Для понимания конфликта и идеи в пьесе очень важен образ Дантеса, чья фигура у соавторов вызывала больше всего споров. Сопоставление двух точек зрения — писателя-пушкиниста. В. Вересаева и драматурга Булгакова — необходимо, потому что помогает понять позицию Михаила Булгакова.
В письме к Вересаеву Булгаков высказывает неожиданную для своего времени точку зрения: «Я хотел бы ввести в пьесу оригинальную фигуру Дантеса. Но ввиду того, что я могу ошибаться и, возможно, ошибаюсь, нам необходимо сочиненное мной серьезно обсудить.
<...>
Вся беда в том, что пушкинисты (и это я берусь доказывать) никакого образа Дантеса в своем распоряжении не имеют и ничего о нем не знают (курсив Булгакова). О нем нет данных ни у кого. Самим надо выдумать Дантеса»1. Действительно, об этой зловещей фигуре нашей истории документально почти ничего не известно. В представлении читателей Дантес — либо романтический злодей из стихотворения Лермонтова, дерзко презирающий «земли чужой язык и нравы», либо полное ничтожество. «Как ни односторонни эти с детства усвоенные представления, спорить с ними со сцены рискованно. Булгаков и не спорит, но безмерно расширяет представление о великом национальном значении Пушкина и о неизбывном трагизме его судьбы. Этот трагизм не сводится к тому, что социально-историческое его окружение состояло из «плохих» людей, отрицательных персонажей его биографической драмы»2. Против того, чтобы выставлять Дантеса (и, кстати, Геккерна) полным ничтожеством, Булгаков вполне определенно высказался в письме к В.В. Вересаеву: «Нельзя трагически погибшему Пушкину в качестве убийцы противопоставлять опереточного бального офицерика. Дантес не может восклицать: «о-ла-ла!». Дело идет о жизни Пушкина в этой пьесе. Если ему дать несерьезных партнеров, это Пушкина унизит»3.
У Вересаева же было предвзятое отношение к Дантесу, о чем говорит Л.Е. Белозерская-Булгакова: «Помню, как Викентий Викентьевич сказал: «Стоит только взглянуть на Дантеса, как сразу станет ясно, что это внешность настоящего дегенерата!» Я было открыла рот, чтобы, справедливости ради, сказать вслух, что Дантес очень красив, как под суровым взглядом М.А. прикусила язык»4.
Вересаев всячески старался снизить образ Дантеса. А целью Булгакова было создание образа не шаблонного злодея, а живого человека, по-своему объяснить причины закономерности трагедии на Черной речке. (Что он был прав, было доказано через несколько десятков лет пушкинистами, которые пришли к выводу: Дантес и Геккерн вовсе не были исчадиями ада, «им были свойственны противоречия, психологические и нравственные; это были противоречия обыкновенных пошляков, а не преднамеренных злодеев»5.)
Первая сцена, в которой появляется Дантес, характеризует его как человека, лишенного каких бы то ни было моральных ценностей, способного только потакать своим страстям и безразличного к чувствам других людей. Он добивается своего любой ценой. На пороге дома Пушкина он появляется «бесшумно», как вор. Вопрос, мучивший всех пушкинистов: справедливы ли были наветы, возводимые на Наталью Гончарову, — Булгаков решает положительно, с позиций литературоведения 1930-х годов, когда жену поэта считали главной виновницей его гибели. Его Натали влюблена в Дантеса, который старательно разыгрывает перед ней романтического героя. В столовую он входит весь в снегу, несомненно, чтобы показать тяжесть своей миссии: истинный кавалер возвращает даме перчатки: «Я боялся, что завтра озябнут ваши руки, и я вернулся» (470). Несмотря на то, что Пушкин запретил пускать его на порог, Дантес бравирует презрением к опасности: «Chaque instant de la vie est un pas vers la mort» (каждое мгновение жизни — это шаг к смерти) (470); «он убьет меня, а не вас; ничего не случится с вами. Меня же положат на лафет и повезут на кладбище. И так же будет буря, и в мире ничего не изменится» (470). Дантес цинично признается, что женился на Екатерине, чтобы быть ближе к Пушкиной, предлагает ей бежать, бросив детей. Дантес верно рассчитал: тщеславная женщина (а Пушкина у Булгакова тщеславна) простит любые преступления и безумства, если их совершают ради нее. «Вы причина того, что совершаются безумства» (471), — говорит Дантес. Для достижения цели, с его точки зрения, все средства хороши: и грубая лесть, и поцелуи, и угрозы постучать в дверь Пушкина. Но эта угроза вряд ли была бы приведена в исполнение. Дантес вовсе не так смел, как хочет казаться. Он не осмелился бы войти, если бы в гостиной оказался сам Пушкин («слуга сказал мне, что он спит, и я вошел» (470)). Он жесток и эгоистичен, владеет своими эмоциями в любой ситуации. Хладнокровно заставляет Пушкину назначить ему свидание и, добившись своей цели, немедленно уходит. Важны ремарки: вернув перчатки, Дантес «поворачивается, чтобы уйти» (471), то есть ждет, чтобы его остановили. А добившись свидания, «поворачивается и уходит» (471), чтобы не дать Натали время одуматься.
Сцена свидания в саду показывает, что Дантес уже смотрит на Пушкину как на собственность и считает, что вправе ревновать ее:
«Дантес. Проклятый бал! К вам нельзя подойти. Вы беседовали с императором наедине?
Пушкина. Ради бога, что вы делаете! Не говорите с таким лицом, нас могут увидеть из гостиной.
Дантес. Ваша рука была в его руке? Вы меня упрекали в преступлениях, а сами вы вероломны» (483).
По реакции Пушкиной можно понять, что Дантес взбешен и не сдерживает своих чувств. Интересна реакция Натальи Николаевны: ее волнует не то, что она неверна мужу, а то, что об этом могут узнать другие. Воистину «грех не беда, молва нехороша». Внешние приличия соблюдены, а под их маской творятся бесчестные дела. Всего две — на первый взгляд незначительные — сцены отводит Булгаков описанию отношений Дантеса и Натали, а в них — история человеческих ошибок, любви, ненависти... Понятно, почему драматург был недоволен тем, как Вересаев разработал линию Дантеса и Натали: «Любовные отношения Натали и Дантеса приняли странную форму грубейшего флирта, который ни в какой связи с пьесой не стоит. Нельзя же говорить о том, что сколько-нибудь возможен этот поцелуй на балу, тем более что Дантес, очевидно, забывает, что он уже целовался в первой картине и в обстоятельствах совершенно иных.
Дантесу, которого Вы представляете, жить в пьесе явно и абсолютно нечем, и естественно, что он начинает говорить таким языком, который повергнет в изумление всех. В самом деле, Дантес, объясняя свои отношения к Наталье, выражается так: «Тут одинаково и дело страсти, и дело самолюбия». То есть он не действует и не он говорит, а кто-то за него, его устами говорит, и явно языком какого-то исследования о Дантесе»6. «Вы не дополняете характеры и не изменяете их, а переносите в написанную трагедию книжные отрывки, и, благодаря этому, среди живых и, во всяком случае, сложно задуманных персонажей появляются безжизненные маски с ярлыками «добрый» и «злодей»7 Дантес же у Булгакова живет и действует, хотя Вересаеву «в корне» не нравится, как это происходит: «Образ Дантеса, — писал он Булгакову, — нахожу в корне неверным и, как пушкинист, никак не могу принять на себя ответственность за него. Крепкий, жизнерадостный, самовлюбленный наглец, великолепно чувствовавший себя в Петербурге, у Вас хнычет, страдает припадками сплина»8. На это Булгаков отвечает: «Он нигде не хнычет. У меня эта фигура гораздо более зловещая, нежели та, которую предлагаете Вы»9.
Чтобы разобраться в причинах сплина Дантеса, необходимо обратиться к III действию пьесы. Дантес — чужой в России, снег нагоняет на него тоску, но не снег — причина его хандры. Снег — предлог. На самом деле «все смешалось и исчезло» в доме Геккерна: исчез покой, уют, тишина, в дом «вошла беременность, шум, улица» (493). Покоя лишился не только дом Пушкина, а причиной всему — неуемные страсти Дантеса, которые, как он считает, от него не зависят: «Я не мог не жениться на Екатерине» (493) Дантес, на наш взгляд, кривит душой, называя себя игрушкой в руках судьбы. Со своими страстями он совладать мог бы, если б хотел. Но он не желает сдерживаться. Б. Соколов отмечает, что своеобразие булгаковского Дантеса в том, что это сильная личность и выдающийся эгоист10. Ему все равно, что его поступки причиняют боль близким людям, его характер — уникальное сочетание холодности, рассудочности и, как ни странно, страстности. Он никого не любит, кроме себя; не думает, что погубит жизнь Натальи, разрушит счастье Пушкина, своей жены, что может повредить карьере приемного отца. Даже Геккерн, человек отнюдь не самых честных правил, восклицает: «Какая холодная жестокость, какое себялюбие! Да, наконец, какое безумие!» (494) И нам кажется, что хандра Дантеса — производное безумия страстей: беспрекословное исполнение желаний, полная удовлетворенность приводят к пресыщению. Поэтому Дантес постоянно ищет острых ощущений и не может остановиться. «Ты никого не любишь, ты ищешь наслаждения!» (493), — говорит ему Геккерн. И Дантес не возражает.
Завершается картина своеобразным предварением будущих событий: Дантес, оставшись один, стреляет, не целясь, в картину и попадает в сердце. Булгакову была очень дорога такая концовка, которая заставляла вспомнить повесть Пушкина «Выстрел»: «Я считаю, что выстрел, навеянный пушкинским выстрелом Сильвио, есть самая тонкая концовка картины и что всякая другая концовка будет хуже. Я готов признать, что у меня нет вкуса, но вряд ли кто-нибудь признает, что у меня нет опыта», — отвечал он на замечание Вересаева, что этот эпизод — безвкусица11. А. Гозенпуд высказывает мнение, что эта сцена подтверждает душевную пустоту Дантеса: «Дантес по природе разрушитель. У него ничего нет за душой, кроме владеющей им страсти. Все у него заемное, присвоенное: имя, титул, звание, мысли, слова и даже жесты чужие. Когда в приступе ярости Дантес стреляет в картину, он подражает Сильвио... Но, в отличие от героя пушкинской повести, Дантес лишен великодушия и благородства, он убивает противника»12. О том, что Дантес в пьесе повторяет чужие жесты и слова, даже слова Пушкина, говорит и М. Чудакова: драматург «переадресовал жалобы Пушкина в письме к жене на хандру и сплин, упоминание о снеге Дантесу», но они в устах убийцы поэта приобретают смысл противоположный, превращаясь в пустую фразу (вспомним, как до этого Николай жалуется на усталость переложенными в прозу стихами Пушкина). Дантес — «абсолютный антипод творческого начала, перевернутое отражение жизни поэта, отрицательная величина из положительной»13. «Даже Дантес имеет суждение о языке и стиле Пушкина, обнаруживая присущее ему нахальство как основную черту своей личности: «У этого господина плохой стиль. Я не понимаю, почему он вообразил, что он литератор. У него плохой стиль, я всегда это утверждал». В пьесе нет никакого всеобщего заговора, сознательно направленного на то, чтобы уничтожить Пушкина, никакой целенаправленной интриги вообще. <...> В кульминации вскрывается с наибольшей остротой душа основного конфликта — контраст уровней духовного развития...»14. В сцене на Черной речке Дантес раскрывается полностью. Самодовольство, жестокость, цинизм — и все это в одной фразе: «Он больше ничего не напишет» (497).
В свете всего сказанного становится ясно, почему Булгаков назвал своего Дантеса «зловещей фигурой». «Булгаков противопоставил Пушкину характер не менее яркий, чем Николай I, Бенкендорф или Дубельт. В способности Дантеса «переступить» через любую ситуацию, в его эгоцентричности и рассудочности его страстей, в той смелости, с которой он добивается своих целей, проступает система ценностей, абсолютно противоположная Пушкину, который был для Булгакова идеалом. <...> Дантес никак не связан с той государственной машиной, в которой существует, но между тем существует в ней естественно. Только отказ от нравственных императивов создает душевный комфорт человеку в деспотическом обществе»15. Образ Дантеса вносит дополнительные мотивы в развитие конфликта «художник — власть» и важен для понимания точки зрения автора, для адекватной оценки образа главного героя — Пушкина.
Примечания
1. Булгаков Михаил. Письма... — С. 339.
2. Тамарченко А. Указ. раб. — С. 60.
3. Булгаков Михаил. Письма... — С. 338.
4. Белозерская-Булгакова Л.Е. Указ. соч. — С. 147.
5. Тамарченко А. Указ. раб. — С. 63.
6. Булгаков Михаил. Письма... — С. 349.
7. Булгаков М. Мастер и Маргарита. Письма / Собр. соч. в пяти томах. Т. 5. — С. 546.
8. Булгаков Михаил. Письма... — С. 338.
9. Там же. — С. 338.
10. Соколов Б. Указ. раб. — С. 84.
11. Булгаков Михаил. Письма... — С. 337—338.
12. Гозенпуд А. Указ. раб. — С. 163.
13. Чудакова М.О. И книги, книги. — М., 1978. — С. 230—232.
14. Тамарченко А. Указ. раб. — С. 63—64.
15. Нинов А.А. Комментарии... — С. 685.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |