Булгаков приехал в Москву в конце сентября 1921 года. Для начала ему пришлось решать две насущные проблемы — работа и жильё. Через несколько дней ему удалось устроиться секретарём в литературный отдел Главполитпросвета (ЛИТО). Это учреждение входило в состав наркомата просвещения и располагалось в доме № 6 на Сретенском бульваре, рядом с Милютинским переулком. Внушительного вида здание было построено в 1902 году по заказу страхового общества «Россия». В то время здесь жили весьма состоятельные люди — достаточно вспомнить одного из основателей Торгово-промышленного товарищества «Братья А. и Я. Альшванг». Эта фирма занимала первое место в России по производству дамского белья. По воспоминаниям современников, люди состоятельные в те времена драгоценности покупали у Фаберже, часы — у Буре, ноты — у Юргенсона, папиросы — у Габая, а панталоны и лифчики — только у Альшванга. В 1920 году в этом доме обосновался Наркомпрос.
ЛИТО упоминается в «Записках на манжетах»:
«В сущности говоря, я не знаю, почему я пересек всю Москву и направился, именно в это колоссальное здание. ...Как-никак, а ведь решается судьба. Толкнул незапертую, дверь. В полутёмной передней огромный ящик с бумагой и крышка от рояля. Мелькнула комната, полная женщин в дыму. Дробно застучала машинка. Стихла. Басом кто-то сказал: «Мейерхольд».
— Где Лито? — спросил я, облокотившись на деревянный барьер.
Женщина у барьера раздраженно повела плечами. Не знает. Другая — не знает. Но вот темноватый коридор. Смутно, наугад. Открыл одну дверь — ванная. А на другой двери — маленький клок. Прибит косо, и край завернулся. Ли... А, слава. Богу. Да, Лито. Опять сердце. Из-за двери слышались голоса: ду-ду-ду... И я легонько стукнул в дверь. Ду-ду-ду прекратилось, и глухо: «Да!»...
— Это... Лито?
— Да.
— Нельзя ли видеть заведующего?
Старик ласково ответил:
— Это я...
— Я хотел бы должность в Лито».
Обязанности Булгакова сводились к составлению протоколов заседаний Главполитпросвета и другим малопривлекательным занятиям. К сожалению, ЛИТО вскоре был расформирован, и Булгакову снова пришлось искать работу. В конце ноября 1922 года он устроился в «Торгово-промышленный вестник», который входил в состав кооперативного издательства «Техносправ».
Из письма Булгакова Надежде Земской 10 января 1922 года:
«Я с нетерпением жду первой корреспонденции, потому что без этого редактор не пошлет денег в пространство. <...> Корреспонденции адресуй: Москва, Угол Маросейки и Лубянского проезда. Номера Еремеева, коми. № 8. Редакция «Вестника». М.А. Булл (Б-у-л-л.). <...> Переписку деловую поддерживай со мной, не прерывая. Очень прошу об этом. Я же со своей стороны постараюсь тебе доставить заработок. Если «Вестник» пойдет, будешь подрабатывать».
Однако в середине января Булгакова снова постигла неудача — «Вестник» не пошёл, и у Булгакова началась одна из самых черных полос в его жизни. В письме к сестре он написал:
«Меня постиг удар, значение которого ты оценишь сразу и о котором я пишу тебе конфиденциально. Редактор сообщил мне, что под тяжестью внешних условий «Вестник» горит. <...> Одним словом, я раздавлен. А то бы я описал тебе, как у меня в комнате в течение ночи под сочельник и в сочельник шёл дождь».
Следующее место работы Булгакова — «Рабочая газета», редакция которой в то время размещалась в доме № 3 по Большому Путинковскому переулку, где прежде находилась типография Павла Рябушинского «Утро России». Позже редакция перебралась в одно из зданий бывшей гостиницы «Лоскутная», в самом начале Тверской.
15 февраля 1922 года Булгаков написал в своём дневнике:
««Должность» моя в военно-редакционном совете сведётся к побе(гушкам). Верес(аев) очень некрасив, похож на пожилого еврея (очень хорошо сохранился). У него очень узенькие глаза, с набрякшими тяжелыми веками, лысина. Низкий голос. Мне он очень понравился. Совершенно другое впечатление, чем тогда, на его лекции».
С Викентием Вересаевым через несколько лет Булгаков сотрудничал при создании пьесы о Пушкине, но эта работа доставила ему немало неприятностей. Со стороны Вересаева было множество упрёков в искажении исторических фактов. Поскольку соавторам так и не удалось прийти к согласию, Вересаев потребовал убрать свою фамилию с титульного листа, что и было сделано.
Для первого номера «Рабочей газеты» Булгаков написал репортаж «Когда машины спят. 1-я ситцевая фабрика в Москве». Он был опубликован под псевдонимом «Михаил Булл». С марта по сентябрь 1922 года газета напечатала три десятка репортажей и статей Булгакова, подписанных разными псевдонимами.
В апреле того же года Булгаков перешёл в газету «Гудок» на должность обработчика писем. Протекцию ему устроил Арон Эрлих, позднее описавший, как Булгаков оказался в «Гудке»:
«Он шёл мне навстречу в длинной, на доху похожей, мехом наружу шубе, в глубоко надвинутой на лоб шапке. Слишком ли мохнатое, невиданно длинношерстное облачение его или безучастное, какое-то отрешённое выражение лица было тому причиной, но только многие прохожие останавливались и с любопытством смотрели ему вслед. Я окликнул его. Мы не виделись два месяца... «Михаил Афанасьевич, а вам никогда не случалось работать в газете?.. Хотите у нас работать?.. Я постараюсь устроить»».
В свою очередь, Булгаков описал эту встречу в повести «Тайному другу»:
«Абрам меня взял за рукав на улице и привёл в редакцию одной большой газеты, в которой он работал. Я предложил по его наущению себя в качестве обработчика. Так назывались в этой редакции люди, которые малограмотный материал превращали в грамотный и годный к печатанию. Мне дали какую-то корреспонденцию из провинции, я её переработал, её куда-то унесли, и вышел Абрам с печальными глазами и, не зная, куда девать их, сообщил, что я найден негодным. Из памяти у меня вывалилось совершенно, почему через несколько дней я подвергся вторичному испытанию. Хоть убейте, не помню. Но помню, что уже через неделю приблизительно я сидел за измызганным колченогим столом в редакции и писал, мысленно славословя Абрама».
12 апреля 1922 года в газете был опубликован первый репортаж, «У курян», за подписью М.Б. Вскоре Булгаков стал штатным фельетонистом.
Согласно справочнику «Вся Москва» на 1922 год, редакция «Гудка» размещалась в дом № 13 по улице Коммунистов. Поскольку такая улица не упоминается ни в одном из справочников, можно предположить, что речь идёт о Большой Коммунистической, бывшей Большой Алексеевской улице. Однако это маловероятно, поскольку большинство редакций и издательств в то время размещались ближе к центру города. Так или иначе, но в июле следующего года сотрудники «Гудка» перебрались на Москворецкую набережную, во Дворец Труда, где помимо ВЦСПС размещалось ещё множество учреждений и редакций газет. Прежде весь квартал между набережной и Солянкой занимал Московский Императорский Воспитательный дом.
Вот как описано это учреждение в «Романе во дворце труда» Ивана Солоневича (Буэнос-Айрес, 1953 г.):
«Во «Дворце Труда» нет решительно ничего дворцового. Это просто грандиозная канцелярия «Всесоюзного Центрального Совета Профессиональных Союзов» — сокращенно ВЦСПС — и центральных комитетов отдельных профсоюзов. В ней около 2 тысяч комнат и около десятка тысяч служащих. «Дворец» помещается на Солянке, 12, в огромном пятиэтажном здании, которое при старом режиме было, если можно так выразиться, колонией тогдашних беспризорников — воспитательным домом. Один из его гигантских екатерининских фасадов — мощная и великолепная в своей простоте стена, выходит на набережную Москва-реки».
Булгаков как репортёр наверняка бывал и в ночной редакции «Гудка», которая размещалась в доме № 7 по улице Станкевича (бывший Большой Чернышевский), поблизости от Тверской.
Однако Булгаков мечтал о большой литературе, о славе популярного писателя, которая могла гарантировать ему материальный достаток.
Из дневника «Под пятой», 18 октября 1924 года:
«Я по-прежнему мучаюсь в «Гудке». Сегодня день потратил на то, чтобы получить 100 рублей в «Недра(х)». Большие затруднения с моей повестью-гротеском («Роковые яйца»). Ангарский (наметил) мест 20, которые надо по цензурным соображениям изменить. Пройдёт ли цензуру. В повести испорчен конец, п(отому) ч(то) писал я её наспех. [Ангарский — редактор издательства «Недра»]
А это запись от 5 января 1925 года:
«Сегодня в «Гудке» в первый раз с ужасом почувствовал, что я писать фельетонов больше не могу. Физически не могу. Это надругательство надо мной и над физиологией».
За четыре года работы в Гудке Булгаков написал более 120 репортажей, очерков и фельетонов. В поисках материалов для своих публикаций он объездил почти всю Москву.
Из фельетона Булгакова «Москва 20-х годов»:
«Где я только не был! На Мясницкой сотни раз, на Варварке — в Деловом дворе, на Старой площади — в Центросоюзе, заезжал в Сокольники, швыряло меня и на Девичье поле. Меня гоняло по всей необъятной и странной столице одно желание — найти себе пропитание. И я его находил, правда скудное, неверное, зыбкое. Находил его на самых фантастических и скоротечных, как чахотка, должностях, добывал его странными, утлыми способами, многие из которых теперь, когда мне полегчало, кажутся уже мне смешными. Я писал торгово-промышленную хронику в газетку, а по ночам сочинял весёлые фельетоны, которые мне самому казались не смешнее зубной боли...»
За время работы штатным фельетонистом в «Гудке», Булгакову удалось пристроить несколько своих рассказов в другие издания. В журнале «Железнодорожник», редакция которого находилась всё в том же Дворце Труда, в 1924 году был напечатан рассказ «Воспоминание...». Рассказы из цикла «Записки юного врача» были опубликованы в журнале «Медицинский работник» в 1925—1926 годах: «Полотенце с петухом», «Вьюга», «Стальное горло», «Тьма египетская», «Крещение поворотом», «Пропавший глаз», «Звездная сыпь», «Морфий» и «Я убил».
Нелёгок труд литератора, но ещё более тяжкие усилия приходится прилагать, чтобы пристроить своё произведение в издательство или в газету. Вот как Булгаков описывал свои мытарства в «Театральном романе»:
«Эти неимоверные, чудовищные расходы привели к тому, что я в две ночи сочинил маленький рассказ под заглавием «Блоха» и с этим рассказом в кармане ходил в свободное от репетиций время по редакциям еженедельных журналов, газетам, пытаясь этот рассказ продать. Я начал с «Вестника пароходства», в котором рассказ понравился, но где напечатать его отказались на том и совершенно резонном основании, что никакого отношения к речному пароходству он не имеет. Долго и скучно рассказывать о том, как я посещал редакции и как мне в них отказывали. Запомнилось лишь то, что встречали меня повсюду почему-то неприязненно. В особенности помнится мне какой-то полный человек в пенсне, который не только решительно отверг мое произведение, но и прочитал мне что-то вроде нотации.
— В вашем рассказе чувствуется подмигивание, — сказал полный человек, и я увидел, что он смотрит на меня с отвращением.
Нужно мне оправдаться. Полный человек заблуждался. Никакого подмигивания в рассказе не было, но (теперь это можно сделать) надлежит признаться, что рассказ этот был скучен, нелеп и выдавал автора с головой; никаких рассказов автор писать не мог, у него не было для этого дарования.
Тем не менее произошло чудо. Проходив с рассказом в кармане три недели и побывав на Варварке, Воздвиженке, на Чистых Прудах, на Страстном бульваре и даже, помнится, на Плющихе, я неожиданно продал свое сочинение в Златоустинском переулке на Мясницкой, если не ошибаюсь, в пятом этаже какому-то человеку с большой родинкой на щеке».
Редакция «Медицинского работника» размещалась в доме № 20 по Большой Лубянке, а позже переехала во Дворец Труда.
Рассказ «Богема» был опубликован в журнале «Красная нива» в 1925 году. Журнал был создан по образцу весьма популярной дореволюционной «Нивы» и являлся приложением к газете «Известия». Его редакция находилась на углу Тверской и проезда Художественного театра (бывшего Камергерского переулка), где Булгаков стал частым гостем после того, как театр заинтересовался его пьесой «Дни Турбиных», написанной по мотивам романа «Белая гвардия». Журнал публиковал произведения Бориса Пильняка, Андрея Платонова и других писателей.
Из дневника Булгакова «Под пятой», 4 января 1925 года:
«Сегодня вышла «Богема» в «Кр(асной) ниве» № 1. Это мой первый выход в специфически-советской топкой журнальной клоаке. Эту вещь я сегодня перечитал, и она мне очень нравится, но поразило страшно одно обстоятельство, в котором я целиком виноват. Какой-то беззастенчивой бедностью веет от этих строк. Уж очень мы тогда привыкли к голоду и его не стыдились, а сейчас как будто бы стыдно. Подхалимством веет от этого отрывка, кажется, впервые с знаменитой осени 1921 г. позволю себе маленькое самомнение и только в дневнике, — написан отрывок совершенно на «ять», за исключением одной, двух фраз».
Надежды Булгакова на приличный заработок и приобретение популярности среди читателей были связаны с издательством «Недра». Однако в те годы, как и сейчас, издатели навязывали писателям кабальные договоры, а платили очень мало.
Ещё один отрывок из дневника Булгакова «Под пятой», 26 октября 1924 года:
«По дороге из «Г(удка)» заходил в «Недра»... Повесть моя «Дьяволиада» принята, но не дают больше, чем 50 руб. за лист. И денег не будет раньше следующей недели. Повесть дурацкая, ни к черту не годная. Но Вересаеву (он один из редакторов «Недр») очень понравилась.
Издательство «Недра» размещалось на Кузнецком мосту в доме № 20, которым прежде владела княгиня Голицына — до революции 1917 года помещения сдавались в аренду торговым предприятиям. В частности, здесь был магазин оптических, физических, геодезических приборов и медицинских инструментов Теодора (Фёдора) Швабе, а фабрика располагалась во дворе соседнего дома, который также принадлежал семье Голицыных.
В 1925 году дом № 20 передали в ведомство ОГПУ, а издательство «Недра» переехало в дом № 1 на углу Кузнецкого моста и Большой Дмитровки. Прежде здесь размещалась контора Императорских театров, а дом выходил своим фасадом на Большую Дмитровку. Издательство расположилось в том же здании, но в той его части, которая находилась в бывшем Кузнецком переулке, который в 1922 году был присоединён к Кузнецкому мосту.
Из дневника Булгакова «Под пятой», 25 февраля 1924 года:
«Сегодня вечером получил от Петра Никаноровича свежий номер (альманаха) «Недра». В нём моя повесть «Дьяволиада»».
19 октября 1924 года:
««Н(акануне)» в этот последний период времени даёт мне мало (там печатается мой фельетон в 4-х номерах о Выставке). Жду ответа из «Недр» насчет «Диаволиады». В общем, хватает на еду и мелочи, а одеться не на что. Да, если бы не болезнь, я бы не страшился за будущее».
Булгаков публиковал свои фельетоны и в газете «Известия», редакция которой находилась на Тверской, рядом со Страстной площадью. Здание было построено по заказу книгоиздателя Ивана Дмитриевича Сытина. Своё издательство Сытин организовал в 1883 году, преобразовав его затем в «Товарищество печатания, издательства и книжной торговли И.Д. Сытина и Ko». Дом, построенный в 1904 году, предназначался для редакции газеты «Русское слово», а на первом этаже разместили книжный магазин.
Во дворе находился еще один корпус, где в первые годы советской власти находились редакция и типография газеты «Правда». Членом редколлегии и секретарем ее редакции служила Мария Ильинична Ульянова, сестра Ленина. В 1927 году, когда рядом было выстроено специальное здание для «Известий», бывший дом Сытина целиком заняла газета «Правда».
Булгаков рассчитывал и на публикацию своих фельетонов в еженедельной антирелигиозной газете «Безбожник», которая размещалась в доме № 35 по Тверской, в начале Столешникова переулка, а позже переехала в дом № 21 по Неглинной улице. Но вскоре он убедился, что ни о каком сотрудничестве не может быть и речи.
Вот что Булгаков написал в дневнике «Под пятой» 5 января 1925 года:
«Сегодня специально ходил в редакцию «Безбожника». Она помещается в Столешниковом) пер(еулке), вернее, в Козмодемьяновском, недалеко от Моссовета. ...В редакции сидит неимоверная сволочь».
Было время, когда Булгаков надеялся, что путь в большую литературу ему откроет участие в Никитинских субботниках.
Из справочника «Вся Москва» на 1927 год:
«Изд-во «НИКИТИНСКИЕ СУББОТНИКИ». Ул. Огарева (Газетный п.), 3, кв.7. Коопер. изд-во писателей. Сущ. с 1922 г. Издаёт беллетристику, книги по истории и теории литературы и художественные издания. Правление — предс. Никитина Евд. Фед.; чл. Правления: Розанов Ив. Никан., Козырев Мих. Як., Новиков-Прибой Ал-ей Сил., Яковлев Ал-др Степ.
Коммерч. Отд., ул. Герцена (Б. Никитская), 10. Магазин — ул. Герцена (Б. Никитская), 10 (угол Газетного переулка)».
А вот впечатления Булгакова, изложенные в дневнике «Под пятой» в ночь на 28 декабря 1924 года:
«Вечером у Никитиной читал свою повесть «Роковые яйца». Когда шёл туда, ребяческое желание отличиться и блеснуть, а оттуда — сложное чувство. Что это? Фельетон? Или дерзость? А может быть, серьёзное? Тогда невыпеченное. Во всяком случае, там сидело человек 30, и ни один из них не только не писатель, но и вообще не понимает, что такое русская литература. <...> Эти «Никитинские субботники» — затхлая, советская, рабская рвань, с густой примесью евреев».
Ещё в 1914 году Евдоксия Никитина организовала субботние встречи, посвященные литературе. Их посещали и литераторы, и филологи. Во время Гражданской войны собрания кружка происходили в Ростове-на-Дону. Позже Никитина вернулась в Москву, возобновила эти встречи, а в 1922 году организовала при кружке своё собственное издательство, которое в 1931 году вошло в состав более крупного издательства «Федерация».
Есть версия, что «Никитинские субботники» были легальной формой встреч московских масонов в двадцатые годы — второй муж Никитиной принадлежал к этому сообществу. На субботних посиделках бывали член ложи Великого Востока Франции Анатолий Луначарский, глава розенкрейцеров Зубакин, другие масоны. Это было в первой половине 20-х годов, до разгрома масонских кружков.
Известный актёр Михаил Чехов также не избежал этого увлечения:
«Тайных обществ в Москве оказалось больше, чем можно было предположить. Я стал посещать некоторые из них и увидел, как легко люди, соблазнённые эгоистической радостью пассивного пребывания в «мистическом тумане», ослепляются и теряют способность критического отношения к окружающему. Умные, образованные, уважаемые люди, часто с громкими именами, собираются в группы, совершают ритуалы и искренне верят, что они истинные хранители тайн и традиций розенкрейцеров, тамплиеров и других славных своих предшественников. И всё это ради «мистического тумана»».
Евдоксия Никитина жила в то время на улице Огарёва. В 1924 году «Никитинские субботники» стал посещать Булгаков — он читал отрывки из «Белой гвардии» и других своих произведений. Булгаков надеялся на помощь в публикации своих рукописей, но не сбылось. Поэтому завсегдатаи «субботников» и заслужили от него весьма едкую характеристику.
Со второй половины 20-х годов субботние встречи стали проходить в квартире Никитиной на Тверском бульваре. Дом № 24 до революции принадлежал князю Феликсу Юсупову-старшему, сын которого участвовал в убийстве Григория Распутина в декабре 1916 года. За это преступление Юсупова-младшего выслали в имение отца под негласный надзор, а ещё через год его семья эмигрировала во Францию.
Помимо заботы о пропитании, перед Булгаковым в начале 20-х годов встала ещё одна проблема — рукописи рассказов и повестей нужно было перевести в машинописный текст, прежде чем отдать их в газету или в издательство. Однако денег, чтобы оплатить работу машинистки, у него не было, да и времени, чтобы переписать текст набело, не хватало.
Из воспоминаний Семёна Ляндреса:
«В сентябре 1970 года Ирина Сергеевна Раабен рассказала нам, как поздней осенью 1921 года к ней пришел очень плохо одетый молодой человек и спросил, может ли она печатать ему без денег — с тем, чтобы он заплатил ей позже, когда его работа увидит свет. «Я, конечно, согласилась», — сказала Ирина Сергеевна. Теперь, спустя полвека, она впервые рассказывала об этом: её племянник, профессор-историк А.А. Зимин, уговорил её поделиться с нами своими воспоминаниями».
Вот отрывок из воспоминаний Ирины Раабен, записанных Александром Александровичем Зиминым:
«Я жила тогда — с родителями и мужем — в доме № 73 по Тверской, где сейчас метро «Маяковская». Муж был студентом последнего курса, я работала сестрой, а по вечерам подрабатывала перепиской на машинке. Внизу помещался цирк. Артисты, братья Таити, печатали у меня свои куплеты. Может быть, они направили ко мне Булгакова. Первое, что мы стали с ним печатать, были «Записки на манжетах». Он приходил каждый вечер, часов в 7—8, и диктовал по два-три часа и, мне кажется, отчасти импровизировал. У него в руках были, как я помню, записные книжки, отдельные листочки, но никакой рукописи как таковой не было. Рукописи, могу точно сказать, не оставлял никогда. Писала я только под диктовку. Он упомянул как-то, что ему негде писать. О своей жизни он почти не рассказывал — лишь однажды сказал без всякой аффектации, что, добираясь до Москвы, шел около двухсот верст от Воронежа пешком — по шпалам: не было денег».
Ещё один отрывок из воспоминаний Ирины Сергеевны Раабен, дочери Сергея Николаевича Каменского:
«Мой отец был командир дивизиона, генерал, брат кончил Пажеский корпус; оба перешли на сторону советской власти, но в то время, когда появился Михаил Афанасьевич, мы ещё, как бы сказать, не перековались. <...> Отец был необыкновенным по доброте человеком, его любили все — дети, прислуга, солдаты».
После революции Каменский преподавал в Академии Генштаба, работал в Высшей военной инспекции Рабоче-крестьянской Красной армии, но уже с середины 20-х годов оказался не у дел.
В 20-е годы нумерация домов по Тверской ещё не изменилась по сравнению с 1916 годом, поэтому можно утверждать, что Ирина Раабен жила в третьем доме от угла с Триумфальной площадью. Это был доходный дом, принадлежавший страховому обществу «Россия» — вполне приличное место жительства для дочери бывшего генерала.
1910-е гг. Доходный дом на Сретенском бульваре, где в 20-е годы обосновалось ЛИТО
Вид на Маросейку от Ильинских ворот. Справа — дом, где размещались меблированные комнаты братьев Ивана и Александра Еремеевых, а в 1922 году — редакция «Вестника»
1909 г. Типография Павла Рябушинского в доме № 3 по Большому Путинковскому переулку
1900 г. Московский Императорский Воспитательный дом на Москворецкой набережной. В 20-х годах в помещениях «Дворца Труда» размещались различные учреждения и редакции газет
1910-е гг. Большой Чернышевский в сторону Тверской улицы. Дом Московской городской управы (№ 3), дом Гербека (№ 5) и за ним — дом издателей «Русских Ведомостей» (№ 7), где позже разместилась ночная редакция «Гудка»
1900-е гг. Большая Лубянка в сторону Сретенки. Справа — дома №№ 16, 18, 20. Вдали видна колокольня Сретенского монастыря. В 20-х годах в доме № 20 размещалась редакция газеты «Медицинский работник»
1900 г. Вид на Камергерский переулок с Тверской улицы
1890-е гг. Кузнецкий мост от Большой Лубянки. Слева — магазин Швабе в доме княгини Голицыной. Справа — ограда Введенской церкви, которая была снесена в 1925 году. На этом месте появилась площадь Воровского
1900-е гг. Дом Сытина на Тверской. С 1927 года здесь размещалась редакция газеты «Правда»
1900-е гг. Вид на Газетный переулок с Тверской улицы. В третьем доме по левой стороне переулка в 20-е годы прошлого века размещалось издательство «Никитинские субботники»
1914 г. Большая Никитская у Газетного переулка. Магазин издательства «Никитинские субботники» открылся в 1922 году в доме, где прежде размещался обувной магазин
Дом московского градоначальника (№ 22). Левее — дом князя Юсупова (№ 24). Правее — дом Ольги Васильевны Кутайсовой, дочери Василия Андреевича Дашкова, директора Румянцевского музея. В 20-х годах в одной из квартир этого дома проходили «Никитинские субботники»
1926 г. Тверская улица в сторону Триумфальной площади. В крайнем доме слева (бывший дом страхового общества «Россия», третий от площади) жила Ирина Сергеевна Раабен вместе с мужем, Евгением Валентиновичем Раабен, сыном инженера-путейца из Петербурга
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |