования в жизни. Для Бомрарда нравственный урок этих путаных записей заключается в том, что человек не должен замыкаться на самом себе: «Прошло десять лет, — жалость и страх, вызванные записями, конечно, ушли...», — но осталось желание помочь тем, кто, возможно, стоит на перепутье.

Примечания

1. Браже Т.Г. На рубеже веков и эпох. Изучение жизни и творчества В.В. Вересаева // Литература в школе. М., 2003. № 17. С. 16.

2. Вересаев В.В. Записки врача. На японской войне. М.: Правда, 1986. С. 66.

3. Соколов Б.В. Булгаков. Мистический Мастер. М.: Вече, 2014. С. 33.

4. Петелин В.В. Мятежная душа России. С. 165.

5. Пушкин А.С. Собр. соч.: В 3 т. Т. 3. М.: Художественная литература, 1986. С. 59.

6. Пушкин А.С. Собр. соч.: В 3 т. Т. 3. С. 237.

7. Вересаев В.В. Записки врача. На японской войне. М.: Правда, 1986. С. 94.

8. Петелин В.В. Мятежная душа России. С. 164, 166.

9. Соколов Б.В. Булгаков. Мистический Мастер. С. 36.

10. Соколов Б.В. Булгаков. Мистический Мастер. С. 42.

11. Дневник Елены Булгаковой. С. 193.

12. Воспоминания о М. Булгакове / Сост. Е.С. Булгакова и С.А. Ляндерс. М.: Советский писатель, 1988. С. 86.