Вернуться к А.-А. Антонюк. Маргарита спускается в Преисподнюю: «Мастер и Маргарита» в контексте мирового мифа. Очерки по мифопоэтике

Белая и Черная Королева

«В Геенне праздник...»

А.С. Пушкин. «Наброски к замыслу о Фаусте» (1821)

И бал блестит во всей красе...

А.С. Пушкин. «Евгений Онегин» (5:VII)

Здесь нету шпаги, кровью не облитой;
Здесь кубка нет, в котором не бывал
Когда-нибудь напиток ядовитый;
Убора нет, который не прельщал
Невинных дев, и каждый здесь кинжал
Противника изменой убивал.

И. Гёте. «Фауст» (1808)

Сражение Света и Тьмы на шахматной доске. Королева — это фигура, которая связует общество (свет, светское общество — в том понимании, какое придает этому явлению, например, дьявол Варфоломей в «Уединенном домике на Васильевском»).

Если Татьяна на светском рауте в Петербурге в сцене Пушкина скорее «белая королева», сумевшая «научиться» жить в свете, то в булгаковской трактовке сцены бала Маргарита — «черная королева». И не случайно у Булгакова перед сценой бала несколько раз возникает эпизод игры в шахматы — игра, в которой, как известно, сражаются черные и белые фигуры. В этих сценах Булгакова сражение Света и Тьмы продолжается и на шахматной доске.

В общем комплексе мотивов и сцен праздника в аду есть у Булгакова, как и у Пушкина, и мотив шахматного коня, который возникает не раз в булгаковском романе, в том числе, и как шутка Кота Бегемота — в сцене с шахматной фигурой коня под кроватью. Пушкинское сравнение высшего света с «манежной лошадью» в «Уединенном домике» (скрытая аллюзия понимания света как «темной лошадки») отразилось и у Булгакова в сцене сражения на шахматной доске (сцена наставления Маргариты Воландом перед балом). Шахматные фигуры в этой сцене оживают, как в «Алисе в стране чудес»: «Три белых пешки-ландскнехты с алебардами растерянно глядели на офицера, размахивающего шпагой и указывающего вперед, где в смежных клетках, белой и черной, виднелись черные всадники Воланда на двух горячих, роющих копытами клетки, конях. Маргариту чрезвычайно заинтересовало и поразило то, что шахматные фигурки были живые» (гл. 22).

Те же аллюзии борьбы Света и Тьмы звучат у Булгакова в мотивах эпизода игры в шахматы, что и у Пушкина в речах дьявола Варфоломея: «У нее <«темной лошадки»> есть свои привычки, к которым надо примениться», — говорил дьявол Варфоломей о сложностях понятия высший свет. У Булгакова тоже возникает метафора шахматной фигуры — черного коня, который скачет через пешки, но которого, однако, можно переиграть, зная правила игры и понимая устройство света.