Квартира, в которой предстояло жить молодоженам, состояла из трех светлых комнат и убранством своими напоминала недорогой, но достаточно приличный гостиничный номер где-нибудь в Лозанне или Ницце, в котором останавливались приезжающие туда подлечиться провинциалы из отдаленных губерний Российской империи. Поскольку наша молодая пара никогда за границей не бывала и о Лозанне и Ницце даже не мечтала, то никаких подобных ассоциаций эта квартира на улице Рейтарской у них не вызывала. Она показалась им милой и уютной. И месяц, который они собирались в ней провести, обещал действительно стать медовым.
Сиреневые шторы на окнах, венская мебель в стиле бидермайер, несколько копий немецких художников на стенах и белое фортепиано создавали атмосферу благодушия и спокойствия. Жених, когда его милая вторая половинка отдала последние распоряжения горничной и дверь за Клавкой (так ее звали) наконец закрылась, сел за фортепиано и заиграл марш Мендельсона. Невеста подлетела к нему и, обняв сзади, прижалась щекой к его щеке.
— Вот мы и одни, Мишенька. Ты мой муж, а я твоя жена перед Богом. Умница твоя мама: как хорошо, что сняла нам эту квартиру! И очень хорошо, что ты умеешь играть на фортепиано и Бог подарил тебе приятный голос. А поэтому, дружок, спой мой любимый романс. Помнишь, пруд с кувшинками неподалеку от вашей дачи? Мы сидели на берегу, ветер доносил аромат цветущей акации. Ты поцеловал меня и под гитару запел: «Белой акации гроздья душистые...»
Молодой человек улыбнулся задумчиво. В глазах его заискрились таинственные огоньки, будто бы в том самом пруду отразились далекие звезды. «Какой он красивый! — подумала его подруга. — С таких, как он, пишут киевских князей. А я? Раскосые глаза, как у татарской царицы... Ну и что?! Уж если он — киевский князь, то я — Шамаханская царица! И быть по сему!»
Она улыбнулась ему с пронзительной нежностью, и он, почувствовав прилив вдохновения, коснулся чувствительными пальцами клавиш фортепиано и запел. Голос у Михаила был бархатный, мягкий. Баритон, но какой редкий, какой удивительный! Она, слушая, как он поет, не могла сдержать слез радости: ведь это ее любимый имеет такой голос!
Годы давно прошли, страсти остыли,
Молодость жизни прошла,
Белой акации запаха нежные,
Верь, не забыть мне уже никогда...
В распахнутые окна неожиданно ворвался задиристый весенний ветер и сыпанул на столик с нотами, что грустил возле фортепиано, пригоршню цветов, но не акации, а каштана, который норовил заглянуть в гостиную, благоухающую музыкой, и узнать, кто это там поет грустный романс так беззаботно и приподнято.
После «Белой акации...» Миша и Тася, так звали невесту, пели дуэтом «Пару гнедых» и «Ночи безумные», тоже наполненные русской печалью. Но не было на душе у них ни грусти, ни тревоги. Печаль, которая жила в этих романсах, вызывала в памяти лишь милые воспоминания, связанные с их встречами, признаниями в любви, прогулками по Киеву, букетами ландышей, собранными в бучанском лесу, и гладиолусов, срезанных прямо с клумбы в Купеческом саду, — этакий влюбленный кураж! — и конечно же, связанные с тем любимым местом, где они сидели летними вечерами на лавочке и украдкой целовались. А зимой, когда она приехала из Саратова на каникулы, то там залили каток, и по ледяному серебряному зеркалу скользили пары зачарованных первой любовью гимназистов и гимназисток, а у них не было коньков, и им стало немного грустно, ведь они старше, и ко всему еще мать Михаила не дает согласия на их брак: «Не торопитесь, Тасечка, у вас все впереди. Миша такой молодой и влюбчивый...»
Но через год, к счастью, все завертелось, точно она с Мишей села в ладью каруселей Шато-де-Флер. А началось с озорной и глупой телеграммы, которую прислал в Саратов Мишин друг, Сашка Гдешинский: «Телеграфируйте обманом приезд Миша стреляется». И, разумеется, эта телеграмма попала на глаза Тасиному отцу. Прочитав ее, он тут же в конверте отправил ее в Киев матери Михаила. Что было в Киеве, можно только догадываться! Скандал был и в Саратове. Но, несмотря на все, уже летом они вновь встретились. Она приехала поступать на Историко-филологические курсы — нужен же был какой-нибудь предлог Михаил в это время сдавал «хвосты» в университете. И еле сдал, потому что встречались они каждый вечер, исколесили весь Печерск, Подол, Труханов остров. А по субботам — театр! Миша был болен театром и без труда заразил этим увлечением ее. «Риголетто», «Фауст», «Князь Игорь», «Снегурочка»... Почему она вспомнила сейчас «Снегурочку»? Ах, конечно же, там был снег, мороз, лед... Сказать ему или нет, что ей приснился этот ужасный сон? Этот кошмар накануне счастливого дня. Она забыла об этом сне, как только стала собираться к венчанию, и не вспоминала о нем до этой минуты. Сейчас, когда они вместе, когда она счастливейшая из счастливых, сновидение внезапно всплыло в памяти, как обломок затонувшего корабля. Она должна рассказать ему этот сон. Миша поддержит ее, рассеет тревогу.
— Мишенька, — голос Таси затрепетал, а на ресницах заблестели слезинки.
— Тасечка, что с тобой?
— Нынешней ночью, Миша, мне приснилось, будто бы на Киев, да и не только на Киев, а на Саратов, Москву, Петербург надвигается гигантский ледник. Огромные ледяные скалы, валуны. И мороз, и стужа... Стекла в окнах домов потрескались. Двери попримерзали. Люди не знают, как выбраться. Вот-вот раздавят их вместе с домами ледяные горы, а если и выберутся наружу, то все равно замерзнут, превратятся в ледяные столбы. Я видела, как все покрывалось льдом, словно мне довелось заглянуть в Ледниковый период. А потом... Смутно припоминаю, как это произошло, но вдруг вся наша страна превратилась в ледяной дом, гигантский ледяной дворец, который удивляет красотой, поражает замысловатостью фасада, но ужасает решетками на окнах. Я заглянула в одно из окон и ужаснулась: этот ледяной дворец наполнен орудиями пыток! Я кинулась прочь, бежала без оглядки. Когда остановилась и обернулась, то увидела, что вокруг этого дворца выросли ледяные стены, по которым, как гигантская змея, ползет колючая проволока. А над дворцом нависло окрашенное кровью морозное облако тумана. До меня долетели плач и стоны. В ужасе я проснулась. Что предвещает этот кошмарный сон? Неужели над нашим счастьем нависла угроза? — Тася испуганно прижалась к Михаилу.
Он ласково погладил ее белокурую голову и постарался успокоить:
— Ты устала. Много волнений... Когда мы вышли из церкви и садились в свадебную карету, ты расхохоталась так, что напугала мою мать. Мне подумалось тогда, что смех твой от радости, но теперь понимаю — это последствие твоего сновидения. Тебе надо отдохнуть, говорю тебе это как будущий врач.
— А если этот сон вещий, Миша? Если это пророчество? Что если скоро война? Ведь была же с японцами...
— Касандрушка ты моя, — снисходительно усмехнулся Михаил. — И какая же война? Не вторая ли Троянская?
— Не знаю, Миша, какая... Но мне почему-то страшно.
— Все. На этом ставим точку. Забудь свой дурацкий сон, весь этот ледяной кошмар. И запомни: если даже вся земля покроется льдом, то мы с тобой, Тася, будем музыкой во льду! У нас есть любовь, в конце концов у нас есть романсы... Разве этого мало?
— Мало, Миша. Надо, чтобы с нами был Бог, Спаситель наш Иисус Христос.
— Это само собою разумеется. Мы же с тобою христиане, душа моя.
Молодожены поцеловались. Поцелуй их был легкий, как у двух горлиц, что седели на соседнем каштане. Успокоившись, стали разбирать чемоданы. Поклажа была не ахти какая, но на разборку ушло не меньше часа. Вечерело. Горничная, уже другая, не Клавка, принесла заказанный ужин. Сели за стол. Он был почти праздничный: даже бутылка шампанского.
— А у меня для тебя сюрприз. — Загадочно подмигнул Михаил. — Ни за что не догадаешься какой. О, эти глаза! Они сейчас полны ожидания. Еще секунда — и они вспыхнут восторгом! Не буду томить тебя, мой ангел. — После этих слов Михаил подчеркнуто торжественно и в высшей степени искусно, словно восточный факир, вытащил из рукава сюртука два билета в театр. — Нас ожидают Шарль Гуно и доктор Фауст! Первый ряд ложи третьего яруса. Как вы оцениваете сюрприз, мадам Булгакова?
— я просто не знаю, что сказать... — Тася смотрела на мужа огромными удивленными глазами. — Я тронута, милый... Но ведь мы же с тобой слушали «Фауста» раз двадцать пять! И к тому же... у нас сегодня первая брачная ночь.
— Я так и думал! Я был уверен, что ты скажешь именно так, и припас на сей случай ответ. Брачных ночей у нас, Тасечка, будет много, а вот «Фауста» с Шаляпиным в роли Мефистофеля может больше и не быть. Поэтому приготовься к встрече с великим певцом. Да, именно великим. Я в этом уверен, что бы там ни писали театральные акулы. И не огорчайся: мы возвратимся из оперы не позднее полуночи, так что нашей любви ничто не угрожает.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |