9 августа, 38 г.
Дорогая Люси!
У меня первое утро без Дм<итриева>. Что это за счастье, ты не поймешь, так как не была в кошмаре, о котором подробно расскажу при свидании. Достаточно того, что у меня началась полная бессонница. Уехал он, сказав, что на днях появится вновь, и я серьезно озабочен вопросом о том, как оградить свою работу и покой. Всему есть мера!
Впервые за это время хорошо заснув, был сегодня разбужен cunad'ью1, появившейся с двумя ящиками рано утром. Она унеслась быстро, оставив мне эти ящики и головную боль. После этого мне пришлось позвонить к ней, чтобы узнать число, когда ты выезжаешь. Поговорив с Кал<ужским>, я уж хотел положить трубку, как получил к телефону cunad'у, которая стала мне быстро и неразборчиво рассказывать что-то о варенье и о каком-то русском масле и что-то приказывать с ним сделать, чего я, конечно, не сделаю, так как, чуть-чуть отодвинув трубку, перестал слушать эту белиберду.
Итак, ты выезжаешь 14-го и деньги у тебя есть? (Ольга сказала, что есть.) Счастлив, что скоро увижу тебя. Я с глубокой нежностью вспоминаю, как ты охраняла мой покой в Лебедяни.
Сейчас дело идет к полудню, а Настасья куда-то провалилась, чего с ней никогда не бывало. Уж не случилось ли с нею чего-нибудь? Ну, ничего, сегодня будет еще больной день, а завтра, верю, удастся вернуться к Кихоту. Начну его переписывать.
Вот пришла Настя! Все в порядке.
Как ты понимаешь, я нахожусь под впечатлением смерти Константина2. И все раздумываю, раздумываю. А так как мысли мои тяжелые, навязчивые о литературной судьбе, о том, что сделал со мною МХТ, то, чтобы перевести их на другие рельсы, приведу тебе несколько картин, сопровождающих смерть.
Человеку, случайно позвонившему в Театр по своему делу, днем 7-го, мхатовская дама (кажется, сестра Рипси. Есть такая?), заикаясь, сказала так:
— Да... вот... у нас тут... происшествие...
— Какое происшествие?
— Происшествие... Константин Сергеевич... умер... Только умоляю... никому, никому ни слова!..
Я. Настя, вы знаете, кто такой Станиславский?
Настасья. Станиславский? Нет, нет! И не знаю я! Никакого такого не знаю!
Я. А... Ну, ладно.
Через несколько часов.
Настасья (сконфуженно). Вы спрашивали, знаю ли я Станиславского? Я-то своими мыслями была занята... Ну, как же мне его не знать! Мне Поля позвонила сейчас... Ведь я так люблю сцену!.. И мамочка его так любила... Мы, бывало, сидим с мамочкой и каждый вечер о нем разговариваем... Мамочка говорит: Ах, Настя, Настя! Вот бы от кого букеты да духи получать! И я говорю — хорошо бы было, мамочка!
Теперь-то Оле директором Николая Васильевича3 посадят! (Записано дословно.)
Ну, вот две сцены. Больше пока писать не буду, приехал Сережа Е<рмолинский>. При этом письме от него листок4. Целую крепко
Твой М.
P.S. Появился Евгений из Архангельского и придет обедать.
Примечания
1. cunada — свояченица (исп.).
2. Имеется в виду К.С. Станиславский.
3. Речь идет, очевидно, о Н.В. Егорове.
4. В архиве сохранилась эта записка. В ней, в частности, имеются такие шутливые строки: «...Тщетно зову Мишу приехать ко мне. Он сидит голый, в рваных трусиках и в чернильных пятнах — и ни за что не хочет покинуть свой московский дом. Сейчас закончу эту приписочку и начну снова его уговаривать».
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |