Истоки кризисных процессов современной культуры Д.С. Мережковский видел в религиозной индифферентности интеллигенции. В статье «Пророк русской революции» (1906), посвященной памяти Ф.М. Достоевского, он писал: «Россия уже не «колеблется», а падает в бездну. И русской народности поставлен вопрос уже не о первенстве, а о самом существовании среди других европейских народов»1. В очерках, собранных в книгах «Грядущий Хам» (1906), «Не мир, но меч: к будущей критике христианства» (1908), «Больная Россия» (1910), он нарисовал широкую панораму русского и общеевропейского кризиса культуры. У российского Хама Мережковский обнаруживает три лица: самодержавие, официальная православная церковь, «воздающая Кесарю Божье», и третье — лицо хамства, идущего снизу, — хулиганства, босячества, черной сотни — самое страшное из всех трех лиц»2. По замечанию Л.А Колобаевой, выделяя в качестве главного момента истории апокалипсис, Мережковский «видел в нем не просто идею Конца, но момент предельного напряжения противоречий, борьбы сил зла и добра в истории и возможность преображения человечества, возрождения»3.
Писатель был захвачен поиском «общей идеи, которая соединила бы интеллигенцию, церковь и народ»4. Спасение виделось ему в новом христианстве Третьего Завета, религии Святого Духа. Цель — уничтожить разделение между религией и общественностью. По Мережковскому, Православная Церковь вместила в себя только отрицательную, аскетическую, половину религии Христа, вследствие чего искусство, наука, вся мировая культура остались неосвященными, тогда как новое религиозное сознание — это настоящий христианский ренессанс, рождение святой общественности. Но по существу религия Третьего Завета, изобилующая христианской риторикой («Хама грядущего победит лишь Грядущий Христос»)5, являлась типичной для эпохи модерна религиозно-эстетической утопией, манифестирующей религиозный и культурный синкретизм. «В христианстве церковь есть царство небесное — безземное, духовно-бесплотное; в религии Святого Духа церковь есть царство небесно-земное, духовно-плотское, не только невидимо, мистически, но и видимо, исторически реальное»6. Торжество церкви Святого Духа произойдет, по убеждению Д.С. Мережковского, в результате апокалипсиса, окончания всемирно-исторического процесса, понятого как духовная и социальная революция: «постепенный переход становится внезапным переворотом, история — Апокалипсисом, эволюция — революцией, самою разрушительной и убийственною для государства из всех революций...»7. Мережковский репрезентировал себя адептом новой религии, временами впадая в гордыню и упоение от высоты собственного «профетичекого» созерцания: «Мы не примем никакой середины, ибо верим в конец, видим конец, хотим конца, ибо мы сами — конец, или, по крайней мере, начало конца <...> мы видим то, чего никто не видит; мы первые видим Солнце великого дня»8. Он звал к ниспровержению государственности и православия, которые, по его мнению, духовно и жизненно исчерпали себя. Сюжет борьбы Христа и антихриста пронизывает его романы, эссе, статьи, превращая литературу в полигон для проповеди неохристианства и изыскания тех же самых интуиций у русских классиков. Более того, религия Третьего Завета доминировала и в собственном жизнетворчестве писателя. Креативный союз Мережковского, З.Н. Гиппиус и Д.В. Философова представлял собой не просто романтический любовный треугольник. Он был скреплен модернизированным ритуалом (элементы православного бракосочетания, крещения, литургии и оккультизма) и манифестировал модель нового брака и новой религиозной общественности, своеобразного прототипа идеального нового мира, Святой Плоти9.
Неохристианство Мережковского вырастало из гностической религиозно-утопической традиции. Оно обнаруживает связь с христианским и иудейским хилиазмом. Но, вбирая в себя «вселенскую культуру» (Н. Бердяев), Д.С. Мережковский руководствовался не принципом религиозного канона, Церковного Предания, а произвольным выбором культурно-символических соответствий. Призыв к свободной философской защите религии был понят свободным художником Мережковским как свободный духовный поиск, абсолютная творческая свобода от догматов Православной Церкви. Философская система Мережковского была создана из образно-символических культурных аналогий, но в ней отсутствовала религиозная и ценностная иерархия. И отсутствие этой иерархии делало опыты Мережковского двойственными и обнаруживало соблазн мнимой свободы. Двойственность апокалиптики Мережковского проницательно выявил Н. Бердяев. В статье 1916 г. «Новое христианство (Д.С. Мережковский)» философ сказал определенно: «Тайна Мережковского и есть тайна двоения, двоящихся мыслей, а не тайна синтеза, не тайна троичности»10. Действительно, Мережковский постоянно демонизирует государство, христианскую Церковь и их защитников, идеализирует всех богоборцев, объединение которых, согласно его убеждениям, утвердит новую теократию. Новый порядок Мережковского — это не столько победа над антихристом, сколько модернизация антихристова царства и греховного социума. Мережковский пришел к «космической феерии христианского апокалипсиса»11, эрзацрелигии, в которой были противоречиво смешаны относительные и абсолютные ценности. Историософская конструкция пророка «нового религиозного сознания» оказалась не в силах выявить подлинную религиозную суть исторических коллизий и дать им оценку с позиции абсолютного и относительного, добра или зла. В годы первой русской революции 1905—1907 гг. он призывал к сокрушению старого мира, не услышал предостережения веховцев, а в наступившей Октябрьской революции писатель не узнал ожидаемого апокалипсиса. Даже став непримиримым врагом большевизма и яростно обличая в эмигрантских статьях советское царство антихриста, Д.С. Мережковский будет по-прежнему выдвигать в качестве панацеи религию Третьего Завета и призывать активные общественные силы Европы (в том числе и фашизм) к революционному действию и революционной борьбе против коммунистического режима12. Будучи «одним из самых творческих и стимулирующих умов современной ему России»13, Мережковский оказал существенное влияние на духовное развитие русской жизни. «Целое течение, — подчеркивал Н. Бердяев, — окрашено в цвет мережковщины, принимает его постановку тем, его терминологию, его устроенность»14. Но идеей национального объединения религия Третьего Завета не стала и стать не могла. Революционеры и атеисты выражали недовольство недостаточным радикализмом Мережковского. Упрекая писателя в том, что тот еще не полностью отрешился от христианского учения, литератор Н.М. Минский писал: «Мережковский и все его единомышленники, возвращаясь к вере и чуду, идут против потока жизни, служат абсолютной реакции...»15. А публицист В.А. Базаров иронически называл Мережковского последним из могикан, эпигоном тысячелетнего царства, утверждая, что «безбожный романтик призван сменить его на арене истории послезавтра»16.
Православные верующие воспринимали проповедь неохристианства как ересь и кощунство и видели в ней декадентскую игру в религию. По словам Вяч. Иванова, «ересь общественного утилитаризма, нашедшая своего <...> поборника на Руси в лице Д.С. Мережковского»17, ведет к искажению христианства и отступлению от него. И, пожалуй, глубже других Вяч. Иванов раскрыл опасность религиозной ереси: «Поскольку Мережковский действительно христианин, он не имеет права свое личное, случайное или неизбежно временное сопутничество в деле общественном возводить в принцип пути; но он это делает, — и вот сами спутники его ему не верят»18.
Примечания
1. Мережковский Д.С. Пророк русской революции // Мережковский Д.С. Полн. собр. соч. М., 1914. Т. 14. С. 189.
2. Мережковский Д.С. Грядущий Хам // Мережковский Д.С. Полн. собр. соч. Т. 14. С. 37.
3. Колобаева Л.А. Русский символизм. М., 2000. С. 255.
4. Мережковский Д.С. Грядущий Хам. С. 38.
5. Там же. С. 39.
6. Мережковский Д.С. Пророк русской революции // Мережковский Д.С. Полн. собр. соч. М., 1914. Т. 14. С. 235.
7. Мережковский Д.С. Пророк русской революции. С. 238—239.
8. Мережковский Д.С. Л. Толстой и Достоевский // Мережковский Д.С. Полн. собр. соч. М., 1914. Т. 12. С. 272.
9. По воспоминаниям З.Н. Гиппиус, акт рождения Церкви Святой Плоти состоялся 23 марта 1901 г.: «В первой комнате, на столе под лампадкой лежали наши свечи, с цветами и лентами, как венчальные, и три наших креста... Кресты наши мы надели друг на друга... Просили прощения друг у друга, клянясь, и целовали руки — в ладонь. И, зажегши свечи, прочли молитву, а потом читали, наклонив свечи, Ветхий Завет. И, прочитав молитву, мы разрезали хлеб и опустили его в закрытую чашу. И в первый раз мы встали, и каждый дал каждому пить из чаши и есть с ложки. И каждый целовал чашу. И кресты наши мы сняли, смешали и опять надели друг на друга, чтобы «не знать, который чей на ком»» (Гиппиус З.Н. Дневники. М., 1999. Ч. 1. С. 97—100).
10. Бердяев Н.А. Новое христианство (Д.С. Мережковский) // Бердяев Н.А. Собр. соч. Т. 3. Типы религиозной мысли в России. Париж, 1989. С. 492.
11. Струве П. Спор с Д.С. Мережковским // Д.С. Мережковский. Pro et contra. СПб., 2001. С. 168.
12. Мережковский Д.С. Царство Антихриста: Статьи периода эмиграции. СПб., 2001.
13. Левицкий С.А. Очерки по истории русской философии. М., 1996. С. 277.
14. Бердяев Н.А. Новое христианство (Д.С. Мережковский) // Бердяев Н.А. Собр. соч. Т. 3. Типы религиозной мысли в России. Париж, 1989. С. 487.
15. Минский Н.М. Абсолютная реакция. Леонид Андреев и Мережковский // Д.С. Мережковский. Pro et contra. СПб., 2001. С. 192.
16. Базаров В. Христиане Третьего Завета // Д.С. Мережковский. Pro et contra. С. 198.
17. Иванов В.И. Родное и вселенское. М., 1994. С. 197.
18. Иванов В.И. Мимо жизни // Д.С. Мережковский. Pro et contra. С. 356—357.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |