Вернуться к С.Н. Першукова. Лингвокультурное значение лексемы глаза и его реализация в произведениях М.А. Булгакова «Собачье сердце» и «Роковые яйца»

3.4. Зеркало как символ зрительного восприятия у М.А. Булгакова

Одним из самых загадочных древних магических символов человечества является зеркало. Как только древние люди стали осознавать себя разумными существами, появились и первые зеркала, которые помогали самоидентификации. Это были водоёмы и лужи. Потусторонние свойства стали приписывать уже этим отражениям как двойникам человека. Зеркало как предмет появилось в более позднее время, но его семантика и символика глубоко архаичны [Толстая 1994: 111]. Отражения наделялись сверхъестественной силой, способностью воссоздавать не только видимый мир, но и невидимый и даже потусторонний. По словенским поверьям, утром на Юрьев день с солнца спадает чудесное зеркало, в которое можно увидеть все, что делается на свете. Как и другие границы (межа, окно, порог, печная труба, водная поверхность и т. п.), зеркало считается опасным и требует осторожного обращения. Для русских раскольников зеркало — это вещь запретная, созданная дьяволом. Повсеместно считается, что разбитое зеркало сулит несчастье, так как означает нарушение границы; повсюду известен запрет смотреться в зеркало ночью, а также во время грозы. Строго соблюдается обычай завешивать зеркало или поворачивать его к стене, когда в доме находится покойник. Если этого не сделать, покойник станет вампиром, то есть будет вторгаться с «того света» в мир живых. Тем же страхом перед открытой границей в потусторонний мир объясняется требование закрывать глаза покойнику.

Абстрактная идея символа закодирована в конкретном содержании, имеющем при этом довольно размытые границы. Поэтому для понимания символа принципиальным является соотнесение его с содержанием передаваемой им культурной информации, которая вбирает в себя весь спектр представлений, ассоциаций, верований, во многом предопределенных внутренней формой лексемы, вербализующей символ. Этимология лексемы зеркало (от праслав. *zьrkadlo, откуда церк. зерца́ло, укр. дзеркало, словенск. zŕkalo «зрачок», zrkálo, zrcálo «зеркало», чешск. zrcadlo, словацк. zrkadlo, полабск. zarḱódlü «зеркало», сюда же диал. зе́ркать «шнырять глазами») [Фасмер 1986: 95] указывает на признак зреть «смотреть», который был положен в основу не только слова зеркало, но и номинантов зоркий, зрачок.

Зеркальце, глядельце, зенко, зрачок — синонимический ряд из толкового словаря В.И. Даля подтверждает семантику лексемы зеркало как языковой единицы со значением зрительного восприятия. Глаза являются характеристикой не только физических возможностей человека, но и знаком, мерилом его интуиции, предчувствия. Не случайно глаза называют зеркалом души. У славян зеркало — граница между земным и потусторонним миром, а потому по функции подобно другим границам — меже, порогу, окну, колодцу и т. д. Символом внутреннего, духовного зрения человека выступает так называемый третий, мистический, глаз, который противопоставляется дурному глазу. Причём в языковом сознании в этой функции чаще всего используется квазисиноним лексемы глаза — слово око (очи): внутреннее око, всевидящее око, духовные очи. В свою очередь око так же обозначает окно в иной мир, как и зеркало.

В произведениях художественной литературы зеркало символически нередко используется в связи с традиционными представлениями о его смысловом содержании, связанном с мистической интерпретацией. Так, в повести М.А. Булгакова «Собачье сердце» описывается нереальное для существующей действительности событие, когда в результате хирургической операции собака превращается в человека. Фамилия главного героя профессора Преображенского глубоко Символична и содержательно соотносится с идеей зеркала, т. к. любое преображение отражается в зеркале, фиксируется им. В «Словаре символов» Джека Трессиддера читаем: «Превращение (преображение) во всех своих разновидностях символизирует освобождение от природных ограничений и неизбежной смерти. В большинстве мифологий сверхъестественные существа могли по желанию превращаться в животных...» [Трессиддер 1999: 292]. Именно человека с фамилией Преображенский писатель наделяет поистине сверхъестественными способностями, благодаря которым он творит чудеса в одной из самых загадочных областей медицины. Не случайно Шарик, от лица которого ведётся значительная часть повествования, называет профессора «божеством»: «Шарик лежал на ковре в тени и, не отрываясь, глядел на ужасные дела. В отвратительной едкой и мутной жиже в стеклянных сосудах лежали человеческие мозги. Руки божества, обнажённые по локоть, были в рыжих резиновых перчатках, и скользкие тупые пальцы копошились в извилинах. Временами божество вооружалось маленьким сверкающим ножиком и тихонько резало жёлтые упругие мозги» [Булгаков 1991: 180]. Именно этому «божеству» автор повести предоставляет возможность заглянуть в мир Зазеркалья.

Зеркало в русской культуре имеет мифологический, сакральный смысл, основанный на общеславянских представлениях о гибельном влиянии зеркала на душу человека (вспомним русскую сказку «Морозко», где красавец-герой, все время любующийся на себя в зеркало, превращается в медведя). По славянским поверьям, подолгу смотреться в зеркало вредно, ибо оно способно по частям похищать нашу душу, отправляя ее в мир Зазеркалья, где душа гибнет. Очень символично, что, только переступив порог роскошной квартиры профессора, бродячий пёс, чья судьба уже предрешена, видит своё жалкое отражение в одном из многочисленных зеркал, находящихся в доме. «Великое множество предметов загромождало богатую переднюю. Тут же запомнилось зеркало до самого пола, немедленно отразившее второго истасканного и рваного Шарика, страшные оленьи рога в высоте, бесчисленные шубы и калоши и опаловый тюльпан с электричеством под потолком» [Булгаков 1991: 164]. Бросается в глаза жестокая правда жизни — появление облезлого пса в этой квартире более чем странно. Однако по прошествии некоторого времени Шарик вновь видит своё отражение в зеркале. «Кроме того, все трюмо в гостиной — приёмной между шкафами отражали удачливого красавца пса. «Я — красавец. Быть может, неизвестный собачий принц — инкогнито, — размышлял пёс, глядя на лохматого кофейного пса с довольной мордой, разгуливающего в зеркальных далях...» [Булгаков 1991: 178]. Метафора «разгуливающего в зеркальных далях» участвует в формировании затекстового смысла о магии зеркал. Приукрашенная действительность вводит бедного пса в заблуждение, внушая ему обманчивые мысли, заставляя поверить в сказку.

Лингвокультурема зеркало в данном случае заменена синонимом трюмо, который имеет значение «зеркало в простенке». Факт того, что в квартире профессора было множество зеркал, что является своеобразным символом богатства, подтверждается использованием автором и других квазисинонимов: «Филипп Филиппович бросил окурок папиросы в ведро, застегнул халат, перед зеркальцем на стене расправил пушистые усы и окликнул пса...» [Булгаков 1991: 166]; «Свет из буфета падал перебитый пополам — зеркальные стёкла были заклеены косым крестом от одной фасетки до другой» [Булгаков 1991: 192]. Мы догадываемся, что в приёмной тоже находилось зеркало, ведь именно проходя мимо него, Шарик ощутил страшное предчувствие смерти: «Он скучно прошёлся в приёмную и легонько подвыл там на своё собственное отражение» [Булгаков 1991: 181].

В повести М.А. Булгакова чаще других в зеркало смотрится пёс Шарик: «На следующий день на пса надели широкий блещущий ошейник. В первый момент, поглядевшись в зеркало, он очень расстроился, поджал хвост и ушёл в ванную комнату, размышляя, как бы ободрать его о сундук или ящик» [Булгаков 1991: 179]. Если предположить верность магических свойств символа зеркало, согласно которым оно способно похищать души, дальнейшее «преображение» Шарика можно считать закономерным. В следующий раз он заглянет в зеркало уже будучи совершенно «бездушным» существом, пытаясь разглядеть нелепую деталь своего нового гардероба: «Он вглядывался в галстух, отражавшийся в зеркальной бездне» [Булгаков 1991: 197]. Здесь лексема бездна как компонент метафоры может рассматриваться не в общепринятом значении: «...неизмеримая глубина; бездонная пропасть; крутой, глубокий обрыв, яма, круть», а скорее в другом, второстепенном: «ад, преисподняя, кромешная» [Даль 1981: 61]. Одно из самых устрашающих и непостижимых свойств бездны, нашедших отражение в символической традиции, — её притягательная сила. Бездна обычно отождествляется с загробным миром, преисподней; в христианстве сатана получил наименование «князя бездны», что отражает изначальный двойственный смысл бездны как образа смерти и зла. Символ, будучи универсальным тропом, может сочетаться с любым набором художественных средств, формирующих образную структуру текста. Так, метафору отражавшийся в зеркальной бездне можно интерпретировать как «возникший из мира зла».

Сущность символа объединяет разные планы реальности, уходящие корнями в глубокую древность, синтезируемые в единое целое в процессе семантической деятельности в той или иной культуре, в связи с чем можно говорить о лингвокультурологическом значении того или иного символа. В качестве примера возьмём ещё одно поверье, пришедшее из далёких веков, утверждающее, что ясные или тусклые зеркала — это не что иное, как расхожая аллегория состояния человеческой души. Профессор Преображенский, человек, заглянувший в «Зазеркалье», в полном смятении и панике наблюдает за результатом своих деяний. Его очередное разочарование сопровождается следующим описанием: «Когда чёрный от влаги паркет несколько подсох, все зеркала покрылись банным налётом, и звонки прекратились» [Булгаков 1991: 202]. Символично, что после этого к учёному приходит понимание того, что он несёт заслуженное наказание как человек, преступивший грань дозволенного: «...Вот, доктор, что получается, когда исследователь вместо того, чтобы идти ощупью и параллельно с природой, форсирует вопрос и приподнимает завесу! На, получай Шарикова и ешь его с кашей» [Булгаков 1991: 211].

Сюжет повести «Роковые яйца» также визуален, благодаря — использованию автором множества предметов со зрительным аффектом, к числу которых относится и зеркало. «Затем произошел между двумя учеными разговор, смысл которого сводился к следующему: приват-доцент Иванов берется соорудить при помощи линз и зеркал камеру, в которой можно будет получить этот луч в увеличенном виде и вне микроскопа». [Булгаков 1991: 102]. «Из Германии, после запроса через комиссариат просвещения, Персикову прислали три посылки, содержащие в себе зеркала, двояковыпуклые, двояковогнутые и даже какие-то выпукло-вогнутые шлифованные стекла. Кончилось все это тем, что Иванов соорудил камеру и в нее действительно уловил красный луч». [Булгаков 1991: 102]. Как мы видим, и здесь роковая ошибка профессора была предрешена не без участия все того же зеркала. По мнению Е.А. Иваньшиной, можно взглянуть на сюжет повести следующим образом: «Сначала глаз ясно различает два параллельных ряда событий; затем глаз случайно засоряется, и изображение, оказавшись в фокусе, дает эффект нового измерения времени, связанного с красным лучом (это зеркальное измерение является не измерением жизни, как кажется Иванову, а измерением смерти), искусственный глаз растет и, отделившись от своего гениального носителя, превращается вмешательством Рокка в смелое смертоносное орудие. Таким образом, перед нами история зрительного оборотничества, с которым связано обращение времени вспять (выворачивание)» [Иваньшина 2009: 55—56].

Зеркало в произведениях Булгакова, будучи полифункциональным символом, несет на себе большую смысловую нагрузку. Оно выступает в качестве некой границы между земным и потусторонним миром, окна в иной мир. Обладая способностью отражать действительность, изменения, происходящие в ней (как в лучшую, так и в худшую сторону), зеркало является фиксатором внешних и внутренних преображений. Одновременно зеркало может выступать символом предрешенности плохой судьбы, погибели для души в мире Зазеркалья, представляющем собой бездну, подобную бездне ада, зла. Наконец, зеркало аллегорически отражает состояние души человека, ее чистоты или, наоборот, греховности, мрака, нечистоты.