Творчество М.А. Булгакова изучается уже более полувека. За это время количество монографий и статей выросло до объема, уже, по-видимому, не поддающегося исчислению.
Попытки создания библиографии Булгакова предпринимались и ранее, но в силу разных причин не были доведены до завершения, требующего квалифицированных многолетних усилий. И во вступительном слове к первому тому справочника «М.А. Булгаков. Аннотированный библиографический указатель» (далее — Указатель) составители рассказывают о попытках создать полную библиографическую картотеку текстов Булгакова и текстов о нем, вспоминают о работе по собиранию библиографии писателя, осуществленной сотрудниками Российской национальной библиотеки, и усилия Александра Алексеевича Нинова1, стоявшего у истоков отечественного булгаковедения, — организатора знаменитых в научных кругах Булгаковских чтений, из которых, в частности, выросла рабочая группа исследователей, подготовивших в 1989—1990 годах первое текстологически выверенное собрание сочинений писателя2.
Безусловно, создатели Указателя опираются на сделанное ранее — но идут дальше. Самое главное, что они сумели эту работу завершить.
На разных этапах подготовки рукописи будущего справочника в Российской государственной библиотеке искусств (РГБИ) проходили обсуждения методов работы, адресатов, концепции книги.
Надо признаться, что в процессе обсуждения концепции Указателя я не соглашалась с позицией авторов: делать указатель аннотированным, с привлечением цитат из рецензий, книг и статей. Теперь признаю свою недальновидность. В период пандемии получить такой материал оказалось бесценным подарком. Чего стоит один лишь перечень обследованных и использованных фондов, архивов государственных и частных, университетских и театральных, отечественных и зарубежных.
Объем выполненной работы поражает воображение. Здесь и архивные фонды писательских и театральных организаций, и личные фонды, хранящиеся в нашей сокровищнице — РГАЛИ, и зарубежные архивные хранилища, такие, как Бахметьевский архив русской и восточноевропейской истории и культуры Колумбийского университета, фонд Драматической ассоциации Йельского университета, архивное собрание Нью-Йоркской публичной библиотеки. В нынешней ситуации историко-культурного разлома перечень печатных откликов на произведения Булгакова, в том числе хранящихся в зарубежных архивах, обретает еще большее значение.
Напомню, что в начале 1990-х личных компьютеров, за редчайшим исключением, в распоряжении ученых не было. Сегодня страшно вспомнить, в каких условиях шла работа над комментариями, когда, например, требовалось всего-то отыскать неизвестно кому принадлежащую строчку романса или уточнить годы жизни упоминаемого персонажа, — задачи, которые ныне, бывает, решаются в два клика.
Но, облегчив задачи сравнительно частные, конкретные, Интернет предал забвению огромный массив накопленного и проработанного материала. То, что не оцифровано и не размещено в Интернете, будто и не существует, и те, кто не отдает себе в этом отчета, обречены бесконечно изобретать велосипед.
Увы, часть нового поколения булгаковедов, видимо, полагает, что архивные изыскания и работа с литературой в архаичной, как им представляется, форме книг, проработка газет и газетных подшивок 1920—1970-х, а также литературно-художественных журналов 1970—1990-х годов, — совершенно излишни.
Когда я начинала заниматься творчеством Булгакова, нам были хорошо известны статьи и отечественных, и зарубежных исследователей — из Италии, Америки, Франции, Венгрии, Польши. Более того, авторов этих статей мы знали в лицо. Встречались на Булгаковских чтениях в Санкт-Петербурге, на других международных конференциях. Мы пристрастно следили за новыми идеями, неожиданными ракурсами исследований, неизвестными ранее фактами биографии писателя. Основной корпус текстов — критических и исследовательских статей и книг о Булгакове — возможно было «держать в голове», прекрасно помня, где, когда и у кого родилась свежая мысль и как она развивалась в позднейших трудах, кто опубликовал неизвестный булгаковский текст (было и такое!).
Ныне, спустя полвека изучения наследия писателя, безусловно вошедшего в сонм классиков мировой литературы, такое «легкое узнавание» публикаций и авторов стало невозможным: современное «булгаковедение», расширяясь, стало брать количеством: оно породило множество эпигонских, повторяющих ранее сказанное и найденное печатных текстов. Сложившемуся положению способствовал уже упомянутый мною выше разлом среды, информационный занавес, пришедший на смену занавесу железному.
Изучающие творческое наследие Булгакова, нарушая преемственность развития, часто обедняют собственные возможности дальнейшего продвижения исследования, начиная анализ ab ovo. За тщательностью ссылок на предшественников, помимо этической стороны дела, стоит возможность уточнения собственной точки зрения на предмет, понимание того, что ты добавляешь к уже известному. В чем и отчего согласен (не согласен) с коллегой.
И Указатель становится принципиально важным фактом развития булгаковедения как отрасли гуманитарного знания: восстанавливая последовательность звеньев, он делает внятными этапы изучения, хронологию открытий, то есть становится важнейшим историческим инструментом.
Библиография, выстроенная по хронологическому принципу, намечает вехи становления Булгакова-писателя, выделяет периоды творчества, многое уточняя в его биографии и рецепции его творчества. Об огромном теоретическом значении пополнения фактологической исследовательской базы современный методолог научного знания говорит так:
Всякая продуктивная научная теория или эвристическая концепция, превращаясь в научную парадигму, неизбежно проходит <...> ряд последовательных изменений. Логика этих изменений заключается в том, что накопление эмпирического материала меняет внутреннюю структуру исследовательских проблем и, соответственно, задач интерпретации: происходит закономерный сдвиг от описания принципиально нового материала, ставшего доступным именно благодаря этой теоретической направленности исследовательского внимания на новые предметные обстоятельства и возможности их интеллектуальной фиксации, — к систематизации <...> гипотез и объясняющих теорий3.
Появление Указателя являет собой тот самый случай, когда «накопление эмпирического материала меняет внутреннюю структуру исследовательских проблем». Массив информации, сконцентрированный в едином издании, сам по себе, как правило, сообщает знанию, казалось бы, уже известному, иное качество, подталкивая внимательного читателя к новым размышлениям и гипотезам. Тем более, что немалое количество сведений, фактов, названий и дат, указаний на печатные заметки, отклики, рецензии и дат, связанных с творческой биографией писателя, впервые вводится в научный оборот.
Первый том Указателя дает объемное видение начала литературного пути Булгакова; далее подробно представлен его «московский период». Ранние очерки в газете «Накануне», сатирические повести и их оценка в открытой печати, публикация первого романа («Белая гвардия») на страницах журнала «Россия» (оборванная в связи с закрытием издания), наконец, переход к созданию драматических сочинений — все эти этапы становления писателя, освещенные в разных ракурсах, с максимальным привлечением материала, от кратких информационных газетных заметок до развернутых журнальных статей, создают широкую панораму рецепции произведений Булгакова его современниками.
Указатель становится корпусом неопровержимых свидетельств, который дает возможность появления нового видения положения Булгакова в контексте историко-культурной ситуации 1920—1930-х годов.
Начну с простого. Указатель опровергает общеизвестный факт — цифру, приведенную в письме Булгакова к Правительству4: отзывов за десятилетие литературной работы он насчитал 301, из которых 298 были ругательными.
Указатель сообщает об ином количестве гневных обвинительных заметок и статей — цифра эта вырастает в разы: оказывается, их было не три сотни, а тысячи. И уточнение этой цифры превращается в один из элементов резко меняющейся общей картины. Интенсивность и градус травли сообщают о значении нового писательского имени, его опасности для укрепляющегося советского государства. Приходит понимание совершенно особого положения Булгакова не только в отечественной литературе, но и в общественной жизни. Указатель дает иное, ранее невозможное видение уникальности масштаба личности писателя и его влияния на умы. Поразительно, что человек сумел не только выстоять в ситуации такой массированной травли, но еще и продолжал сочинять.
Второе, что обращает на себя внимание, — это подтверждение того, что важнейшие литературные влияния, истоки творчества писателя были названы еще в 1920-е годы. При чтении прессы тех лет выясняется, что современники, которые, по привычному советскому клише, должны были «не понимать» писателя, вполне адекватно оценивали его творчество. Уже в середине 1920-х были отмечены связи булгаковских произведений с Пушкиным, Толстым и Достоевским, Гоголем и Салтыковым-Щедриным, его ориентация на большую классическую литературу XIX века.
Уже после первых его шагов по литературной стезе, в 1923 году, писали: «Этот еще молодой, но выдающийся писатель до сих пор не получил должной оценки и признания» [Красный журнал...]. В 1924 году, после выхода в свет «Диаволиады», о ней одобрительно отозвались теоретик литературы В.Ф. Переверзев5 и критик В.П. Правдухин6, отметив влияние на автора Гоголя и Достоевского. Сразу же были выявлены принципиально важные вещи: бесспорность таланта — и традиции, которым следует Булгаков, имена учителей. Рецензии на первые печатные вещи писателя появились незамедлительно, и они были точными. Критикой с легкостью были определены корни булгаковского творчества. То, что позднее приходилось вычленять при известном умственном усилии, тогда, насколько можно судить, было видно невооруженным глазом. Так, рецензент «Нового мира» писал: «Булгаков стоит особняком в нашей сегодняшней литературе, его не с кем сравнивать. Разложить его творчество — нетрудно. Нетрудно проследить и его генеалогию» [«Недра»...] (а чуть выше назывались имена Гоголя, Гофмана, Достоевского). Внимательный Ю.В. Соболев подтверждал, что в «Дьяволиаде» автор «обнаружил любопытнейшее сочетание Гофмана с весьма современным Гоголем» [Соболев].
В сентябре 1925 года В.В. Вересаев, известный и авторитетный литератор, обращаясь к Булгакову, писал, что хотел бы помочь ему (чтобы «сберечь хоть немного ту крупную художественную силу, которой Вы являетесь носителем») и сообщал: Горький «очень Вас заметил и ценит» [Чудакова: 10]. После выхода тонкого, ценой в 10 копеек, сборника рассказов Булгакова «Трактат о жилище» (ЗиФ, 1926) рецензент отмечал, что «Псалом» отличается «тонкостью нежно-лирического рисунка», а юмор Булгакова «похож на тонкие вспышки нервических улыбок Гейне» [Бывалов]. О «Белой гвардии» в письме к издателю Н.С. Ангарскому отозвался М. Волошин:
Я очень пожалел, что Вы все-таки не решились напечатать «Белую гвардию», особенно после того, как прочел отрывок из нее в «России». В печати видишь вещи яснее, чем в рукописи... И во вторичном чтении эта вещь представилась мне очень крупной и оригинальной: как дебют начинающего писателя ее можно сравнить только с дебютами Достоевского и Толстого [Чудакова: 318—319].
Другое дело, что связи эти, для Булгакова важнейшие, определяющие, расценивались тогда со знаком минус: в них уличали. Тем не менее взгляд современников в литературно-критических отзывах был и внимателен, и точен. Но теми, кто начинал изучение творчества Булгакова в 1970—1980-е годы, кто работал в архивах и библиотеках, отыскивая газетные и журнальные отклики, прежде всего осознавался накал страстей не столько литературной, сколько общественно-политической борьбы. Оттого невольно акцентировался лишь факт отторжения писателя, к цитированию отбирались выступления самые резкие, уничижительные — до прямых оскорблений. А невероятно быстрое осознание современниками и масштаба писателя, и его влиятельности, и уникальности его художественного дара замечено не было.
В работах 1970—1980-х годов имена авторов, увидевших эти переклички молодого прозаика с классиками сразу же после первых его публикаций, как правило, не упоминались, создавая обманчивое впечатление слова, сказанного впервые. Тем самым искажалась реальная история взаимодействия булгаковских произведений (и личности автора) с современной ему актуальной литературной жизнью.
Литературоведы, писавшие о творчестве Булгакова в 1960—1970-е годы (кто-то — не подозревая о предшественниках, кто-то — нарочито опуская их имена, чтобы собственная мысль, наблюдение, параллель представлялись читателям первооткрывательскими), не учитывали те здравые, порою весьма тонкие суждения, где точность аналитического размышления перекрывалась резкостью эпитетов и политическими ярлыками. Тем не менее развивались мысли, впервые высказанные на полвека раньше.
В 1970-х многим казалось, будто бы изучение творчества Булгакова, в частности, его связи с литературой XIX века начиналось от нуля, что лишь с публикацией «Мастера и Маргариты» критики заметили и оценили писателя. Теперь понятно, что масштаб таланта Булгакова стал очевидным невероятно быстро, спустя два-три года после его появления в московских литературных кружках и начала его литературной работы. И Указатель восстанавливает историческую справедливость, называя имена первопроходцев.
Безусловно странно говорить о «рецепции» творчества Булгакова, называя имена «неприятных» фигур, энергично формулирующих в 1920—1930-е годы причины своего неприятия и булгаковских произведений, и самого автора, — тем не менее это необходимо.
Третье важное соображение, теперь засвидетельствованное, подтвержденное документально: за творчеством молодого писателя с самых первых его литературных шагов пристально следят за рубежом, о нем пишут газеты и журналы Берлина и Парижа, Нью-Йорка и Чикаго, Токио, Праги, Белграда. И связи булгаковского творчества устанавливаются не только с классиками литературы русской, но и зарубежной. Называются имена Гофмана, Гейне, Свифта.
О Булгакове пишут не только потому, что эмигрантов привлекает его оппозиционность новой власти, но и потому, что трогает другое: «неугасимая искра Божия» [Сперанский]. Но это означает, что мировое признание таланта молодого прозаика и драматурга началось уже тогда, в 1920—1930-е годы, возможно поэтому — спустя полвека — оно обрело такой масштаб. Железный занавес еще не был опущен: эмиграция ревностно следила за тем, что происходит в России, европейские читатели интересовались литературой и театром.
Когда же в конце 1960-х, после публикации романа «Мастер и Маргарита», имя Булгакова вновь облетело читающий мир, о нем стали писать на всех языках — это поразило советского гражданина, отвыкшего от некогда естественного взаимодействия событий культурной, художественной жизни планеты. Взрывной характер вспыхнувшей читательской любви и доверия к писателю, умершему четверть века назад, его влияние на новое поколение сделали очевидным острейший дефицит тех ценностей, которые отрицались и дискредитировались долгие десятилетия.
Итак, при внимательном чтении двух томов Указателя уточняются, корректируются, а порой — достаточно резко меняются устоявшиеся представления о месте писателя в историко-литературном и общественном контексте 1920-х — начала 1930-х годов. В скобках замечу, что, конечно, важны не только материалы Указателя, но и другие свидетельства, среди них четырехтомник писем О.С. Бокшанской к Вл.И. Немировичу-Данченко7, мемуарные документы (вроде замечательного дневника служащего МХАТа — милиционера А.В. Гаврилова8), агентурно-осведомительные сводки9, сообщающие о настроениях писателя и его окружения...
Сказанного достаточно, чтобы утверждать: задуманная в 1990-е годы в качестве информационно-служебного справочника библиография Булгакова превратилась в фундированное научное исследование. Указатель не только представляет собой огромный, хорошо структурированный массив информации, но и фиксирует движение исторического времени.
Труды подобного рода становятся неоценимым подспорьем в исследовательской работе при изучении творчества конкретного автора. Кроме того, они обладают немалым потенциалом компендиума исторических источников более широких возможностей: они дают представление о периодике тех лет и ее активных деятелях, общественном интересе (либо равнодушии) к тем или иным литературно-художественным событиям.
Имея на письменном столе одну лишь эту книгу, можно исследовать различные темы: как шло формирование репутации писателя во многих ее деталях, причины и особенности известности драматурга за рубежами страны, жизнь его пьес на сценах национальных республик Союза и многие-многие другие.
Все сказанное выше не означает, что Указатель совершенен. Как в любой крупной и объемной работе, в нем могут быть уточнены структурные звенья, со временем безусловно появятся дополнения. И второй том уступает первому по сбору информации, количество упущенного здесь намного больше. Объяснить это нетрудно: взрывной интерес к творчеству писателя, произошедший в 1970—1980-х годах, невероятно трудоемок для подсчетов, и, по-видимому, объем второго тома должен был бы в разы превышать объем первого.
Задуманное много лет назад, на пике общественного интереса к наследию Булгакова, казалось бы, сугубо служебное издание проходило сквозь десятилетия новейшей истории страны и вышло в свет в совершенно ином историко-культурном контексте.
Сравнительно недавно я была почти уверена, что в первые два десятилетия XXI века постепенно складывается новый этап научного освоения булгаковского наследия. Оптимистические надежды основывались на появлении в течение сравнительно короткого времени нескольких важных прорывных работ, которые останутся надолго.
Это фундаментальное издание вариантов и редакций романа «Мастер и Маргарита» в двух томах, подготовленное Е.Ю. Колышевой10. Возвращение к рутинной, «неэффектной» и чрезвычайно сложной работе проверки текстов — важнейший симптом их начинающегося переосмысления в новом историко-культурном контексте третьего десятилетия XXI века.
Это «Щит Персея» — кардинально новое прочтение «главного» романа Булгакова, осуществленное ленинградским филологом О.Я. Поволоцкой11.
Назову также публикацию прежде неизвестных архивных документов и сведений, относящихся к сравнительно малоизученному периоду жизни писателя во Владикавказе, подготовленную О.Е. Этингоф12.
Наконец, завершение научного, текстологически выверенного трехтомного издания пьес, — том киносценариев и либретто Булгакова. Напомню, что из задуманного еще в середине 1980-х издания, в 1989—1990-х годах были напечатаны первые два тома, третий том13 вышел к читателям лишь в 2013-м, отстав от первых двух почти на четверть века.
Полезной стала книга литературоведа А.Н. Варламова «Михаил Булгаков»14, появившаяся в серии ЖЗЛ. Помимо добросовестно и основательно изученного автором корпуса текстов и исследований, безусловно важным стало введение в научный оборот источников нетривиального рода — агентурно-осведомительных сводок, сообщавших о высказываниях и настроениях писателя, порой превращающихся в полезный источник знания о его произведениях.
И, наконец, двухтомный аннотированный библиографический Указатель, который непременно для сотен литературоведов и историков литературы станет настольной рабочей книгой.
Нельзя не обратить внимание на то, что все эти работы потребовали долгого дыхания авторов. Несколько лет посвятила работе над черновиками и основным текстом «Мастера и Маргариты» Е.Ю. Колышева. Два тома Указателя готовились в течение четверти века. Десятилетие созревала и оттачивалась исследовательская мысль О.Я. Поволоцкой. Более десяти лет интенсивной деятельности рабочей группы булгаковедов потребовалось для подготовки научного издания драматургического наследия Булгакова.
Любое существенное обновление ракурсов прочтения наследия известного писателя связано либо с расширением источниковедческой (фактологической) базы, либо со сменой историко-культурной ситуации в обществе, дающей новую точку зрения в интерпретации старых текстов. Удача, когда они соединяются. К сожалению, сегодняшние обстоятельства историко-культурной российской ситуации таковы, что эти, без преувеличения, важнейшие работы не вызвали заметной критической реакции, не породили и сколько-нибудь широких обсуждений и, насколько могу судить, не оказали принципиального воздействия на развитие отечественного булгаковедения как отрасли гуманитарной науки.
Литература
Бывалов Е.С. «Трактат о жилище». Изд. «Земля и Фабрика». Библиотека сатиры и юмора. 1926 / В.З. // На вахте. М., 1926. 25 апр. (№ 95). С. 4.
Красный журнал для всех: ежемес., худож.-литер., обществ.-экон. и науч.-попул. журн. № 2. Декабрь, 1922, изд. «Прибой», с. 72 / Z // Накануне. Берлин, 1923. 4 февр. (№ 38). С. 7. — Лит. прил. к газ.: Накануне. № 252.
«Недра», книга шестая / Л-в // Новый мир. М., 1925. № 6. С. 151—152.
Соболев Ю.В. Литературно-художественные сборники «Недра». Книга VI-ая. М. 1925 г. / Ю.С. // Заря Востока. Тифлис, 1925. 12 марта (№ 825). С. 6.
Сперанский В.Н. Ответ В.Н. Сперанского: анкета «Литературной недели» «Дней» // Дни. Париж, 1927. 13 нояб. (№ 1236). С. 3.
Чудакова М.О. Жизнеописание Михаила Булгакова. 2-е изд., доп. М.: Книга, 1988. 672 с.
Примечания
1. Нинов Александр Алексеевич (1931—1998) — историк литературы, критик. В 1957 году окончил аспирантуру Ленинградского университета. После организации обсуждения романа Вл. Дудинцева «Не хлебом единым» был вынужден покинуть университет. Несколько лет работал на договорной основе редактором в издательстве «Библиотека поэта». Докторскую диссертацию А.А. Нинова не утверждали три года. В начале 1970-х вернулся в ЛГИТМиК на штатную работу. С 1980 по 1990 год возглавлял секцию критики и литературоведения в Ленинградском отделении Союза писателей. Организатор Булгаковских чтений (1984—1998) и рабочей группы, выпустившей в 1989—1990 годах первое текстологически выверенное пятитомное собрание сочинений М.А. Булгакова и два фундаментальных тома его драматургического наследия. В начале 1990-х основал журнал «Всемирное слово», российскую версию европейского «Lettre international», став его главным редактором.
2. Булгаков М.А. Собрание сочинений. В 5 т. М.: Художеств. лит. 1989—1990.
3. Гудков Л.Д. О социологии морали: [рукопись]. С. 24. Подробнее о проблеме см.: Гудков Л.Д. Формы «генезиса» и «опыта». Стадии дифференциации в науке // Гудков Л.Д. Метафора и рациональность как проблема социальной эпистемологии. М.: Русина, 1994. С. 319—350.
4. Цит. по изд.: Булгаков М.А. Письмо Правительству СССР от 28 марта 1930 г. // Булгаков М.А. Собрание сочинений. В 5 т. Т. 5. Письма. С. 443—450.
5. Переверзев В.Ф. Новинки беллетристики // Печать и революция. М., 1924. Кн. 5. С. 134—139.
6. Правдухин В.П. «Недра»: лит.-художеств. сб. Кн. 4 // Красная новь. М., 1924. № 2. С. 309.
7. Письма О.С. Бокшанской Вл.И. Немировичу-Данченко. В 2 т. / [сост., ред., коммент. И.Н. Соловьева]. М.: Моск. Художеств. театр, 2005.
8. Гаврилов А.В. Сезон 1928/1929 // Художественный театр после революции. Дневники и записи / сост. С.К. Никулин. М.: Артист. Режиссер. Театр, 2020. С. 249—369.
9. «Я не шепотом в углу выражал эти мысли...»: [материалы надзорного дела М.А. Булгакова] / под ред. С. Смелянского; сост. В. Болтромеюк. М.: Красная гора, 1994. 57 с. — (Архив Лубянки).
10. Булгаков М.А. Мастер и Маргарита. Полное собрание черновиков романа. Основной текст. В 2 т. / сост., текстол. подгот., вступит. ст., коммент. Е.Ю. Колышевой. М.: Пашков дом, 2014.
11. Поволоцкая О.Я. Щит Персея. СПб.: Алетейя, 2015. 448 с.
12. Этингоф О.Е. Иерусалим, Владикавказ и Москва в биографии М.А. Булгакова. М.: Языки славянской культуры, 2017. 445 с., [16] л. ил., фот.
13. Булгаков М.А. Пьесы 1920-х годов / сост. и общая ред. А.А. Нинова. Л.: Искусство, Ленингр. отделение, 1989. 592 с.: ил.; Булгаков М.А. Пьесы 1930-х годов / сост. и вступит. ст. А.А. Нинова. СПб.: Искусство-СПб., 1994. 672 с.: ил.; Булгаков М.А. Драматические инсценировки и оперные либретто / сост. и вступит. ст. А.А. Нинова. СПб.: Алетейя, 2013. 608 с.
14. Варламов А.Н. Михаил Булгаков. М.: Молодая гвардия, 2008. 838, [2] с., [16] л. ил., портр. — (Жизнь замечательных людей).
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |