В русской литературе апокалиптический миф актуализируется в эпохи переломные и кризисные, когда рушится привычный уклад и проблематизируется само человеческое бытие. «Я думаю, — писал А. Блок в статье «Стихия и культура» (1908), — что в сердцах людей последних поколений залегло неотступное чувство катастрофы, вызванное чрезмерным накоплением реальнейших фактов, часть которых — дело свершившееся, другая часть — дело, имеющее свершиться...»1. Об этом же, вспоминая начало века, говорил Н.А. Бердяев: «Эсхатологизм связан был для меня с тем, что все мне казалось хрупким, люди угрожаемыми смертью, все в истории преходящим и висящим над бездной. <...> Я ясно видел, что в мире происходит не только дехристианизация, но и дегуманизация, потрясение образа человека»2. Трагическое восприятие современности порождало потребность «искать себя и свою эпоху в символах Апокалипсиса, вновь смотреться в это мистическое зеркало, в котором видят себя все исторические эпохи» (С.Н. Булгаков). Апокалипсис бурно обсуждается представителями нового религиозного сознания Н.А. Бердяевым и Д.С. Мережковским, становится предметом острой полемики между В.Ф. Эрном и Н.А. Морозовым3. В.В. Розанов писал (Новое время. 1908. 10 нояб.): «В истории христианской мысли впервые на религиозно-философских собраниях в Петербурге эта непостижимая книга если и не раскрыта, то начала разгибаться: на нее постоянно ссылаются, ее цитируют, на нее опираются. Появился апокалиптический вкус и апокалиптическая сладость, как, несомненно, в начале христианства языческий мир был побежден евангельской сладостью, евангельским вкусом»4.
Интерес к Апокалипсису был продиктован не только теоретической любознательностью и абстрактным умствованием. Обозначившийся поворот к религиозным истокам был обусловлен в значительной мере кризисом секуляризованной культуры, разочарованием в позитивизме и реакцией на «повальную завороженность марксизмом» (Г.П. Федотов). Русские философы-богоискатели говорили о кризисе общества, утратившего органическую связь с национальными религиозными идеалами. «Духовно-аристократическая» (С.Н. Булгаков) интеллигенция стремилась превратить религию в активную силу социального и культурного обновления общества. Необходимость формирования новой русской идентичности и концепции национального спасения особенно остро стала осознаваться после революции 1905 г. Авторы сборника «Вехи» (1909) обратились к интеллигенции «в жгучей тревоге за будущее родной страны», развенчивали революционный миф о достижении «земного рая» путем разрушения абсолютных, трансцендентных ценностей. Несущий социальный раскол и разжигающий «темные инстинкты» масс революционный максимализм, стремительно распространяющийся в России, представлялся веховцам главной опасностью для государства и нации. «Вехи» выявили противостояние революционизма и христианского гуманизма и предложили признать личную вину и ответственность за происходящее, постепенное изменение социально-экономических условий жизни народа. Но идеи «Вех» не получили широкой общественной поддержки5. Травлю веховцев подняли революционеры, назвавшие сборник «энциклопедией либерального ренегатства» (Ленин), недоумение и возмущение высказали консервативные круги. В декларации религиозно-просветительского издательства «Путь», созданного в 1910 г., говорилось: «Русское самосознание находится в периоде затяжного кризиса, который, по-видимому, не ограничится одним нашим поколением. Старые устои жизни и традиционные формы самосознания разбиты или же разбиваются на наших глазах историей, а новое только зарождается в мучительной борьбе и проходит через начальную стадию своего развития»6.
Религиозные конфликты современности отождествляются с коллизиями апостольского века Н.А. Бердяевым: «Воля человека и сердце его влекут к вере, а современный разум так же противится вере, как некогда противился разум языческий, для которого дело Христово было безумием»7. «Философское обоснование и защита религии и мистики — важнейшая задача нашей эпохи»8, — акцентирует Н.А. Бердяев. Лучшие творческие умы избирали путь апологии христианства, стремились быть не только религиозными мыслителями, но именно христианскими философами, пытались соединить Чаадаева, Шеллинга и отцов Церкви. Философское оправдание веры понималось как полноценный творческий диалог (или синтез, как говорили на религиозно-философских собраниях 1910-х гг.) религии и культуры, который позволит представить христианство как высшее осуществление культурных стремлений человечества.
Возобновляя древнейшую богословско-философскую традицию, С.Н. Булгаков, Н.А. Бердяев, Е.Н. Трубецкой, П.А. Флоренский, В.Ф. Эрн, С.Л. Франк, Вяч. Иванов, В.В. Розанов, Д.С. Мережковский и другие положили начало новой русской апологетической литературы. Апология христианства началась с философской апологии мифа, священного предания, содержащего основы христианского вероучения. Апология мифа стала стержневой темой религиозно-философского дискурса. Выявляя созерцательно-познавательную функцию мифа, Вяч. Иванов подчеркивал: «Слову «миф» я придаю столь безусловное значение художественного прозрения мистической реальности, как события, — и притом прозрения не единоличного, но подтверждаемого согласием и энтузиазмом многих...»9. Вяч. Иванов и Н. Бердяев утверждают, что религиозный гнозис является гнозисом символико-мифологическим. Гносеологическая специфика мифа идентифицируется ими с анамнезисом. «Миф есть воспоминание о мистическом событии, о космическом таинстве»10, — пишет Вяч. Иванов. Н.А. Бердяев называет миф метафизикой истории. Обосновывая амбивалентную богочеловеческую природу мифа, С.Н. Булгаков замечает: «Мифу необходимо присуща активность, известная инициатива со стороны трансцендентного, которое хочет этой встречи; и в реальности этой встречи и заключается сила убедительности мифа»11. Но содержание мифа создается и постигается не дискурсивно, а интуитивно, то есть относится к области бытия божественного, на грани сопряжения с человеческим.
Апологеты XX в. вступили на путь свободной интерпретации догматов и Божественного Откровения. Русская апологетическая литература, обращенная как к верующим, так и к неверующим, большей частью вырастала из лекций, диспутов религиозно-философских собраний и в значительной мере тяготела к публицистике. Она отразила сложный процесс богоискания, сопряженный с богатством интеллектуальных дерзаний, пророчествами и заблуждениями, обнаружила разную степень глубины в понимании христианских ценностей. Отождествляя современную действительность с Апокалипсисом, апологеты стремились дать оценку современным коллизиям с позиций христианского идеала и утвердить религиозное миропонимание. Они усматривали признаки приближения «последних дней»: «И проповедано будет сие Евангелие Царствия по всей Вселенной, во свидетельство всем народам; и тогда придет конец» (Мф. 24: 14), религиозно-нравственного упадка человеческого рода. По словам апостола Павла, в последние дни люди будут «самолюбивы, сребролюбивы, горды, надменны, злоречивы, родителям непокорны, нечестивы, недружелюбны, непримирительны, клеветники, невоздержанны, жестоки, не любящие добра, предатели, наглы, напыщенны, более сластолюбивы, нежели боголюбивы, имеющие вид благочестия, силы же его отрекшиеся» (2 Тим. 3: 1—5). Приближение апокалиптических катаклизмов было сопряжено с предчувствием антихриста, знаменующего действие «тайны беззакония» и максимальное умножение в мире зла.
О приближении антихриста12 как главного символа апокалиптических времен русские мыслители и литераторы активно заговорили в начале 1900-х гг. О стремительном приближении «сына погибели» предупреждал Иоанн Кронштадский: «В настоящее время всякие неправды, как море, покрывают землю; своеволию человеческому нет конца, всяким заблуждениям и порокам широко отворены двери... Истинно, близок день пришествия страшного Судии для суда над всеми людьми, потому что настало предсказанное отступление от Бога и открылся уже предтеча антихриста, сын погибели, противящийся и превозносящийся выше всего, называемого Богом или святынею»13. Богослов А.Д. Беляев в своем фундаментальном труде «О безбожии и Антихристе» писал: «В последние двадцать пять лет материализм и безбожие примкнули главным образом к социализму, который отчасти сделался даже орудием для распространения неверия»14; «Основы безбожия — чисто отрицательные. В интеллектуальном отношении оно, самозаблуждение, и есть корень других заблуждений, а у нравственной жизни оно отнимает самую прочную основу ее — веру в Бога»15.
Раньше и острее других приближение антихриста ощутил В.С. Соловьев. В своем последнем произведении «Три разговора о войне, прогрессе и конце всемирной истории» (1900) он предсказывает появление враждебного христианству движения. Это «будет не просто неверие или отрицание христианства, или материализм и тому подобное, а <...> религиозное самозванство, когда имя Христово присвоят себе такие силы в человечестве, которые на деле и по существу чужды и прямо враждебны Христу и Духу Его»16. И в «Краткой повести об антихристе» он создает образ сверхчеловека, который «будет говорить громкие и высокие слова и набросит блестящий покров добра и правды на тайну крайнего беззакония в пору ее конечного проявления, чтобы — по слову Писания — даже и избранных, если возможно, соблазнить к великому отступлению»17.
Опасения Соловьева разделял Митрофан Ладыженский («Свет незримый»). Выявляя фронт антихристианских сил, он отмечал, что человеческие религии (в том числе толстовство и теософия), культивируемые современной интеллигенцией, обнаруживают стремление к созданию типа «горделивых праведников» (В. Соловьев), из числа которых и появится человекобог антихрист. Но особую враждебность и ненависть к христианской религии испытывают, по его мнению, две крупнейшие политические силы — социализм и приспособившееся к нему масонство
Примечания
1. Блок А. Собр. соч.: В 8 т. М.; Л., 1962. Т. 5. С. 350—351.
2. Бердяев Н.А. Самопознание (Опыт философской автобиографии). М., 1991. С. 299—300.
3. См.: Эрн В.Ф. Сочинения. М., 1991. В статье «Филологизирующий астроном» Эрн подверг критике астрономическую (материалистическую) трактовку Апокалипсиса в книге революционера-народника Н.А. Морозова «Откровение в грозе и буре. История возникновения Апокалипсиса» (СПб., 1907).
4. Цит. по кн.: Николюкин А. Розанов. М., 2001. С. 473—474.
5. См.: Вехи: Pro et contra: Антология. СПб., 1998.
6. Сборник статей о В. Соловьеве. Брюссель, 1994. С. 3.
7. Бердяев Н.А. Опыт философского оправдания христианства (о книге Несмелова «Наука о человеке») // Бердяев Н.А. Духовный кризис интеллигенции. М., 1998. С. 269.
8. Бердяев Н.А. Sub specie aeternitatis. Опыты философские, социальные и литературные. (1900—1906). М., 2002. С. 488.
9. Иванов В.И. Две стихии в современном символизме // Иванов В.И. Родное и вселенское. М., 1994. С. 169.
10. Иванов В.И. Две стихии в современном символизме. С. 158.
11. Булгаков С.Н. Свет невечерний: Созерцания и умозрения. М., 1994. С. 58.
12. Русское слово «антихрист» происходит от греческого αντι — «взамен, против» и Χριστός — Христос, Мессия и означает «противник Христа». Впервые этот термин появился в Соборных посланиях апостола Иоанна. Антихрист — это «обольститель», «не исповедующий Иисуса Христа, пришедшего во плоти» (2 Ин. 1: 7). «Кто лжец, если не тот, кто отвергает, что Иисус есть Христос? Это — антихрист, отвергающий Отца и Сына» (1 Ин. 2: 22). В широком смысле антихристом называется всякий противник христианского вероучения и Церкви, т. е. антихристианин, еретик, раскольник, безбожник. Так квалифицируется антихрист в I и II посланиях Иоанна Богослова. Но в более узком (эсхатологическом) смысле под антихристом разумеется особое лицо — противник Христа и христианства, который должен явиться перед концом мира. Характер и действия его изображены у ап. Павла (2 Фес. 2, 3—11) и в Откровении Иоанна Богослова (XI—XIII). Это будет «человек греха», правитель последнего мирового царства, самый страшный враг и губитель Церкви, который сосредоточит в себе все мировое зло. Русская богословская традиция следует каноническому толкованию Священного Писания о том, что изложенные в нем предсказания об антихристе «отчасти исполнились и исполняются доселе, а окончательно и совершенно исполняются в последние времена мира», и в определенной мере допускает истолкование боговдохновенных пророчеств об антихристе применительно к историческим лицам, событиям и направлениям мысли и жизни. См.: Беляев А.Д. О безбожии и Антихристе. Сергиев Посад, 1898. С. 467; Антихрист (Из истории отечественной духовности): Антология / Сост., коммент. А.С. Гришина, К.Г. Исупова. М., 1995; Учение об антихристе в древности и средневековье / Сост., вступ. статья, коммент. и указатели Б.Г. Деревенского. СПб., 2000.
13. Россия перед Вторым Пришествием (Материалы к очерку Русской эсхатологии). М., 2001. С. 75—78.
14. Беляев А.Д. О безбожии и Антихристе. Сергиев Посад, 1898. С. 75, 72.
15. Беляев А.Д. О безбожии и Антихристе. Сергиев Посад, 1898. С. 95.
16. Соловьев В.С. Соч.: В 2 т. М., 1990. Т. 2. С. 708.
17. Там же. С. 643.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |