Вернуться к А.-А. Антонюк. Булгаковские мистерии: «Мастер и Маргарита» в контексте русской классики. Очерки по мифопоэтике

«Видение» Татьяны

«...ухо мое приняло нечто от него»

Книга Иова, 4:12.

Не ты ли, милое виденье,
В прозрачной темноте мелькнул,
Приткнул тихо к изголовью?

«Евгений Онегин». Письмо Татьяны (3:XXXI)

«Ты в сновиденьях мне являлся» («Esprit passa près de moi»). В пушкинских образах бесспорно можно заметить влияние Книги Иова, в которой герой тоже как бы разделился на две половинки души, в то же время каждая из воплощений имеет свои черты и свое отношение к спору между человеком и Богом. Пушкин высоко ценил Книгу Иова, говоря, что в ней заключена «вся человеческая жизнь». Жизнь «раба божьего» Иова в ее испытаниях верой разыгрывается в Книге как некая мистерия: и на небесах, и на земле — между Богом, Сатаной и самим праведником Иовом. Ее автор, в котором подозревают самого царя Соломона, приоткрывает нам некое Закулисье, за которым вершатся судьбы людей.

Сложные многоплановые диалоги Книги Иова состоят из целой серии монологов, произносимых в присутствии слушателей, но нетрудно в них ощутить спор автора с самим собой. Двойственность характера и души Иова — образца терпения, с одной стороны, и мятежника, с другой стороны, не желающего мириться со своей долей, повлияла на композицию Книги. Здесь сплетены две различные темы, два подхода, два Иова — сетования Иова и ответы на них его друзей. Это, конечно, не драма в античном смысле слова, но автор поставил рядом богословие мудрецов и свой внутренний опыт, объединив их общей канвой.

В исповеди Иова, обращенной к его друзьям, мы можем обнаружить, что герои непосредственно общаются с Богом. Один из них познает возможности своей души посредством общения с неким духом, явившимся ему в виде видения (почти как демон герою «Демона» Пушкина). Композиция диалогов Книги Иова такова, что порой собеседники (почти игнорируя друг друга), могут вдруг обращаться либо к невидимой аудитории, либо напрямую к самому Богу.

По свидетельству О. Смирновой, Пушкин, вдохновленный языком и поэтикой Книги Иова, собирался даже учить древнееврейский язык, чтобы читать Книгу в оригинале. Во всяком случае, поэтический язык тех пушкинских эпизодов, которые связаны с некими видениями героев, говорят нам о том, что Пушкин действительно пытался переводить отрывки из Книги Иова с другого языка, возможно, с древнееврейского или французского — из библии на французском языке. Во всяком случае, создавая в последующем картины видений своих героев, он, безусловно, опирался на соответствующие эпизоды из Книги Иова (с ее спиритуалистическим христианским культом). Описание некого видения в образе ангела (или демона) мы можем встретить у Пушкина, например, в Письме Татьяны:

Ты в сновиденьях мне являлся,
Незримый, ты мне был уж мил,
Твой чудный взгляд меня томил,
В душе твой голос раздавался
Ты чуть вошел, я вмиг узнала,
Вся обомлела, заплыла
............
Не правда ль? Я тебя слыхала:
Ты говорил со мной в тиши,
............
............молитвой услаждала
Тоску волнуемой души?
И в это самое мгновенье
Не ты ли, милое виденье,
В прозрачной темноте мелькнул,
Приникнул тихо к изголовью?
Слова надежды мне шепнул?

«Евгений Онегин». Письмо Татьяны (3:XXXI)

Это в высшей степени поэтическое пушкинское описание некоего контакта с ангелом (или демоном) безусловно неуловимо напоминает один из эпизодов Книги Иова.

«Esprit passa près de moi» («И Дух прошел надо мною»). Учитывая увлечение Пушкина переводами из Библии с древнееврейского языка, строчки письма Татьяны о видениях вполне даже могли быть вдохновлены Книгой Иова. В одном из ее эпизодов (после того как Бог дает Сатане свое согласие на испытание Иова), Сатана насылает на Иова самые тяжелые несчастья, которые, в конечном итоге, сокрушают его дух. Тогда один из друзей Иова — Элигу учит его смириться и отдать себя Божьему испытанию, которое очистит его дух. Поддерживая Иова, он делится даже с ним одним своим видением, которое ему было:

И вот, ко мне тайно принеслось слово, и ухо мое приняло нечто от Него.
Среди размышлений о ночных видениях, когда сон находит на людей,
объял меня ужас и трепет и потряс все кости мои.
И Дух прошел надо мною; дыбом стали волосы на мне.
Он стал, — но я не распознал вида его, — только облик был пред глазами моими;
тихое веяние, — и я слышу голос...

(Иов, 4:12—16)

Нужно признать, что свидетельства современников о том, что Пушкин намеревался сам переводить Книгу Иова на русский язык и даже принялся изучать для этого древнееврейский язык (ему было тогда 30 лет), скорее всего, соответствуют истине. Перечитывая «Евгения Онегина», приходит на ум мысль, что Пушкин, безусловно, читал Ветхий Завет как в русском старославянском варианте перевода, но также и на каком-то другом языке. К сожалению, русский вариант перевода не обладает той поэтичностью, какой обладал сам подлинник на древнееврейском языке, и очевидно, этим и объясняется мечта Пушкина прочесть Книгу Иова на языке оригинала. Близкое взаимодействие Пушкина с библейским текстом можно обнаружить, например, при самом поверхностном сопоставлении текста библии на старорусском языке с текстом французской библии.

12 Une parole est arrivée furtivement jusqu'à moi,
Et mon oreille en a recueilli les sons légers.

13 Au moment où les visions de la nuit agitent la pensée,
Quand les hommes sont livrés à un profond sommeil,

14 Je fus saisi de frayeur et d'épouvante,
Et tous mes os tremblèrent.

15 Un esprit passa près de moi.
Tous mes cheveux se hérissèrent.

16 Une figure d'un aspect inconnu était devant mes yeux,
Et j'entendis une voix qui murmurait doucement... Книга Иова (4:12—16)

Есть все основания считать, что Пушкин читал Книгу Иова и на французском языке тоже. По крайней мере, те текстуальные сопоставления, которые мы здесь собираемся привести (между текстом Письма Татьяны, описывающим её «милое видение», и тем описанием видения, которое имеется в Книге Иова — в библии на французском языке, довольно красноречиво говорят об этом.

Что же обнаруживается при внимательном чтении описания «видения» из Письма Татьяны и при сравнении его с эпизодом «видения» из Книги Иова на французском языке? Во-первых, можно увидеть, что Пушкин действительно пытался переводить этот эпизод из Книги Иова на русский язык, делая подстрочник, поскольку в Письме Татьяны (в описании «мимолетного виденья») можно найти соответствия для каждой строке из Книги Иова (в описании «видения»; Иов, 4:12—16)

В Письме Татьяны очевидно видна работа Пушкина над историческим литературным памятником — Книгой Иова, видно, как он организовал этот перевод в свой собственный стих в соответствии с законами русского языка и своего собственного видения поэтической традиции. Рассматривая эпизод «видения» в Письме Татьяны как испытавший влияние библии, можно считать его одновременно в высшей степени поэтическим шедевром пушкинского перевода (чем, собственно, и является сам текст Книги Иова).

Приведем здесь эпизод, описывающий «видение» в Книге Иова в версии французской Библии (Иов, 4:12—16), которая, скорее всего, и вдохновила Пушкина на переводы, в сопровождении строчек из Письма Татьяны (из эпизода с «милым видением»):

12 Une parole est arrivée ... ... ... ...Слова <надежды> мне шепнул...
furtivement jusqu' à moi, ... ... ... ... Не ты ль, с отрадой и любовью...?
Et mon oreille en a recueilli... ... ... ... Приникнул тихо к изголовью?
les sons légers. ... ... ... ...Ты говорил со мной в тиши...
13 Au moment où ... ... ... ... И в это самое мгновенье...
les visions de la nuit agitent la pensée, ... ... ... ... Милое виденье, В прозрачной темноте мелькнул...
Quand les hommes sont livrés à un profond sommeil, ... ... ... ...Ты мне явился в сновиденье.
14 Je fus saisi de frayeur et d'épouvante, ... ... ... ... <Я> Вся обомлела,
Et tous mes os tremblèrent ... ... ... ... Запылала...
15 Un esprit passa près de moi... ... ... ... ... ... Не ты ли, милое виденье?
Tous mes cheveux se hérissèrent... ... ... ... ... Услаждал (а) тоску волнуемой души...
16 Une figure d'un aspect inconnu... ... ... ... ... Незримый, ты мне был уж мил...
était devant mes yeux, ... ... ... ... Твой чудный взгляд меня томил...
Et j'entendis une voix ... ... ... ... Я тебя слыхала...
qui murmurait doucement: ... ... ... ... ...В душе твой голос раздавался... (Слова надежды мне шепнул...)

Книга Иова (4:12—16) — Письмо Татьяны (3:XXXI)

Используя пушкинские строки из текста Письма Татьяны для перевода французского источника библии (эпизод «видения»), уже здесь мы увидели ощутимо работу Пушкина над переводом первоисточника, в которой проглядывается и его последующая работа над использованием перевода при создании текста Письма Татьяны (эпизод с описанием «видения»). Впрочем, Пушкин и сам открыто заявлял читателю, предваряя Письмо Татьяны, что оно имеет переводной источник, не назвав, однако, и скрыв сам этот источник:

Но вот
Неполный, слабый перевод,
С живой картины список бледный (3:XXXI).

А.С. Пушкин. «Евгений Онегин» (1825)

Пушкин назвал свой перевод «бледным» — бледной переводной картинкой «живой (яркой) картины» источника. Можно было предположить, что речь идет у него, по крайней мере, о каком-нибудь французском романе. Но кто бы мог предположить, что источником может оказаться библейский текст Книги Иова (хотя бы и в версии на французском языке).

Пушкин откровенно высказался перед читателем о своем переводе с французского письма Татьяны, назвав его «разыгранный Фрейшиц перстами робких учениц» (3:XXXI), имея ввиду модную масонскую оперу «Фрейшиц» («Волшебный стрелок») Карла Вебера (1786—1826) с ее магией привидений (которую по-дилетантски разыгрывали у себя в доме сестры Воронцовы). Создавая Письмо Татьяны, Пушкин решал, кроме прочего, немаловажные для художника вопросы изображения нематериального мира, то есть, вопросы метафизические. Упоминанием о магической опере «Фрейшиц» Пушкин ставит в один ряд два произведения (библейский текст и масонскую оперу), художественно объединенные для него спиритуалистическим культом видений.

Если представить сам отрывок из Книги Иова (Иов, 4:12—16) в переводе Пушкина, то он мог бы выглядеть следующим образом:

12 И вот слова <надежды> мне тайно <кто-то> шепнул, приникнув тихо к изголовью, заговорив со мной в тиши.

13 В то самое мгновенье, когда виденья мысленно оживают в темноте, когда люди еще охвачены глубоким сновиденьем.

14 Я весь обомлел от страха и ужаса, все мои кости содрогнулись.

15 Дух явился предо мной, поднимая волны моей души.

16 Незнакомое лицо возникло перед моим взором, и я услышал голос, который мне тихо шептал слова...

Иов, 4:12—16 (Перевод с фр. нашА.-А.А. с использованием текста Пушкина из «Письма Татьяны»; 3:XXXI)

Намеренно сближая здесь наш перевод Книги Иова из французской библии с Письмом Татьяны Пушкина, мы делаем это, однако, конечно, от мужского лица, как в тексте самой Книги Иова. В этих строчках, где герой Иова непосредственно общается с Богом (ангелом, демоном), нам слышится, однако, знакомая пушкинская интонация слога письма Татьяны.

Пушкин, рисуя чувства своей героини, подхватывает и томление и раздвоенность души Иова и наделяет ими свою героиню. Внутренний диалог героя Книги Иова, в котором он как бы разделяется в душе, его внутренний спор с самим собой совершенно усвоен здесь поэзией Пушкина. Подобное раздвоение героя мы находим у Пушкина не только в Письме Татьяны (1825), но и в стихотворении «Демон» (1823).