Вернуться к Е.С. Иванова. Гоголевское «слово» в творчестве М.А. Булгакова

2.1. Варьирование сюжетов повести «Нос» и комедии «Ревизор» в прозе М.А. Булгакова

Повесть Н.В. Гоголя «Нос» оказала значительное влияние на творчество М.А. Булгакова. Писателя XX века привлекала не только оригинальная гоголевская идея показа части человека как целого, что создавало эффект символизации образа, но и оригинальность фантастического сюжета, в котором удивительным образом «сливаются» в единое художественное целое вымысел и реальность.

В 1926 году Михаил Афанасьевич Булгаков пишет фельетон «Бубновая история», героем которого становится госслужащий Мохриков, занимающий должность инкассатора. Булгаковский персонаж — обычный человек, не обладающий яркой запоминающейся внешностью и выдающимися способностями. Лишенный исключительности, герой необходим писателю для создания эффекта «знакомости», «близости» читателю.

Кроме введения узнаваемого героя, автор использует «знакомую» ситуацию из претекста. История Мохрикова начинается с описания причудливого сна: «громаднейший бубновый туз на ножках и с лентами на груди, на которых написаны отвратительные лозунги: «Кончил дело — гуляй смело!» и «Туберкулезные, не глотайте мокроту!» [1, с. 1057]. Аллюзия на советскую действительность очевидна: публичность (обращение к массам), всеохватность (контроль над всеми сферами жизни), авторитарность являются важнейшими характеристиками актуального писателю исторического времени.

Нелепые сновидческие образы: фантастический бубновый туз и лозунги-«обрывки» из новой постреволюционной реальности, их смешение — призваны подчеркнуть абсурдность эпохи 1920-х годов XX века.

Герой, часто предающийся «сладостным и преступным мечтаниям», не придает значения своему неотвязному сновидению, ему оно кажется нелепым и смешным. Выходит Мохриков из сна как из состояния некоего помутнения: «молвил и очнулся» [1, с. 1057]. Сочетание приемов описания фантастического сна и противоположной ему реальной действительности, констатации быстрого пробуждения героя как ни в чем не бывало является реминисценцией на пробуждение гоголевских цирюльника Ивана Яковлевича и майора Ковалева («Нос»). У Н.В. Гоголя читаем: «...цирюльник Иван Яковлевич проснулся довольно рано и услышал запах горячего хлеба»; «Коллежский асессор Ковалев проснулся довольно рано и сделал губами: «брр...»» [2, с. 40, 43].

Прием фиксации раннего пробуждения героев используется обоими писателями для устранения эффекта неправдоподобности: доказательства, что фантастические события происходят в реальности, а не во сне. Чтобы подчеркнуть это, как Гоголю, так и Булгакову необходимо четкое разделение сна и яви. Но, кроме эффекта убеждения читателей в истинности рассказываемой истории, писатель ставит цель, чтобы в правдоподобии снов не усомнились и центральные герои произведения: для этого гоголевский Ковалев при каждой возможности смотрится в зеркало, а булгаковский Мохриков внимательно рассматривает свое отражение в витринах магазинов.

Введение в сюжет фельетонного рассказа «Бубновая история», как и в повести «Нос», символического образа зеркала способствует дополнительному раскрытию характера персонажа: булгаковский Мохриков, глядя на свое отражение, дает неправдоподобно высокую оценку своему внешнему виду, который он оценивает как достойный статуса уважаемого человека. С позиций своего ограниченного мировидения он характеризует окружающий мир искаженно, видя только материальные ценности: «...в витринах сверкало, переливалось, лоснилось, и сам Мохриков отражался в них на ходу с портфелем то прямо, то кверху ногами» [1, с. 1057].

Не только намек на правдоподобность описываемого происшествия и констатация пробуждения объединяет начало повести Н.В. Гоголя и фельетонного рассказа М.А. Булгакова, но и сюжет сумбурного, абсурдного сна. При очевидном отсутствии четких границ сновидения в гоголевском «Носе» сновидческие события описаны все же достаточно четко и подробно и составляют полностью сюжетную фабулу невероятной повести, что подчеркнуто в замаскированном заглавии повести «Нос», то есть «сон» (при прочтении слова наоборот).

Главным героем сновидения в повести Гоголя становится оживший Нос асессора Ковалева: «Он был в мундире, шитом золотом, с большим стоячим воротником; на нем были замшевые панталоны; при боку шпага. По шляпе с плюмажем можно было заключить, что он считался в ранге статского советника» [2, с. 45]. Ковалев бегает за Носом, чтобы вернуть его на свое место — к себе на лицо, ведь без носа он не сможет показаться в высшем обществе и претендовать на достойное место в иерархии социального престижа: «Мне ходить без носа, согласитесь, это неприлично. Какой-нибудь торговке... можно сидеть без носа; но, имея в виду получить губернаторское место,... притом будучи во многих домах знаком с дамами...» [2, с. 46]. Нос, таким образом, выступает знаком статуса достойного гражданина. Наличие носа определяет возможности его обладателя: он может претендовать на высокое общественное положение, он может стать богатым и признанным в обществе. Но с потерей носа Ковалев теряет всякую возможность изменить свое социальное положение. Потеря перспективы продвижения вверх по социальной лестнице, а также шаткое положение его общественной позиции оказывается для героя страшнее, чем утрата человеческого обличия. Ведь, по словам автора, его герой властолюбивый: «Ковалев был чрезвычайно обидчивый человек. Он мог простить все, что ни говорили о нем самом, но никак не извинял, если это относилось к чину или званию» [2, с. 53].

В булгаковском сне явлен бубновый туз на ножках (своеобразная трансформация гоголевского Носа), представляющий собой фантастического (поскольку возник из сновидения) двойника главного героя. Мохриков же, которому не свойственен азарт и стремление к риску и кутежу, превращается у Булгакова в символическую игральную карту. Увешанный лентами туз не просто alter ego инкассатора Мохрикова, но символ эпохи НЭПа, когда «ничтожество» могло оказаться на самом верху не только делового круга, но и властной структуры. Надписи на лентах символизируют социальные лозунги, которыми «пестрела» советская Россия. Тематическая разнородность и нелепость лозунгов ассоциируется с характером политики советской власти: тотальный контроль над всеми сферами жизни человека-гражданина СССР, доведенный до абсурда.

В «Толковом словаре живого великорусского языка» В.И. Даля в качестве одного из определений «туза» дается следующее: «богач, вельможа, знатный и богатый человек» [3, с. 441]. Булгаковым употребляется «туз» с противоположной семантикой: Мохриков — мнимый туз. Возможно, именно этим объясняется появление бубнового туза во сне героя. Как двойник и антагонист сновидца, туз не существует в реальности и своим характером и поведением, по логике фактов, он должен быть противопоставлен Мохрикову, но вслед за Гоголем Булгаков воплощает в этом образе «внутреннего» Мохрикова, то есть двойника героя.

Внешне кажется, что нос — противник Ковалева, а туз — противник Мохрикова. Нос в повести Гоголя утверждает: «...между нами [ним и Ковалевым] не может быть никаких тесных отношений. Судя по пуговицам вашего вицмундира, вы должны служить по другому ведомству» [2, с. 46]. Булгаковский Мохриков даже и мысли не допускает о соотнесении себя с увиденным во сне образом. Но все оказывается совсем не так, как думал персонаж. Если нос копирует, повторяет слова, движения и привычки «хозяина» (например, его оценка человека по внешним данным) и, как асессор, придает себе деловой вид, исполнен напыщенной важности («...чтобы более придать себе благородства и веса, он [Ковалев] никогда не называл себя коллежским асессором, но всегда майором»), то и туз ведет себя нескромно, завышая свои возможности до невероятных размеров [2, с. 44].

По замечанию О.Г. Дилакторской, наречение себя гоголевским героем не асессором, а майором объясняется тем, что, «во-первых, по понятиям времени это престижно, так как поднимает героя в общественном мнении, во-вторых, комически девуалирует характер Ковалева» [4, с. 154]. Думается, то же происходит и в ситуации с булгаковским Мохриковым.

«Туз на ножках» является двойником инкассатора-сновидца. Это — метафора, характеризующая героя: герой мнит себя значительным лицом, хотя основания для такого самомнения ничтожно малы, потому и стоит он на тонких слабеньких «ножках».

Желая произвести положительное впечатление на даму, перечисляя свои «достоинства», Мохриков говорит о себе: «Я — инкассатор... Я из литовских дворян... Я даже в гимназии учился... Деньги получаю в банках ...Облечен доверием» [1, с. 1058—1059].

Введение в сюжет «Носа» и «Бубновой истории» женского образа, перед которым герои «млеют», позволяет и Гоголю, и Булгакову дать дополнительную характеристику персонажам. При виде «цветочных» дам персонажи забываются: Ковалев на время забыл о пропавшем носе, а Мохриков — об исполнении служебных обязанностей. С одной стороны, Ковалеву и Мохрикову не чужды простые человеческие страсти, но, с другой стороны, подобная «интрижка» необходима им лишь для поднятия самооценки и для «удовлетворения самолюбия».

М.А. Булгаков варьирует поэтический «легкий» женский образ, представленный у Гоголя, и подчеркивает в «даме» «советские» черты. Так, у Гоголя: «...тоненькая, в белом платье, очень мило рисовавшемся на ее стройной талии, в палевой шляпке, легкой, как пирожное»; «[легонькая дама] как весенний цветочек, слегка наклонялась и подносила ко лбу свою беленькую ручку с полупрозрачными пальцами... [Ковалев увидел из-под шляпки] ее кругленький, яркой белизны подбородок и часть щеки, осененной цветом первой весенней розы» [2, с. 47]. У Булгакова несколько иной облик дамы, но суть женских персонажей едина: «Юбка до колен, клетчатая. Ножки — стройности совершенно неслыханной, в кремовых чулках и лакированных туфельках. На голове сидела шапочка, похожая на цветок колокольчик. Глазки — понятное дело. А рот был малиновый и пылал, как пожар» [1, с. 1058]. Легкая, почти воздушная гоголевская девушка, так и оставшаяся загадкой и недостижимой целью для Ковалева, перевоплощается в прозе Булгакова в даму, разукрашенную в яркие, броские цвета («кричащий» цвет помады), «колыхающую клетчатыми бедрами» [1, с. 1058]. Но и эта особа, несмотря на кажущуюся глупость и легкомысленность, также остается неразгаданной тайной для героя. Если гоголевская девушка молчит, сохраняя свою непорочную чистоту, то в «Бубновой истории» дама заигрывает с Мохриковым, мгновенно меняя женскую неприступность на отношения по расчету, при этом не скрывая своего меркантильного интереса: «Скажите, пожалуйста: деньги? Это интересно!» [1, с. 1059].

Нельзя не обратить внимание на символический рисунок, изображенный на шляпке дамы, где вышиты карты: тройка, семерка, туз. Названная комбинация содержит аллюзию на роман А.С. Пушкина «Пиковая дама», в котором данная карточная комбинация становится для героя роковой. Использование «чужого» образа позволяет писателю изменить ход мохриковской истории, обозначить в ней ключевой переломный момент.

После встречи с загадочной дамой, на шляпке которой красовались три карты, Мохриков сам превращается в разменную карту, которой играет женщина.

С момента получения Мохриковым в госбанке денег происходит чудесное преображение героя. Булгаков говорит: «Человек, получивший деньги, хотя бы и казенные, чувствует себя совершенно особенным образом. Мохрикову показалось, что он стал выше ростом на Кузнецком мосту» [1, с. 1057]. Наличие денег придает герою уверенность в себе, силу, ощущение, что он все может и все в его власти, как и появившееся чувство превосходства над окружающими у майора Ковалева, вернувшего собственный нос. С помощью денег персонаж может совершить необыкновенное превращение: потратив деньги на дорогой костюм, парфюм, прическу, из невзрачного служащего превратиться в привлекательного мужчину, производящего благоприятное впечатление на даму. Возникает мотив обмана, часто связанный с мотивом денег в гоголевском и булгаковском творчестве.

Деньги дают возможность Мохрикову стать «другим», и он меняется: «Я похож на артиста императорских театров...», — думает персонаж [1, с. 1059]. Знаковое «преображение» «обличенного доверием» инкассатора из Ростова-на-Дону во франта, «пахнущего ландышем», демонстрирует авторскую идею о человеческой лживости, притворстве. Вживаясь в роль артиста, Мохриков играет на сцене жизни роль мота, транжира, вполне логично оказавшегося за игральным столом.

Наличие денег влияло и на образ мыслей Ковалева: он решил, что мог бы поступиться своим холостым положением, «когда за невестою случится двести тысяч капиталу» [1, с. 44].

Создание «нового» человека из Мохрикова продолжается и на внутреннем уровне. Если теперь он стал тем, кем не был раньше, то, значит, он может начать делать то, чего раньше не делал. Герой тратит казенные деньги, думая, что сможет их вернуть вовремя, но, ослепленный финансовой свободой, он отправляется в казино и «машинально» садится за игральный стол.

Стоит отметить, что тексты Н.В. Гоголя и М.А. Булгакова написаны в разных литературных жанрах: «Нос» — повесть, «Бубновая история» — рассказ-фельетон, что позволяет говорить об игровом отношении Булгакова к претексту, так как его варьирование сюжета, с одной стороны, все время напоминает о гоголевском, с другой стороны, обращение к гоголевским образам, трансформированным в условиях нового социокультурного контекста иного времени, происходит в резко сатирическом ключе, потому что по идеологическим причинам не совместимо с обликом советского человека. Это способствует углублению смысла булгаковского произведения, расширению его художественных возможностей, а также акцентировке внимания на злободневных проблемах современности.

Булгаков использует прием сюжетного варьирования гоголевской повести «Нос», но при этом бережно сохраняет некоторые детали. Так, вторая встреча Мохрикова и таинственной дамы должна произойти на Сухаревской-Садовой, № 201 в Москве, а гоголевский Ковалев приглашал женщин к себе домой на Садовую (Петербург). В намеренном повторении адреса ощущается стремление писателя к типизации, изображению обобщенного образа действительности, проникновению в глубину социальных явлений.

Обнаруживается и другое далеко не случайное «совпадение»: асессор Ковалев «имеет обыкновение каждый день прохаживаться по Невскому проспекту», где всегда предстает в образе франта, щеголя, модника [2, с. 24]. Подобным образом происходит саморепрезентация и булгаковского героя в обществе. По мнению Е.С. Мякининой, «гоголевский Невский проспект — это яркий красочный фасад, но фасад фальшивый, представляющий не настоящую жизнь, а ту, которой многие гоголевские герои хотят жить. Почти каждый персонаж на Невском проспекте стремится казаться не тем, кто он есть на самом деле: все желают выдумать себе более яркую, заметную внешность, показать свою индивидуальность именно броской необычной деталью внешнего облика, а не внутренним миром» [5, с. 15].

Булгаковский герой для той же цели — самопрезентации — выбирает Кузнецкий мост в Москве, центр модных лавок и «святилище роскоши» [6, с. 92]. Булгаков переносит свойства «театрального» Невского проспекта в Петербурге на московский Кузнецкий мост, где тоже все является зрителю не тем, что представляет собой на самом деле. Здесь главный герой «Бубновой истории» словно «вырастает»: «Мохрикову показалось, что он стал выше ростом на Кузнецком мосту.

— Не толкайтесь, гражданин, — сурово и вежливо сказал Мохриков и даже хотел прибавить: — У меня девять тысяч в портфеле, — но потом раздумал» [1, с. 1057].

Оказавшись в местах человеческого «преображения» — на Невском проспекте и Кузнецком мосту, — герои чувствуют, что время словно замедляется: они оказываются внутри виртуального, «снотворимого», быстро движущегося и меняющегося мира, не замечая роковых или значимых событий в своей жизни. Окружающий мир существует в бешеном ритме. Вот как воспринимает его герой Гоголя: «...карет неслось такое множество взад и вперед и с такою быстротою, что трудно было даже приметить; но если бы и приметил он какую-нибудь из них, то не имел бы никаких средств остановить... На Невском народу была тьма; дам целый цветочный водопад сыпался по всему тротуару...» [2, с. 47]. Таким же видит мир и булгаковский персонаж: «А на Кузнецком кипело, как в чайнике. Ежесекундно пролетали мягкие машины...» [1, с. 1057]

Путем «варьирования» гоголевских образов Булгаков воплощает свое видение мира: социальная система 1920-х годов рождает определенный тип человека, в сознании которого происходят сдвиги, искажаются представления о морали, нравственности, происходит подмена истинных человеческих ценностей мнимыми.

В гоголевском Петербурге преобладают вещи (то есть властвует вещизм), а не люди: это усы, фраки, шляпки. Н.А. Бердяевым в статье «Духи революции» отмечалось, что гоголевскому взгляду художника, чьи воззрения превосходили взгляды эпохи XIX в. и поэтому остались непонятны, свойственно абсолютно новое видение форм в человеческой природе: «Гоголь подверг аналитическому расчленению органически-цельный образ человека. У Гоголя нет человеческих образов, а есть лишь морды и рожи, лишь чудовища, подобные складным чудовищам кубизма... Гоголевские образы — клочья людей, а не люди, гримасы людей» [7]. Этим же приемом пользуется М.А. Булгаков, описывая, например, крупье в казино: «Человек в шоколадном костюме и ослепительном белье, с перстнем на пальце и татуированным якорем на кисти...» [1, с. 1060]. Стирание лиц и преобладание элементов материального мира свидетельствует о пошлости жизни, в которой оценка происходит исключительно по внешним признакам. Люди-куклы: красивые снаружи и пустые внутри — преобладают в мире гоголевского Петербурга и булгаковской Москвы. Особенно актуальным образ людей-кукол становится в современной Булгакову эпохе, когда новая политика страны была нацелена на всеобщее уравнение людей и идентификацию.

Апелляция к авторитету Гоголя, ранее затронувшего проблему духовной деградации человека, необходима писателю для более четкой и убедительной демонстрации собственной позиции. Трансформированные гротескные образы в публицистическом тексте Булгакова выступают показателем духовного состояния России. В начале XX века, в эпоху НЭПа, по мнению М.А. Булгакова, духовность оказывается на нуле.

«Выворачивание» сюжета гоголевской «невероятной истории» позволяет писателю выявить противоречия, алогизмы действительности и подчеркнуть ее абсурдный характер. Так, начало повести Н.В. Гоголя «Нос»: «...случилось в Петербурге необыкновенно-странное происшествие...» [2, с. 40] — Булгаковым отнесено в «конец» Мохриковской истории: «Случилось чрезвычайно важное происшествие... такое происшествие, прямо неописуемое» [1, с. 1061]. Если у Гоголя это изначально фантастическая история, то у Булгакова — это вполне реальное событие, которое по прошествии оценивается героем как удивительное, необыкновенное, необъяснимое.

Стиль «Носа» находит отражение в композиционном построении «Бубновой истории». Текст членится автором на своеобразные фрагменты со своим внутренним отличающимся сюжетом. Но сюжет каждого такого фрагмента оказывается неоконченным: автор сознательно в кульминационный момент «обрывает» повествование. Так, риторическим вопросом обрывается первая часть: «Что бы я сделал прежде всего?..»; знаковым образом трех карт — вторая; поездкой в неизвестном направлении — третья («И... э... ну, вот, что ты? Как тебя зовут?.. Поезжай) и т. д. [1, с. 1058, 1060]. Значение такой фрагментации текста кроется в отражении характера условной действительности, похожей на сон (череду сновидений), галлюцинацию, помутнение.

Нельзя не заметить влияние гоголевской традиции и в «именовании» персонажей. Как правило, гоголевские герои обладают «говорящими» именами, фамилиями, похожими на прозвища: Коробочка, Собакевич, Плюшкин. Булгаков дает герою своего рассказа фамилию Мохриков, что ассоциируется с «махрами» — частью бахромы, шнурком. Сравнение инкассатора со шнурком, «клоком» строится на прямом соотнесении: Мохриков ведомый тип, слабовольный человек.

Если обратиться к «Толковому словарю живого великорусского языка» В.И. Даля, то можно обнаружить следующее. «Мохряками» называли «оборванцев» [8, с. 352]. Казалось бы, к булгаковскому герою это определение едва ли применимо, ведь он занимает приличную должность, и, соответственно, старается хорошо выглядеть. Тем более, своему внешнему виду уделяет особое внимание при подготовке к встрече с дамой. Но стоит обратить внимание, что ни занимаемое положение в социальной структуре, ни «дорогая» внешность не спасают героя от роковой ошибки, в результате которой он и становится банкротом и оборванцем: «...на ногах у него были лакированные ботинки, в руках портфель, на голове пух, а под глазами — зеленоватые гнилые тени, вследствие чего курносый нос Мохрикова был похож на нос покойника» [1, с. 1061].

Согласно толкованию слова «махрятник», среди прочих значений находим «коробочник, офеня, разносчик», что раскрывает суть профессиональной деятельности героя. Автор словаря указывает, «махрятничать, промышлять разноской в народе мелочных товаров по деревням» [8, с. 309]. Так, ориентируясь на современную Булгакову эпоху, его герой «промышляет разноской» денег в банк.

Еще одним хрестоматийным произведением, оказавшим огромное влияние на прозу М.А. Булгакова, стала комедия Н.В. Гоголя «Ревизор» (1835), сюжет которой (как и сюжет знаменитой повести «Нос») многократно варьируется писателем XX века.

«В «Ревизоре» я решился собрать в одну кучу всё дурное в России, какое я тогда знал, все несправедливости, какие делаются в тех местах и тех случаях, где больше всего требуется от человека справедливости, и за одним разом посмеяться над всем. Но это, как известно, произвело потрясающее действие. Сквозь смех, который никогда ещё во мне не проявлялся в такой силе, читатель услышал грусть», — писал Н.В. Гоголь [9, с. 428].

Русский классик не просто «смеется» над пороками и недостатками человека, но затрагивает серьезные социальные и нравственные проблемы, пророчествуя о грядущих бедах России от нравственной неустойчивости и безверья.

Булгаков продолжает гоголевскую идею духовного и душевного очищения человека через художественную демонстрацию «бесчисленных уродств быта» [10, с. 32]. Чтобы подчеркнуть важность и актуальность гоголевских тем, акцентировать читательское внимание на общечеловеческих пороках, Булгаков использует сюжет гоголевской пьесы «Ревизор», интерпретируя его согласно новой художественной задаче и адаптируя к условиям новой художественной реальности.

«Новая постановка» — именно такой подзаголовок М.А. Булгаков дает своему ««Ревизору» с вышибанием» (1925). Произведение начинается со списка действующих лиц, из которого читатель узнает уже известных ему гоголевских персонажей: городничего, Землянику, Ляпкина-Тяпкина. Эти образы взяты писателем неслучайно: Булгаков сохраняет в «новой постановке» актуальные, по его мнению, для современности образы. Кроме того, в список действующих лиц добавлены смотритель училища Хлопов, член клуба, член правления Хватаев, суфлер, публика и разные голоса, которые символически отражают соотнесенность героев с определенным историческим временем. Нельзя не отметить использование автором по-гоголевски «говорящих» фамилий, являющихся основной характеристикой персонажей.

Булгаков строит сюжет своего фельетона как инсценировку пьесы Гоголя: взяв за основу сюжета постановку гоголевского произведения на сцене одной из станций Донецкой дороги, писатель переплетает ее с историей одного «члена клуба», которая происходит как раз во время постановки. Случайно попав на сцену, этот персонаж невольно оказывается частью разыгрываемого спектакля: он включается в диалог и становится центром зрительского и актерского внимания. Постепенно постановка «Ревизора» замещается реальным «спектаклем» — сценой драки «члена правления» с одиозным «членом клуба».

Символичным становится появление члена клуба и члена правления после произнесения городничим реплики, так и оставшейся неоконченной: «Сегодня мне всю ночь...» [11, с. 502]. Читателю и посвященному (условному) зрителю известно продолжение фразы о двух необыкновенно больших крысах, на сцене импровизированного театра станции это «продолжение» проиллюстрировано появлением члена правления Хватова и его подчиненного. Хватов и член клуба, очевидно, ассоциируются с теми самыми крысами, которых городничий видел во сне.

В «Энциклопедии литературных героев» исследователь А.Н. Щуплов справедливо называет сон городничего «непонятным и потому страшным» [12]. У Булгакова это сновидение трансформируется в реальное событие, и оттого становится еще более пугающим. Писатель меняет ход событий на противоположный: если во сне гоголевского городничего крысы «понюхали и ушли», то в булгаковском варианте их появление становится «громким» и имеющим серьезные последствия.

В словаре символов, крыса выступает знаком разрушения и разложения [13, с. 321; 14, с. 165]. Если в пьесе Н.В. Гоголя появление крыс является предвестием нехороших событий, своеобразным знамением, то в прозе М.А. Булгакова все эти «неприятности» олицетворяются в образах члена клуба и члена правления, что ярко выражает авторскую мысль о человеке как источнике социального зла.

Знаковое сравнение людей с крысами призвано подчеркнуть непорядочный, бесчестный, подлый («крысиный») характер и соответствующее поведение персонажей. Герои разлагают привычный на станции порядок (срывают представление, член клуба проникает безбилетным), нарушают человеческие права друг друга (оскорбляют, дерутся), ведут себя как дикие животные.

Городничий-актер прекращает спектакль: снимает с себя бакенбарды и парик, но это не останавливает другой спектакль, волей случая ставший частью постановки «Ревизора».

Объединение постановки гоголевской пьесы и чрезвычайной общественной ситуации в одно представление ««Ревизор» с вышибанием» подчеркнуто еще и такой деталью, как открытие и закрытие занавеса, что необходимо Булгакову для демонстрации жизни как «игры», человеческого «мира как театра».

Вариацией гоголевского сюжета о ревизоре является и сюжет рассказа «Двуликий Чемс» (1925) М.А. Булгакова.

Станционную жизнь под условным руководством Чемса разрушает весть о приезде корреспондента («ревизора»), узнавшего, что начальник станции «издал распоряжение о том, чтобы ни один служащий не давал корреспонденции в газеты без его просмотра» [11, с. 547]. Главный герой напуган, прячет под замок книгу распоряжений, пытается выяснить среди «дорогих сослуживцев», кто же «наводит тень на нашу дорогую станцию», но поиски тщетны: «Полная станция людей, чуть не через день какая-нибудь этакая корреспонденция, а когда спрашиваешь: «Кто?» — виновного нету. Что ж, их святой дух пишет?» [11, с. 548].

Узнав, что «до него приехал корреспондент», Чемс вспоминает свой «вещий» сон и говорит, бледнея: «То-то мне всю ночь снились две большие крысы...» [11, с. 549]. В булгаковском рассказе не просто звучат гоголевские мотивы, они повторяются, воспроизводятся практически дословно. Писатель апеллирует к фоновым читательским знаниям, поэтому описание сновидческого сюжета не требуется, ведь читатель уже его знает. Таким образом, прием включения в текст «известного» сна дает дополнительную характеристику Чемсу, подобную тому, что дана Н.В. Гоголем в «Замечаниях для господ актеров»: «Хотя и взяточник, но ведет себя очень солидно; довольно сурьезен; несколько даже резонер... Переход от страха к радости, от низости к высокомерию довольно быстр, как у человека с грубо развитыми склонностями души» [15, с. 8].

Прямая характеристика героя звучит в заглавии рассказа — «Двуликий Чемс» (курсив наш — Е.И.). Персонаж Булгакова оказывается двуликим не только потому, что «меняет лицо» в разговоре с корреспондентом (иным Чемс предстает в разговоре с подчиненными о запрете писать в газеты), заискивает перед ним, но и потому, что лицемерие — постоянное качество героя, свойство его характера:

«— Да Господи! Да Боже ж мой! Да я же полгода бьюсь, чтобы наладить ее [корреспондентскую связь], проклятую. А она не налаживается. Уж такой народ. Уж до чего дикий народ, я вам скажу по секрету, прямо ужас. Двадцать тысяч раз им твердил: «Пишите, черти полосатые, пишите!» — ни черта они не пишут, только пьянствуют. До чего дошло: несмотря на то, что я перегружен работой, как вы сами понимаете, дорогой товарищ, сам им предлагал: «Пишите, — говорю, — ради всего святого, я сам вам буду исправлять корреспонденции, сам помогать буду, сам отправлять буду, только пишите, чтоб вам ни дна, ни покрышки»» [11, с. 549].

Чемс — лживый и лукавый человек, даже его улыбка оказывается фальшивой и двудушной: «...ласково ухмыльнулся одной щекой корреспонденту, а другой служащим...» [11, с. 548]. Гоголь подобную личность «шифрует» в фамилии героя — Сквозник-Дмухановский. Согласно словарю В.И. Даля, «сквозничать» означает «пролазничать», «пройдошить», значит, сквозник — это хитрый человек, пройдоха [3, с. 195]. Другими словами, всегда грубые, жестокие в общении с подчиненными герои кардинально меняются при общении с начальством: их обходительность, показное радушие и внимательность безграничны.

Схожесть характеров городничего и Чемса подчеркивается с помощью художественного приема повторения сна о двух крысах (что стало для писателя традиционным при раскрытии «ревизорской» темы). Булгаков снова представляет в художественно-публицистическом произведении невежественных, верящих в сны героев, сравнивающих «ревизора» (члена клуба, корреспондента) с крысой.

Казалось бы, солидное социальное положение гоголевских и булгаковских персонажей должно регламентировать их поведение, но о порядочности в отношении к людям и работе говорить не приходится: городничий берет взятки, избивает людей; Чемс притесняет рабочих, лишает их свободы слова.

Сюжет сна городничего содержит намек на то, что инспекция ревизора не приведет к результату: крысы «пришли, понюхали — и пошли прочь» [15, с. 10]. Это абсурдно, ведь они ему «всю ночь снились». Еще более абсурдно, что эти крысы только «понюхали», ведь героями приезд ревизора с «секретным предписанием» расценивается как мероприятие, имеющее политические причины (Аммос Федорович говорит: «Я думаю... здесь тонкая и больше политическая причина...») [15, с. 11].

Городничий отмечает, что сон его вещий, он «как будто предчувствовал». То же в ситуации с Чемсом, который соотносит приезд корреспондента со сном о крысах. Ни один из персонажей не принимает во внимание действия крыс: пришли, понюхали, ушли, — городничий и Чемс ожидают более серьезных событий. Этот факт подтверждают дальнейшие действия гоголевского и булгаковского героев: они «прячут» от глаз все то, что может их скомпрометировать.

Явная отсылка к гоголевскому тексту создает определенный эффект в содержательном плане художественного произведения: происходит возникновение читательской ассоциации с миром обманщиков и взяточников, уже описанном Гоголем в своей комедии. Кроме того, выстраивается параллель прошлого и настоящего, гоголевской и современной Булгакову эпох: сильно ли поменялось общество? Получается, что такие явления, как ханжество, мошенничество, ложь, лицемерие и тому подобное никуда не ушли из текущей реальности, они живут с человеком и в человеке.

Повторение сна о двух крысах приобретает символическое значение, что обеспечивает глубину художественного текста и расширение границ интерпретации текста читателем: утверждается мысль о невозможности исправить человеческие пороки, о безрезультатности всяких ревизий.

Сюжетное варьирование гоголевской комедии «Ревизор» используется Булгаковым не только с целью характеристики своего персонажа, для соотнесения его с городничим Гоголя, но и для выявления характерных (неизменных) черт русского чиновничьего общества. Также аллюзия на гоголевский сон даёт автору возможность в сжатой форме, в рамках одного предложения, передать максимум смысла, выразить своё отношение к героям, вступить с диалог с читателем, заставляя его снова обратить внимание на проблемы, существовавшие в обществе ранее и существующие до сих пор.

Таким образом, влияние гоголевской традиции в организации мотивной структуры изученных нами произведений М.А. Булгакова очевидно («Бубновая история», ««Ревизор» с вышибанием», «Двуликий Чемс»). Гоголевское «слово» проявляется на идейно-тематическом (человек и общество, человек и система), сюжетно-фабульном (невероятное происшествие, случившееся наяву), характерологическом (портретные характеристики персонажа и др.), поэтическом (материальный мир оказывается основной движущей силой) уровнях.

Развивая и варьируя традиционные гоголевские сюжеты, Булгаков обращает внимание на вневременной характер проблемы обличения общечеловеческих пороков.

Гоголевское «слово» приобретает значение усиления художественной аргументации осмысления жизни М.А. Булгаковым.

Многофункциональность гоголевского «слова» становится важнейшим компонентом конструктивного признака булгаковской прозы. Гоголевские приемы, использованные М.А. Булгаковым в рассказах и фельетонах, способствуют раскрытию авторского замысла, разворачиванию эстетического культурного диалога с литературным предшественником, а также побуждению читателей обратиться к гоголевскому источнику и обнаружить в нем сходство актуальных общественных проблем и преодолеть их.