Дорогой Яков Леонтьевич!
Чувствую, что бедная моя голова отдохнула1. Начинаю беседовать с друзьями, о которых вспоминаю с нежностью. И в первых строках посылаю привет Дарье Григорьевне, Евгении Григорьевне и Андрею Андреевичу2.
Засим: «Синоп» — прекрасная гостиница. Отдохнуть здесь можно очень хорошо. Парк. Биллиард. Балконы. Море близко. Просторно. Чисто. Есть один минус — еда. Скучно. Однообразно. Согласитесь сами, что нисколько не утешают таинственные слова в карточке — цвыбель клопс, беф-Строганов, штуфт, лангет пикан и прочее. Под всеми этими словами кроется одно и то же — чушь собачья. А многие, в том числе и я, принимают Иноземцевы капли, и кормят их рисовой кашей и киселем из черники.
Все остальное хорошо. Не нравится здесь немногим. Но в числе их сестренка Ольга3. Въехала она сюда с таким грохотом, что даже я, при всей моей фантазии, изумился. И теперь с утра до вечера кроет последними словами побережье. И горы, и небо, и воздух, и магнолии, и кипарисы, и Женю4 за то, что привез ее сюда, и балкон за то, что возле него пальма. Говорит, что всех надо выселить отсюда, а устроить цитрусовые плантации. Словом, ей ничего не нравится, кроме Немировича. Начала она с того, что едва не утонула. И если бы Ершов, как был в одежде, не бросился в воду и не вытащил ее, неувязка была бы крупная. Люся чувствует себя хорошо, чему я очень рад. Наша жизнь трудная, и я счастлив буду, если она наберет здесь сил.
Первое время я ничего не читал, старался ни о чем не думать, все забыть, а теперь взялся за перевод «Виндзорских» для МХАТа5. Кстати о МХАТе. Оттуда поразительные вести. Кумовья и благодетели показывают там такой класс, что можно рот разинуть. Но об этом как-нибудь при свидании. Люся мне говорит — ты — пророк!
Ах, дорогой Яков Леонтьевич, что-то будет со мною осенью? К гадалке пойти, что ли?
Что с «Мининым»? Я Асафьеву послал в письме маленькое дополнение к одной из картин. Работает ли он?6
Мы собираемся выехать отсюда 27—28.VIII-го через Тифлис—Владикавказ (Орджоникидзе).
Ежели успеете написать мне сюда, обрадуете. Люся посылает всем вашим самые теплые, дружеские приветы. Не забывайте!
Ваш М. Булгаков.
Сухум, гостиница «Синоп».
Примечания
Впервые: Булгаков М. Письма. М., 1989. Печатается по автографу (ОР РГБ, ф. 562, к. 19, ед. хр. 27, л. 1—2).
1. На отдых в Синоп Булгаковы уехали 27 июля 1936 г.
2. Яков Леонтьевич Леонтьев и хирург Андрей Андреевич Арендт (прямой потомок знаменитого хирурга, лейб-медика Николая Федоровича Арендта (1786—1859), который был в числе врачей, оказывавших медицинскую помощь Пушкину после дуэли с Дантесом) были женаты на родных сестрах — Дарье Григорьевне и Евгении Григорьевне. Обе семьи жили вместе, «одним хозяйством».
3. Имеется в виду О.С. Бокшанская.
4. Речь идет о Е.В. Калужском, муже О.С. Бокшанской.
5. В мае 1936 г. Булгаков заключил договор с МХАТом на перевод пьесы Шекспира «Виндзорские проказницы». Перед драматургом была поставлена задача написать новое произведение на основе объединения мотивов «Виндзорских проказниц» и «Генриха IV». В дальнейшем Булгаков отказался от этой работы в связи с разрывом отношений с МХАТом.
6. Лето и осень 1936 г. стали для Булгакова временем тяжелых раздумий о дальнейшей своей творческой судьбе. В МХАТе он уже оставаться не мог после снятия со сцены его пьесы «Мольер». Хотя он и подписал в мае договор с МХАТом на перевод «Виндзорских проказниц», было ясно, что разрыв с театром неизбежен. «Кладбище моих пьес», — с горечью говорил о любимом театре писатель.
И в этот момент, а именно 16 июня, к Булгакову обратился с предложением написать либретто оперы «Минин и Пожарский» композитор Б.В. Асафьев, который давно вынашивал замысел создания русской патриотической оперы и считал, что лучше Булгакова это никто не сделает.
Позже, в автокомментарии к опере, Б.В. Асафьев напишет: «Основная тема (оперы): защита родины, основной канвой сценария является возникновение и продвижение народного нижегородского ополчения и изгнание поляков-интервентов из Кремля (1612). Музыка оперы песенно-напевная, стремится воссоздать в реалистических массовых сценах через широко развитые хоровые ансамбли ряд картин могучего народного патриотического подъема».
Первый разговор между художниками был тяжелым. Булгаков не дал ясного ответа, хотя Асафьев ему чрезвычайно понравился. «Асафьев... очень умен, остер, зол», — запишет Е.С. Булгакова в своем дневнике после встречи с композитором.
Однако на следующий день Булгаков не только дал согласие на творческий союз с Асафьевым, но и подписал договор с Большим театром, чему руководство ГАБТа было очень радо. Стало ясно, что Большой театр стремится заполучить блестящего стилиста в свой штат.
Булгаков тут же приступил к работе, окунувшись в родную стихию. Проработав за короткий срок огромный исторический материал, он закончил первую редакцию либретто почти за месяц. 26 июля Елена Сергеевна записала в дневнике: «Завтра мы уезжаем из Москвы в Синоп под Сухумом. «Минин» закончен. М.А. написал его ровно в месяц, в дикую жару. Асафьеву либретто чрезвычайно понравилось. Он обещает немедленно начать писать музыку».
Асафьев в первых письмах к Булгакову (июль 1936 г.) всячески стремился поддержать писателя, в то же время сообщая и о своих горестях и переживаниях. «...Вы кончили «Минина». Разрешите поэтому Вас от души поздравить и приветствовать... В успех этого дела глубоко верю и увлечен пламенно... Я искренне взволнован и всколыхнут Вашим либретто... Умоляю, не терзайте себя. Если б я знал, как Вас успокоить! Уверяю Вас, в моей жизни бывали «состояния», которые дают мне право сопереживать и сочувствовать Вам: ведь я тоже одиночка. Композиторы меня не признают... Музыковеды в большинстве случаев тоже. Но я знаю, что если бы только здоровье, — все остальное я вырву из жизни. Поэтому, прежде всего, берегите себя и отдыхайте».
Словом, отношения между крупными русскими художниками-«одиночками» складывались прекрасно, оба понимали, что избранная ими тема имеет принципиальное значение для возрождения русского национального самосознания.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |