Ах, две души живут в больной груди моей,
Друг другу чуждые, — и жаждут разделения!
Из них одной мила земля —
И здесь ей любо, в этом мире,
Другой — небесные поля,
Где тени предков там, в эфире.
И. Гёте. «Фауст» (1808) (Пер. с нем. Н. Холодковского)
Встреча с Демоном («Тогда какой-то злобный гений Стал тайно навещать меня»). В «опасный разговор» с дьяволом вступают у Пушкина также и другие герои. Это «Фауст» в «Сцене из Фауста» (1825) и монах Панкратий в ранней балладе «Монах» (1813). Мы можем услышать также отдельные темы и мотивы споров между дьяволом и человеком в отповеди Онегина, которая, собственно, является ответом Онегина на откровения Татьяны в предназначенном ему письме. (В художественном поле «Евгения Онегина» эти два отдельно и самостоятельно существующие текста словесной риторики — письмо Татьяны и отповедь Онегина — могут быть вполне реконструированы, однако, как диалог, поскольку на каждую пылкую сентенцию из письма Татьяны Онегин находит в своей речи охлаждающий довод, который у него смыкается с толкованием жизни, какой присущ дьяволу-искусителю и «знатоку» человеческих душ).
Встречу с демоном и ее последствия Пушкин изображает также в стихотворении «Демон» (1823). Процесс, который происходит в душе пушкинского героя при этом, это слабо осознаваемые метафизические искания души — разобщенность идеального и действительного и ностальгия по идеальному. Этот момент жизни души осознается и проясняется героем именно при встрече с Демоном и контакте с ним. Процесс разочарования, произошедший в душе героя, описан здесь у Пушкина не как результат получения некоторого отрицательного жизненного опыта, а скорее, даже наоборот, — как период живых и непосредственных, довольно позитивных «впечатлений бытия», но в который все же вторгается некий чуждый мир.
Из-за превратного понимания современной критикой образа Демона Пушкин намеревался прояснить его смысл в комментарии, который, однако, так и не закончил. Мы знаем только, что Пушкин связывал явление своего Демона с явлением гётевского Мефистофеля Фаусту, душа которого, знавшая Бога в своем идеальном прошлом, переживает теперь раздвоение. Но Фауст у Гёте — это умудренный жизненным опытом эскулап. Герой же Пушкина — вдохновленный искусством юный поэт — он только начинает познавать жизнь, и встреча с Демоном происходит у него одновременно с его первыми «впечатлениями бытия»: радостными, полными признания и удивления перед миром природы и самой жизнью: любовью, искусством, творческой свободой и даже мечтами о славе. То есть, в душе пушкинского юного героя живут иллюзии и тот ангел, который знает жизнь в Раю.
Сам Пушкин в комментарии называл это состояние души как состояние сердца, которое «еще не охлажденное опытом, доступно для прекрасного. Оно легковерно и нежно». И в это же время в душе его поселяется Демон, этот незваный гость, этот «дух отрицанья и сомнения», который старается помешать радостной непосредственности восприятия жизни. Но, как пишет Пушкин в комментарии, метафизические муки — это «чувство мучительное, но непродолжительное. Оно исчезает, уничтожив навсегда лучшие надежды и поэтические предрассудки души» (VII, 27).
Пушкинский «Демон» (1823) — это лирическое высказывание, но оно обнаруживает свою глубокую внутреннюю диалогичность. Хотя в стихотворении образ некого «злобного гения» и встречи с ним нарисован Пушкиным почти реально, при самом тонком структурном анализе текста обнаруживается, однако, что душа «злобного гения» — лишь отрицательная проекция души некого доброго гения, а оба вместе они — это и есть ангел и демон, злой и добрый гений, которые оба поселились в душе юного поэта и иногда ведут диалоги между собой. Как пишет сам Пушкин, он «в сжатой картине начертал отличительные признаки» борьбы, происходящей в двойственной душе. И если пристально всмотреться в особенности внутренних споров этой души, то можно увидеть, что полемика в них строится способом от противного. Если каждому из двух гениев — ангелу и демону — дать слово, то это будет диалог, и тема его будет экзистенциальная — жизнь человеческой души, а сам спор будет выглядеть таким образом, что в нем один оппонент будет отрицать другого по всем «жизненным» позициям («Недаром великий Гёте называет вечного врага человечества Духом отрицающим»). За счет этого пушкинский текст легко поддаётся переструктурированию и выстраивается как диалог двух противостоящих сил — Ангела и Демона:
Ангел:
Мне были новы
Все впечатленья бытия...Демон:
Неистощимой клеветою
<Я> провиденье искушал...Ангел:
Мне были новы
И взоры дев, и шум дубровы,
И ночью пенье соловья...Демон:
...ничего во всей природе
Благословить <я б> не хотел.Ангел:
<Мои> возвышенные чувства...
Демон:
<Зову> прекрасное мечтою...
...тоской внезапной осеня...Ангел:
Часы надежд и наслаждений...
Свобода, слава и любовь...Демон:
Не <верю я> любви, свободе...
Ангел:
И вдохновенные искусства
Так сильно волновали кровь...Демон:
...вдохновенье <я> презирал;
<Мои> язвительные речи
Вливали в душу хладный яд.Ангел:
...мне были новы...
Его <демона> улыбка, чудный взглядДемон:
На жизнь <я> насмешливо глядел...
Ангел:
Печальны были наши встречи...
Реконструировано нами по «Демону» А.С. Пушкина
Уже в ходе такой реконструкции, которой мы подвергли здесь текст пушкинского стихотворения и которая заменяет нам длительный структурный анализ, обнаруживается глубокая внутренняя диалогичность и контрапунктный характер самого произведения Пушкина.
Образ демона (или ангела) очень часто мелькает в поэзии Пушкина. Как показывает пристальное вглядывание в эти пушкинские образы, они могли быть им восприняты и усвоены не только через «Фауста» Гёте, у которого так ярко звучит идея раздвоенности души Фауста, но и через другие произведения мировой литературы и, конечно же, через Библию.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |