«Морфием не лечатся»

Давно уже отмечено умными людьми, что счастье — как здоровье: когда оно налицо, его не замечаешь. Но когда пройдут годы — как вспоминаешь о счастье, о, как вспоминаешь!¹

В истории мировой литературы найдется немало писателей, запечатлевших в художественных произведениях свой опыт приема наркотиков (и иных препаратов) — например, французские поэты-декаденты конца XIX в. Артюр Рембо и Поль Верлен, увлекавшиеся абсентом и курением опиума. Шарль Бодлер и Теофиль Готье в своих статьях рассказывали о воздействии наркотических веществ на творческий процесс. Размышляя о качествах опиума, Бодлер в своей «Поэме о гашише» предостерегал «практикующих» художников: «Всякая привычка скоро превращается в необходимость. Кто прибегает к яду, чтобы мыслить, вскоре не сможет мыслить без яда. Представляете ли вы себе ужасную судьбу человека, парализованное воображение которого не может более функционировать без помощи гашиша или опиума?». Во многом подражая французским декадентам, к опиуму и морфину тяготел известный русский символист Валерий Брюсов. Литература XIX—XX вв. не раз обращалась к темным сторонам и слабостям людей, в художественных произведениях оказывались чрезвычайно притягательными образы различных маргиналов — морфинистов, кокаинеток, проституток и т. д. Этот интерес отразился и в советской публицистике 1920—1930-х гг.: отечественная пресса то и дело сообщала о раскрытии очередного притона, рассказывала о более страшной, нежели алкоголизм, проблеме — наркозависимости. Например, в сентябре 1924 г. «Рабочая газета» в заметке «Неприятная встреча» сообщала, что в Москве «корейцы Су-Фун-Чин, Лин-Чу-Или, Чему-Чиль и Ликор-ху, запасшись кокаином, раствором морфия и шприцами, стали прогуливаться по Цветному бульвару в поисках "пациентов", чтобы впрыснуть им морфия или продать кокаин. Но вместо пациентов корейцы встретились с сотрудниками МУУР».

Образ человека, зависимого от морфина или иных наркотиков, — далеко не центральный в произведениях Михаила Булгакова, однако (с учетом личного опыта автора) является чрезвычайно притягательным для читателей и, к сожалению, стал объектом многочисленных мистификаций и мифотворчества.

Несмотря на то что самая ранняя из дошедших до нас публикаций Булгакова относится к ноябрю 1919 г., Михаил Афанасьевич и ранее, на протяжении 1910-х гг., делал различные литературные наброски. В 1912—1913 гг., будучи студентом, Булгаков написал рассказ «Огненный змий», в основе сюжета которого лежала история об алкоголике, погибшем во время приступа белой горячки, — несчастному казалось, что его пытается удушить огромная змея. Тема психических патологий, как вспоминала сестра писателя Надежда Афанасьевна, всегда интересовала Булгакова — неудивительно, что черты «Огненного змия», как считают специалисты, могли впоследствии отразиться в более поздних произведениях.

На начало 1910-х гг. приходится и другой любопытный случай из жизни писателя — первая жена Булгакова Татьяна Николаевна вспоминала, что в 1913—1914 г. Булгаков неожиданно принес домой кокаин и предложил ей попробовать со словами:

Надо попробовать. Давай попробуем.²

Кокаин не впечатлил молодых людей: Татьяна почувствовала себя отвратительно и испытала чувство тошноты, а Булгаков впал в состояние сонливости. Этот единичный и несущественный эпизод булгаковской биографии, возможно, не привлекал бы к себе такого пристального внимания публики, не случись следующего: в 1917 г. в Никольском, на медицинский участок, где служил Булгаков, привезли ребенка, больного дифтеритом. В ходе операции (юный врач впервые делал трахеотомию) ассистенту Михаила Афанасьевича стало плохо, Булгаков сам сделал надрез на горле ребенка и через трубку высосал дифтеритные пленки — эта ситуация легла в основу рассказа «Стальное горло». Впоследствии доктору Булгакову показалось, что пленки попали ему в рот. Чтобы предотвратить инфицирование, Булгаков сделал себе прививку, однако от противодифтерийной сыворотки у врача начался зуд, выступила сыпь, распухло лицо — из-за болей врач не мог спать. Будучи не в силах терпеть, Булгаков попросил, чтобы ему впрыснули морфин — после инъекции Михаилу Афанасьевичу стало намного легче, и он смог уснуть. С этого рокового момента необходимость стала постепенно превращаться в пристрастие, а доктор Булгаков — в Булгакова-пациента. Несколько инъекций помогли врачу пережить последствия введения сыворотки, но затем он стал принимать морфин регулярно. Татьяне Николаевне тоже довелось ощутить на себе действие этого медикамента. Во время возникших у нее болей муж сделал Татьяне инъекцию, однако реакция супруги отличалась от булгаковской: она потеряла сознание, а после пробуждения почувствовала тошноту. Михаил Афанасьевич, напротив, утверждал, что ощущения «замечательные, что куда-то плывешь». Лаппа вспоминала, что во время службы в земстве под впечатлением от морфина Булгаков делал литературные наброски, работал над произведением «Зеленый змий». Сами же впечатления от принятия морфина Булгаков впоследствии достаточно подробно описал в рассказе «Морфий»:

Первая минута: ощущение прикосновения к шее. Это прикосновение становится теплым и расширяется. Во вторую минуту внезапно проходит холодная волна под ложечкой, а вслед за этим начинается необыкновенное прояснение мыслей и взрыв работоспособности. Абсолютно все неприятные ощущения прекращаются. Это высшая точка проявления духовной силы человека. И если б я не был испорчен медицинским образованием, я бы сказал, что нормально человек может работать только после укола морфием. В самом деле: куда, к черту, годится человек, если малейшая невралгийка может выбить его совершенно из седла!³

Пристрастие Михаила Булгакова в действительности могло стоить врачу жизни — регулярные приемы медикамента истощали организм. Однажды, когда морфин было невозможно достать, «пациент» попытался обмануть рефлексы и употребил настойку опиума, однако организм оказался хитрее. Татьяна Николаевна под давлением мужа была вынуждена ходить по аптекам в поисках морфина. Справедливости ради стоит отметить, что если бы не усилия Татьяны Николаевны, то врач Булгаков мог умереть раньше, чем в русской литературе появился бы писатель Булгаков — в тяжелые минуты она не оставила мужа и сделала все возможное, чтобы он вернулся к нормальной жизни.

«Диалог» Михаила Афанасьевича с морфином не прекратился и по возвращении в Киев. Татьяна Николаевна вспоминала, что однажды, одолеваемый болезнью, в припадке ярости, Булгаков бросил в нее горящей лампой. Тем не менее отчим Михаила — врач Иван Павлович Воскресенский сделал все, чтобы побороть этот страшный недуг. В разговоре с биографами Татьяна Николаевна вспоминала, что Воскресенский очень серьезно отнесся к положению Михаила Афанасьевича: «После раздумий Иван Павлович сказал, что готов взять лечение на себя, но осуществлять он его хотел бы только через мои руки, никого больше не посвящая в суть дела. "Нужно будет попробовать вводить взамен морфия дистиллированную воду, попытаться таким образом обмануть рефлекс пристрастия"». Татьяна Николаевна стала приносить мужу запаянные ампулы для «спасительных инъекций», однако в ампулах содержался не злосчастный медикамент, а дистиллированная вода.

Спустя чуть больше года с момента начала употребления морфина (т. е. летом 1918 г.) Михаил Булгаков ценой усилий собственной воли и невероятных стараний родных сумел справиться с этим пристрастием. Однако наркотическая зависимость как предмет художественного осмысления будет не раз отмечена в булгаковских произведениях.

Опыт Михаила Булгакова во многом отразился в рассказе «Морфий» — в трагической истории доктора Полякова, ставшего морфинистом на медицинской службе в земстве. Рассказ заключает в себе глубокий нравственный смысл и позволяет читателю увидеть, чем человек может расплатиться за желание с помощью мнимого лекарства уйти от пусть и не идеального, но все же настоящего мира.

Заметим, что рассказ «Морфий» стоит в одном ряду с произведениями предшественников: трагедия врача, перешедшего в категорию пациентов, была описана А.П. Чеховым, Л.Н. Андреевым, Г.П. Белорецким и другими литераторами. Повествование в рассказе Михаила Афанасьевича ведется от лица основного героя цикла «Записок юного врача» — доктора Бомгарда и от лица доктора Полякова — записи последнего на протяжении рассказа из дневника врача постепенно превращаются в «историю болезни». Рассказ привлекает внимание своими глубокими образами и многочисленными мотивами — сестра писателя Надежда Афанасьевна не случайно называла его «очень булгаковским» произведением. Особую роль в рассказе играет христианская символика: события в жизни Полякова, в том числе первая инъекция, совпадают с важными датами православного календаря. Примечательны размышления героя о казенном профессорском языке, которым в учебной литературе описано состояние морфиниста:

Книга у меня перед глазами, и в ней написано по поводу воздержания от морфия: «...Большое беспокойство, тревожное, тоскливое состояние, раздражительность, ослабление памяти, иногда галлюцинация и небольшая степень затемнения сознания...» Галлюцинаций я не испытывал, но по поводу остального я могу сказать: о, какие тусклые, казенные, ничего не говорящие слова! «Тоскливое состояние»!.. Нет, я, заболевший этой ужасной болезнью, предупреждаю врачей, чтобы они были жалостливее к своим пациентам. Не «тоскливое состояние», а смерть медленная овладевает морфинистом, лишь только вы на час или два лишите его морфия. Воздух не сытный, его глотать нельзя... в теле нет клеточки, которая бы не жаждала... Чего? Этого нельзя ни определить, ни объяснить. Словом, человека нет. Он выключен. Движется, тоскует, страдает труп. Он ничего не хочет, ни о чем не мыслит, кроме морфия. Морфия!⁴

Потребители морфина и других наркотиков не раз будут встречаться на страницах булгаковских произведений. Так, после укола морфина успокаивается герой «Записок на манжетах», морфином лечится Обольянинов, герой трагифарса «Зойкина квартира»; в этой же пьесе фигурируют китайцы, торгующие опиумом. Кокаин и опиум упоминаются в рассказе «Китайская история». «Кокаиническую бледность» исследователи наблюдают во внешности генерала Хлудова из пьесы «Бег». Без морфина, как и без театра, не может жить Максудов, главный герой «Записок покойника». В известной степени комичными могут показаться восклицания героя-писателя в рассказе «Самогонное озеро»: в ответ на слова жены о желании принять морфин супруг резко заявляет, что не позволит ей этого сделать.

Упоминается «притягательный» медикамент и в романе «Мастер и Маргарита». Так, в финале произведения достаточно подробно описана драматическая судьба Ивана Николаевича Понырева. Профессор института истории и философии «знает, что в молодости он стал жертвой преступных гипнотизеров, лечился после этого и вылечился», однако во время весеннего полнолуния героя одолевают воспоминания о произошедших событиях и необъяснимо тянет к Патриаршим прудам, в арбатские переулки и к готическому особняку Маргариты:

И возвращается домой профессор уже совсем больной. Его жена притворяется, что не замечает его состояния, и торопит его ложиться спать. Но сама она не ложится и сидит у лампы с книгой, смотрит горькими глазами на спящего. Она знает, что на рассвете Иван Николаевич проснется с мучительным криком, начнет плакать и метаться. Поэтому и лежит перед нею на скатерти под лампой заранее приготовленный шприц в спирту и ампула с жидкостью густого чайного цвета. Бедная женщина, связанная с тяжко больным, теперь свободна и без опасений может заснуть. Иван Николаевич теперь будет спать до утра со счастливым лицом и видеть неизвестные ей, но какие-то возвышенные и счастливые сны.⁵

Примечания

В названии главы — Булгаков М.А. Собр. соч.: в 8 т. Т. 2. Повести. Записки юного врача. Морфий / сост. и коммент. Е.А. Яблокова. М.: АСТ: Астрель, 2008. С. 384.

1. Булгаков М.А. Собр. соч.: в 8 т. Т. 2. Повести. Записки юного врача. Морфий / сост. и коммент. Е.А. Яблокова. М.: АСТ: Астрель, 2008. С. 365.

2. Паршин Л.К. Чертовщина в Американском посольстве в Москве, или 13 загадок Михаила Булгакова. М.: Книжная палата, 1991. С. 40.

3. Булгаков М.А. Собр. соч.: в 8 т. Т. 2. Повести. Записки юного врача. Морфий / сост. и коммент. Е.А. Яблокова. М.: АСТ: Астрель, 2008. С. 382.

4. Булгаков М.А. Собр. соч.: в 8 т. Т. 2. Повести. Записки юного врача. Морфий / сост. и коммент. Е.А. Яблокова. М.: АСТ: Астрель, 2008. С. 389.

5. Булгаков М.А. Собр. соч.: в 8 т. Т. 7. Мастер и Маргарита. М.: АСТ: Астрель, 2011. С. 481.