«Театральный роман» Михаила Булгакова с Московским Художественным театром был приостановлен осенью 1936 года. Именно тогда после весеннего снятия с репертуара многострадального «Мольера» драматург был вынужден оставить боготворимый им МХАТ. Причин было много, но главная из них та, что театр в лице его руководства, тогдашней дирекции не защитил спектакль, как он сделал это в 1926 г. с «Днями Турбиных».
Дело было не в разносных газетных статьях, они присутствовали и десятилетием раньше. Настали совсем другие времена, отражавшиеся и на искусстве, — и это прекрасно понимал сам Булгаков. Поэтому он использовал, видимо, последнюю для себя отдушину: отозвался на приглашение Большого Театра работать там в должности либреттиста и консультанта. Служба (новый «роман» с новым театром) была вполне спокойная, мало утомительная, оставляющая время для домашнего творческого труда. И писатель активно отдается работе: создает «Записки покойника» о своих прошлых взаимоотношениях с МХАТом, завершает роман «Мастер и Маргарита» в первой полной редакции.
Не забывалась основная служба в Большом: кроме активной консультационной работы, были написаны оперные либретто («Минин и Пожарский», «Рашель», «Петр Великий», «Черное море»), на которые театр заказывал музыку у известных композиторов, но ни одна из опер так и не увидела света. Время рубцевало рану обиды на МХАТ, и в 1939 году Булгаков написал по заказу театра пьесу «Батум» о молодом Сталине, возобновил прежние отношения с осиротевшим после смерти К.С. Станиславского коллективом с желанием его как-то поддержать... Случай представился: осенью 1938 года Художественный театр готовился отметить юбилей — 40 лет со дня основания.
По традиции того времени празднование юбилея академического театра страны было организовано с большим размахом. В главный день — 27 октября — в самом здании театра в Камергерском переулке состоялся торжественный вечер: чествование коллектива театра («основоположников» и «середняков») с присутствием в зале самых высоких гостей — членов политбюро во главе со Сталиным. А через неделю был организован другой поздравительный вечер, уже чисто театральный, устроенный в Московском Доме актера ВТО. Произошло это в ночь с 3 на 4 ноября 1938 г., в пригласительном билете съезд гостей назначался на 11 часов вечера, после окончания спектакля.
Это был своего рода театральный капустник, где по сложившейся издавна традиции юбиляра поздравляли другие театры: каждый на свой манер, но непременно в шуточном и юмористическом стиле. Не остался в стороне, естественно, и Большой Театр, где либретто шуточного поздравления взялся написать Михаил Булгаков. Тогда в дневнике Елены Сергеевны появляется запись: «13 октября /.../ Сегодня М.А. <Михаил Афанасьевич — Б.М.> диктовал мне либретто шуточного заседания — это он выдумал для приветствия МХАТу от Большого»1.
Текст «либретто шуточного заседания», фактически последнего либретто Булгакова, сохранился в фонде писателя в Отделе рукописей Российской государственной библиотеки (ОР РГБ. Ф. 562. К. 17. Ед. хр. 9). Приведем его полностью и потом расскажем, как оно было практически воплощено в ту праздничную ночь поздравлений.
Название либретто — «Юбилейное заседание», роль Конферансье, открывающего шуточные диалоги артистов, была написана Булгаковым для себя. Выступление Конферансье мыслилось перед закрытым занавесом, и на этом его роль заканчивалась:
«Конферансье:
Государственный Академический Большой театр хочет выступить с дружеским приветствием, обращенным к Московскому Художественному театру по поводу его сорокалетнего юбилея... Большой театр чрезвычайно любит Художественный театр и восхищается им... Но у нас тут произошла история... то есть, не история, а как бы лучше выразиться... неувязка. Дело в том, что в эти юбилейные дни мы так много восхищались, вспоминая любимые постановки этого театра, игру его выдающихся актеров, что забыли подготовить... поздравительную программу... Мы надеемся, что это останется между нами? Не устроили заседания и не столковались! Поэтому мы позволяем себе обратиться к вам с просьбой разрешить нам провести заседание, чтобы выяснить хоть форму нашего приветствия. Ведь наше положение осложнено тем, что мы, вследствие наших природных свойств, речи говорить не можем, а можем только петь... Привычка, ничего не сделаешь... Но кто посещает наш театр, тот уже знает, что привычка свыше нам дана, замена... Ну, и так далее... Так разрешите? Несколько минут... Тут же при вас...
Маленькое заседаньице... Мы не будем вам мешать... только выработаем программу... Разрешите? Чрезвычайно вам признательны. (В разрез занавеса) Просите на заседание!»
Далее либретто предусматривало, что под фанфары раздвигается занавес, выходят актеры — солисты Большого театра — и начинают свое вокальное поздравление...
«Бас 1-й (Председатель): Для важных дел, о, египтяне, созвал я вас на заседанье. Художественный театр празднует свой юбилей.
Все тенора: Что же дирекция повелела?
Бас 1-й: Просила нас придумать, как поздравить юбиляра.
Тенор 1-й: Милая Аида, рая созданье...
(Все изумлены, и Тенор 1-й умолкает).
Бас 1-й: Знай порядки! Как ты, братец, необразован! Ему думать приказано, а он песню запел!
Тенор 1-й: Песня важная, песня расчудесная, в какой хочешь компании пой!
Бас 1-й: Молчи!
Тенор 1-й: Молчу.
Тенор 2-й: Люблю я МХАТ! «Вишневый сад», ты не забыла, Люба? Ты помнишь? Дорогой, многоуважаемый шкаф, приветствую твое существование, которое вот уже более сорока лет было направлено к светлым идеалам добра и справедливости! Твой молчаливый призыв к плодотворной работе не ослабевал в течение сорока лет, поддерживал в поколениях нашего рода бодрость, веру в лучшее будущее и воспитывал в нас идеалы добра и общественного самосознания!
Сопрано: О, мое детство! Чистота моя! В этой детской я спала, глядела отсюда в сад, счастье просыпалось со мной каждое утро! О, сад мой, сад мой! Ты помнишь, няня?
Баритон: Да не няня, а Аня!
Бас 1-й:
При мысли о «Вишневом саде»
Они поют и замирают
В волнении и неге...
Меццо-сопрано:
Они слова перевирают,
Не разберешь у них, —
Где «Сад», а где «Онегин».
Бас 1-й: Молчи!
Меццо-сопрано: Молчу.
Бас 1-й: С чего ж начать? С чего ж начать?
Бас 2-й:
Если б мне дождаться чести —
Юбилея лет так в двести,
Я б не стал зевать,
Знал, с чего начать,
Я б за бранными столами,
За веселыми пирами
Справил юбилей!
Наливай и пей!
Я б дирекцию поздравил,
Я б казны ей поубавил!
Пировал всю ночь,
Пил бы во всю мочь!
Пей, пей, пей, —
Ведь на то и юбилей!
Баритон:
Нет, ты не прав! Ты не прав!
Тут дело вовсе не в банкете!
Тенор 3-й: Почему не прав? А зачем ты пировал и руку жал?
Баритон: Молчи. Довольно привлекать вниманье нашей ссорой.
Тенор 3-й: Не замолчу.
Бас 1-й: Отцы, князья, бояре! Бью вам челом! Нам доле тенора того терпеть нельзя! Он ставит все заседание вверх дном! Ну, вот я тебя разочту сейчас! Силантий! Выкинь его сундучишко на улицу и самого в шею!
Тенор 3-й: Куда ж я ночью?
Бас 1-й: А мне что за дело? Коли петь не умеешь, ступай вон и конец! Пошел в лодку, бери бубен!
Тенор 3-й: Вот тебе, бабушка, и Юрьев день! Срам головушке! На какой я теперь линии? Прямая моя теперь линия — из ворот да в воду! Сам на дно, пузырики вверх! Ай-ай-ай! (Выходит).
(Аккомпаниатор рассеянно начинает: «Сердце красавицы»...»)
Тенор 3-й: Сердце красавицы склонно к измене... (Поет это до конца).
Бас 1-й: К чему это он? Как ты можешь, братец ты мой?
Баритон: Ты б его останавливал!
Бас 1-й: Пробовал. Хуже! А вот одно дело — обернитесь к нему задом!
Тенор 3-й: Вот я какую песню наладил! А ты говорил, петь не умею!
Бас 1-й: Молчи!
Тенор 3-й: Молчу.
Бас 1-й: А я тебя, дружок, говорить заставлю. Эй, народы! Будет ли, наконец, какое предложение? Как юбиляра поздравлять? Чтоб в струе!
Бас 3-й: Я имею предложенье — им кантату надо спеть. Да, синьор, да, синьор...
Баритон: Да, синьор, да, синьор...
Колоратура, Бас 2-й, Бас 3-й, Тенор 2-й, Контральто (Поют из «Севильского цирюльника»)
Бас 1-й: Довольно! Я понял! Споем мы МХАТу песню!
(Все поют казачью песню со специально написанным поздравительным текстом).
Занавес.
Москва, 14 октября 1938 года».
Заключает авторский текст этого либретто примечание Е.С. Булгаковой, сделанное много позднее: «Весь конферанс написал М.А. Булгаков, репетировал с артистами, а также прочитал вступительное слово конферансье». Но в своих дневниковых записях того периода она рассказывает об этом более подробно. Сначала Булгаков «предложил сыграть какую-нибудь сцену из «Вишневого сада», чтобы певцы играли. Но никто не принял этого»2.
«Никто» — это дирекция Большого театра во главе с Яковом Леонтьевичем Леонтьевым. Дальше дело пошло успешнее, и Елена Сергеевна записывает: «31 октября. Днем М.А. в Большом — работа по юбилейному шуточному заседанию в честь МХАТа»3.
Но вот наступил, наконец, вечер выступления, прошедшего весьма успешно. Обратимся к страницам Дневника: «3 ноября /.../ М.А. на репетиции — днем. А вечером, прорепетировав в последний раз свою роль передо мной, М.А., в черном костюме, пошел в Дом актера, /.../ вернулся в начале третьего с хризантемой в руке и с довольным выражением лица. Протомив меня до ужина, стал по порядку все рассказывать. Когда он вышел на эстраду, начался аплодисмент, продолжавшийся несколько минут и все усиливавшийся. Потом он произнес свой conférance, публика прерывала его смехом, весь юмор был понят и принят. Затем начался номер (выдумка М.А.) — солисты Большого театра на мотивы из разных опер пели тексты из мхатовских пьес («Вишневый сад», «Царь Федор», «Горячее сердце»). Все это было составлено в виде заседания по поводу их мхатовского юбилея. Начиная с первых слов Рейзена: «Для важных дел, египтяне...» и кончая казачьей песней из «Целины» со специальным текстом для МХАТа, — все имело шумный успех.
Когда это кончилось, весь зал встал и, стоя, аплодировал, вызывая всех без конца. Тут Немирович, Москвин, Книппер пошли на сцену благодарить за поздравление, целовать, обнимать исполнителей, в частности, М. А-ча целовали Москвин и Немирович, а Книппер подставляла руку и восклицала: «Мхатчик! Мхатчик!».
Публика кричала «автора». М. А-ча заставили выходить вперед. Он вывел Сахарова и Зимина (молодых дирижеров Большого, сделавших музыкальный монаж по тексту М.А.), они показывали на М.А., он — на них. Кто-то из публики бросил М.А. хризантему»4.
Как уточнить, что произошло в ту памятную ночь в Доме актера на Тверской? Попробуем расшифровать эмоциональный рассказ Елены Сергеевны с помощью сохранившейся в архиве Музея МХАТ стенограммы этого вечера5.
Кроме Большого театра, МХАТ приветствовали Театр имени К.С. Станиславского и Центральная музыкальная школа, театр имени Евг. Вахтангова во главе с Р.Н. Симоновым и цыганский театр «Ромен». Театр кукол представлял его создатель С.В. Образцов, выступали и другие артисты. Но, судя по стенограмме, приветствие Большого театра было наиболее красочным и впечатляющим. Еще бы! Либретто Булгакова остроумно перемежало тексты из известных спектаклей Большого театра и МХАТа, было подкреплено стихами А. Мордвинова и Т. Калишвили, музыкальным оформлением С. Сахарова и Г. Зимина.
А артисты! Цвет тогдашней оперной сцены. Знаменитый, феноменальный профундо — бас Марка Рейзена. Басы: Сергей Гоцуридзе и Алексей Окский, сопрано: Валерия Барсова, Александра Бышевская, Ксения Держинская, Наталия Шпиллер, меццо-сопрано: Вера Макарова-Шевченко, тенора: Иван Жадан, Александр Перегудов, Никандр Ханаев, Соломон Хромченко, и, наконец, баритоны: Георгий Воробьев и Петр Селиванов.
После приветственного слова председателя Совета Всероссийского театрального общества А.А. Яблочкиной6 начались иные выступления. Очередь Булгакова и солистов Большого театра была третьей7. То, что донесла до нас стенограмма выступления, свидетельствует о некоторых изменениях в тексте либретто «Юбилейное заседание», сделанных в процессе репетиций. Либретто, как мы уже знаем, не содержало фамилий артистов, а только названия их голосов (Бас, 1-й Тенор, Сопрано, Баритон), не было текстов перефразированных куплетов из «Севильского цирюльника» и «Казачьей песни» на музыку из премьерного спектакля тех лет — оперы И. Дзержинского «Поднятая целина» (либретто С. Ермолинского по роману Шолохова). Есть и другие разночтения, в частности, в роли самого Конферансье, вступительная речь которого оказалась иной, чем было задумано. Приводим ее полностью.
Видимо, Булгаков импровизировал: «Большой театр хочет выступить с дружественной большой программой, обращенной к Художественному театру по поводу его сорокалетнего юбилея...
Начал гладко... а дальше будет хуже... Дело в том, что произошел скандал. В предъюбилейные дни так много говорили о Художественном театре, о том, что его надо поздравить, приветствовать, надо, надо, надо... и за этими разговорами программы не подготовили, собрания по этому вопросу не устроили...
Положение наше вдвойне трудное: мы по чисто органическим качествам разговаривать как люди не умеем. Мы поем с утра до вечера и даже ночью.
Мои товарищи, солисты, послали меня вперед и сказали: ты уладь это дело. Но я не могу уладить. Я могу спеть и на этом выскочить. Но, сами понимаете, что это не способ. Поэтому я обращаюсь к вам с покорнейшей просьбой: разрешить нам провести это собрание, заседание. Мы не будем вам мешать»8.
Далее диалог 1-го Баса (Рейзен) с тенорами в общем сохранился (разве что вместо «крамольного» слова «дирекция» было спето более демократическое «общественность»). Зато 1-й Тенор (Ханаев) перед словами Радамеса из «Аиды» спел такое «ариозо»:
«Ах, если б я был избран!
И мой вещий сон сбылся бы:
Прекрасные романсы для МХАТа пропел бы я.
И вот победа! Рукоплещет весь зал в восторге!
И перед тобою, МХАТ мой,
Представ в венке лавровом, могу я молвить:
— Тебя, о МХАТ мой, поздравляет тенор...»
Роль 2-го Тенора исполнял И.Д. Жадан, но его монолог в тексте либретто с длинной перефразированной фразой из «Вишневого сада» (слова Гаева) был значительно усечен до фразы «Ты помнишь, Люба?», на что Сопрано (Шпиллер) «ответила» в более авторском стиле.
Далее с небольшими разночтениями оперные диалоги продолжались в соответствии с булгаковским либретто. С небольшим исключением: перед задуманным хором из «Севильского цирюльника», когда по предложению Баса 1-го все отвернулись от Тенора 3-го (Хромченко), выступила вперед В.В. Барсова. И, явно выходя из роли, обратилась непосредственно к В.И. Немировичу-Данченко с таким откровением:
Я вам ведь стоила не мало,
Пока во МХАТе подрастала.
И вот скажу я лишь сейчас:
Ввела в расход недаром вас.
А потом прозвучали такие куплеты на мотив из «Севильского цирюльника»:
Бас 2-й (Окский):
Я имею предложенье:
МХАТу песню надо спеть!
Да, синьор, да, синьор,
МХАТу песню надо спеть.Баритон (Селиванов):
Надоели ваши песни,
Нужно драму разыграть!
Да, синьор, да, синьор,
Нужно драму разыграть.Бас 3-й (Гоциридзе):
Я вношу вам предложенье:
Просто руку им пожать!
Да, синьор, да, синьор,
Просто руку им пожать.Тенор 2-й (Жадан):
Будет просто удивленье,
Если ловко станцевать!
Да, синьор, да, синьор,
Если ловко станцевать.
И, наконец, завершая комический эффект, вступает «Колоратура», в данном случае — Сопрано (Барсова) и Меццо-сопрано (Макарова-Шевченко):
Ах, оставьте эти споры!
Мы расскажем анекдоты!
Да, синьор, да, синьор,
Мы расскажем анекдоты...
...Что Басу 1-му (Рейзену), естественно и в соответствии с либретто, надоело и он подал команду на казачью песню из «Поднятой целины» (на слова А. Мордвинова и Г. Калишвили)9.
На этом выступление-приветствие было закончено, и началась ответная благодарная реакция мхатовцев.
«Гонорар» Булгакова не ограничился памятной символической хризантемой, полученной от зрителей. Через три недели ВТО в лице А.А. Яблочкиной поблагодарило его особым письмом (№ 13 от 25 ноября 1939 г.), сохранившимся в булгаковском архиве (ОР РГБ Ф. 562. К. 17. Ед. хр. 9): «Уважаемый Михаил Афанасьевич! Совет Всероссийского театрального общества приносит Вам большую благодарность за Вашу активную помощь по организации торжественного вечера, посвященного 40-летию Московского ордена Ленина Краснознаменного Художественного Академического театра СССр им. М. Горького.
С приветом,
Председатель Совета ВТО,
Народная артистка
Союза ССР, орденоносец А.А. Яблочкина».
Описывая происходившее во МХАТе со слов мужа, Елена Сергеевна не знала, что велась не только стенограмма вечера, но силами служб ВТО и Дома актера осуществлялись звукозапись и фото- и киносъемка. Увы, последние материалы до настоящего времени не обнаружены. И сама звукозапись на тонфолевом диске, видимо, безнадежно утрачена...
Во всяком случае, все поиски литературоведа и звукоархивиста Льва Алексеевича Шилова не дали положительных результатов10. Положение усугубил печально известный пожар Дома актера 1990 г., когда сгорел весь его архив. А до киноленты с записью этого вечера, по-видимому, еще не добрались киноведы.
Михаилу Булгакову оставалось земной жизни чуть меньше полутора лет. За это время он еще не раз успеет и устно, и письменно пошутить... В том числе и с привлечением своих коллег по Большому театру, под новый, 1939 год.
Примечания
1. Дневник Елены Булгаковой. М., 1990. С. 210.
2. Там же, с. 206.
3. Там же, с. 214.
4. Там же, с. 214—215.
5. Стенограмма эта на 33-х листах третьего экземпляра машинописи сохранилась в архиве МХАТа в фонде «Внутренняя жизнь» театра (ВЖ), ед. хранения 1263. Видимо, это единственный сохранившийся экземпляр (в фондах Дома актера, СТД РФ и РГАЛИ этот материал отсутствует), подаренный Музею МХАТ стенографисткой О.Е. Орловской, о чем свидетельствует надпись на титуле. Приведем начало стенограммы, фиксирующее торжественную атмосферу в зале: «Перед концертом на эстраду выходят народные артисты СССР Яблочкина, Держинская, Барсова, Рейзен и другие приветствовать Московский Художественный Театр с 40-летним юбилеем. А.А. Яблочкина: Просим пригласить сюда юбиляра.
Через фойе в зрительный зал под бурные аплодисменты выстроившихся в два ряда работников искусство проходят юбиляры Московского Художественного Театра: Вл.И.Немирович-Данченко, О.Л. Книппер-Чехова, И.М. Москвин, С.В. Халютина, Л.М. Коренева и другие. Зрительный зал при появлении юбиляров встает, устраивая бурную овацию.
6. Уместно привести этот своего рода «памятник эпохи» полностью полностью, по тексту стенограммы:
А.А. Яблочкина: От имени Всероссийского театрального общества и Московского совета поздравляю Московский Ордена Ленина Краснознаменный Художественный академический театр Союза ССР имени М. Горького с 40-летним юбилеем. (Бурные аплодисменты.)
Прежде всего почтим память одного из создателей Художественного Театра, нашего почетного члена, строившего на прекрасном старом фундаменте новое чудесное искусство социалистического реализма — Константина Сергеевича Станиславского. (Зрительный зал встает.)
Артисты не только Москвы и Ленинграда, но и всей периферии приветствуют дорогих юбиляров, тот очаг культуры, который освещает театры всего нашего Союза, бросает отблеск даже на искусство Европы и Америки. Мы славим вас и низко кланяемся вам за то, что вы создали новую плеяду больших артистов (бурные аплодисменты), за то, что вы всех нас заставили любить драматическое искусство наших великих писателей Чехова и Горького, за то, что вы несете свою культуру в народные массы и указываете правильный путь к народному творчеству.
Ваш праздник — это наш праздник. Мы желаем вам неиссякаемого вдохновения, желаем никогда не снижаться и не спускаться с той вершины, на которую возвело вас наше Правительство, наша Партия, тов. Сталин и весь народ. (Бурные аплодисменты.)
Мы желаем, чтобы вы помогли искусству всех народностей, населяющих наш Союз, подняться на вершину и вместе с вами славить нашу чудесную, прекрасную социалистическую Родину и нашего великого могучего вождя, нашего друга, нашего учителя, нашего вдохновителя товарища Сталина! (Зрительный зал встает и бурно аплодирует.)
Слава всем юбилярам Художественного театра, которые проживут в веках.
(Бурные аплодисменты.)
К сорокалетнему юбилею Художественного театра Всероссийское театральное общество подготовило библиографическую картотеку, включающую в себя аннотированные записи и всю литературу о Художественном театре за все время его существования. Эта картотека — результат большой работы. (А.А. Яблочкина вручает картотеку Владимиру Ивановичу Немировичу-Данченко. Владимир Иванович пожимает руку Александры Александровны и целуется с ней. В зрительном зале бурные аплодисменты.)
7. Выступление Большого Театра по замыслу устроителей предваряли драматический театр им. К.С. Станиславского и Центральная музыкальная школа. Приводим их приветствия, зафиксированные стенограммой:
«Артисты театра имени К.С. Станиславского выходят на эстраду с цветами в руках. Они поют стихи, посвященные Художественному Театру:
Театр единственный на свете.
Наш славный вождь и старший друг,
В день твоего сорокалетья
Теснятся младшие вокруг.Пусть не стареет жар бесценный,
Жар юности твоей седой,
Парит над сценой вдохновенной
Виденье «Чайки» молодой.
Слов мало и ничтожно пенье,
И стольких слов на свете нет,
Как благодарность поколений
За творческое вдохновенье,
За смелость, музыку и свет.
(В зрительном зале аплодируют. Юбиляры пожимают руки приветствующим.)
Приветствие от Центральной музыкальной школы
(Дети Центральной музыкальной школы при участии лауреатов Всесоюзных конкурсов: В. Гольштейна, А. Фихтенгольца, М. Козолуповой, Л. Гиллельс исполняют «Прелюдию» и «Аллегро» Ауэр-Клейслера <так в тексте — Б.М.> (Бурные аплодисменты.)
8. Архив Музея МХАТ. Ф. «ВЖ». Ед. хр. 1263. Л. 4. Ранее публиковались фрагменты выступления (см.: Шилов Л.А. «Я слышал по радио голос Толстого...»: Очерки звучащей литературы. М., 1989. С. 135).
9. Приводим для полноты картины эти обычные до недавнего времени в нашем обществе велеречивые строки, на сочинение которых у Булгакова не хватило духу. Пели Держинская, Бышевская, Макарова-Шевченко, Барсова, Рейзен и Гоциридзе:
Все сорок лет вышли годами к славе,
Не сосчитать блистательных побед,
И вот теперь, театр величавый,
Шлем мы тебе наш габтовский привет!Высокий стиль, высокое искусство
Смогли вы с честью людям донести.
И вот цветут признательные чувства
На благородном мхатовском пути.У нас в стране искусство так чудесно,
Победам вашим каждый сердцем рад,
Вас поздравляем этой скромной песнью
И юбилеев вам желаем ряд.Как стяг, над нами ваша «чайка» реет,
Всегда в сердцах цветет любимый МХАТ,
Никто в театре вашем не стареет,
И юны все, как сорок лет назад.Живи и здравствуй, гордость русской сцены!
Живи и здравствуй, наш любимый МХАТ!
За сорок лет искусство — дар бесценный.
Привет тебе, родной красавец МХАТ!
10. См.: Шилов Л.А., указ. соч., с. 131—136.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |