Комментарии

Л.Е. Белозерская свидетельствует: «На большом подъеме в эти годы была написана пьеса «Бег» (1928 г.), которую совершенно произвольно называют продолжением «Дней Турбиных». Сам Михаил Афанасьевич никогда не рассматривал ее как продолжение «Дней Турбиных». Хотя пьеса была посвящена основным исполнителям «Турбиных» и ему мечталось увидеть их на сцене в «Беге», все же драматургическое звучание этой вещи совершенно иное, камертон дан на иной отправной ноте. Хватка драматурга окрепла, вкус установился, диапазон писателя расширился, и его изобразительная палитра расцвела новыми красками. В «Днях Турбиных» показано начало белого движения, в «Беге» — конец. Таким образом, вторая пьеса продолжает первую только по времени. Впрочем, в мою задачу не входит полемика с теми, кто думает иначе. «Бег» — моя любимая пьеса, и я считаю ее пьесой необыкновенной силы, самой значительной и интересной из всех драматургических произведений писателя Булгакова... Чтобы «надышаться» атмосферой Константинополя, в котором я прожила несколько месяцев, М.А. просил меня рассказывать о городе. Я рассказывала, а он как художник брал только самые яркие пятна, нужные ему для сценического изображения.

Крики, суета, интернациональная толпа большого восточного города показаны им выразительно и правдиво... Не раз рассказывала я М.А. о самых различных встречах, происшествиях и переживаниях предшествующих нашему браку лет. Он находил их интересными и собственноручно (по моим рассказам) набросал для меня план предполагаемой книги. С особым вниманием отнесся М.А. к моему устному портрету Владимира Пименовича Крымова, петербургского литератора. Он чем-то заинтересовал творческую лабораторию писателя и вылился позже в окарикатуренный образ Парамона Ильича Корзухина... Сцена в Париже у Корзухина написана под влиянием моего рассказа о том, как я села играть в девятку с Владимиром Пименовичем и его компанией (в первый раз в жизни!) и всех обыграла...

...Ужасен был удар, когда ее запретили. Как будто в доме объявился покойник» (Воспоминания. М., 1990, с. 175—177).

А начал писать Булгаков под впечатлением счастливой поры, когда он был влюблен в свою жену Любовь Евгеньевну, когда заказы сыпались на него со всех сторон, когда хорошо и полноценно работалось.

Впервые публикуется фрагмент пьесы 1 октября 1932 года в Вечерней Красной газете. Михаил Булгаков. Бег. Седьмая картина, то есть — «сон седьмой». Сценическая история «Бега» началась спектаклем Сталинградского драматического театра им. А.М. Горького в 1957 году.

В различных архивах Москвы и Петербурга хранится несколько машинописных экземпляров с авторской правкой.

Публикуется по машинописной копии, хранящейся в РГБ, фонд 562, к. 11, ед. хр. 11, 161 л. л. Скорее всего эта машинопись и есть первая редакция пьесы, во всяком случае из дошедших до нас.

Впервые опубликована в книге: М.А. Булгаков. Пьесы 20-х годов. Искусство, Ленинградское отделение. 1989. В.И. Лосев опубликовал этот же текст пьесы с разночтениями. (См.: Михаил Булгаков. Из лучших произведений. М., Изофакс, 1993)

Анализ публикаций и машинописи первой редакции дал любопытные результаты: машинопись испещрена авторской правкой карандашом и чернилами. Е.С. Булгакова свидетельствует: «Экземпляр с пометками и исправлениями, сделанными рукой М.А. Булгакова».

В пояснительной записке к этой машинописи Е.С. Булгакова сообщила следующее: «Перепечатки 1928 года. На первой странице было посвящение: В.С. Соколовой, Н.П. Хмелеву и М.М. Яншину. Вырвано руками М.А. Булгакова в ту пору, когда он, обозлившись при воспоминании, как у него иногда вынуживали посвящения, — стал вырывать из всех экземпляров с посвящениями свою подпись и самое посвящение.

В 1937 г., в связи с разговорами (оказавшимися пустыми), что будто в МХАТ может пойти пьеса, начал чистить «Бег», как он назвал. Получился экземпляр, который и вышел в печати» (ОР РГБ, ф. 562, II. II).

В машинописи синим карандашом густо зачеркнуты некоторые слова, фразы, реплики, эпизоды. М.А. Булгаков тем самым улучшал текст, делал его более динамичным, художественно более весомым.

В.И. Лосев восстановил в большинстве случаев зачеркнутое автором; питерские публикаторы зачеркнутое в нескольких случаях восстановили, заключив текст в квадратные скобки.

В частности, в тексте В.И. Лосева во фразе: «Как странно» восстановлению далее следовавшие зачеркнутые фразы: «и страшно все это. Вы знаете...» и далее по тексту. В первом собрании сочинений в пяти томах в этой же фразе возникает еще одно словечко: «В сущности, как странно все это!» — с восклицательным знаком.

Три публикации — и столько разночтений в одной фразе...

В.И. Лосев и публикаторы «Бега» в собрании сочинений в пяти томах почему-то восстановили во фразе Голубкова слово «зеленая»: «Вдруг так отчетливо вспомнилась моя зеленая лампа в кабинете...», а «книги» опущено в пятитомнике.

Эти разночтения наводят на мысль, что и «Бег» нуждается в академическом издании, то есть необходимо выбрать один источник, наиболее отвечающий воле автора и дать свод вариантов и комментарии.

В данной публикации я последовал за питерскими публикаторами, заключив в квадратные скобки вычеркнутый автором текст, но показавшийся мне чем-то дополняющим основной текст. Так я заключил в квадратные скобки уточнение во фразе: «А сам я — приват-доцент при кафедре философии... И вот сопровождаю Серафиму Владимировну.» При публикации подчеркнутые фразы заключены в квадратные скобки, автор вычеркнул их густым синим карандашом. В квадратные скобки заключена и фраза: «Вот фальшивые документы, а вот мой настоящий паспорт».

Научная подготовка текста «Бега» продолжается, и данную публикацию я рассматриваю как частицу нашей общей работы над подготовкой академического собрания сочинений М.А. Булгакова.

В «Сне четвертом» я восстановил фразу Главнокомандующего Де Бризару: «Я о вас позабочусь за границей, может быть, и даже, наверно, вы еще будете нужны отечеству». Главнокомандующий — Корзухину: «А. Вовремя. Вызвать вас хотел. Невзирая на кутерьму...» Африкан — Хлудову: «Торчите? Роман Валерианович! Уважение к сану терять не следует». Корзухин — Голубкову: «...молодому человеку, да еще рассказывающему явно сомнительные вещи, целую тысячу долларов!»

Так что машинопись, хранящаяся в ф. 562, к. II, ед. хр. II, таит в себе сразу две редакции: первоначальную редакцию и редакцию с авторской правкой синим и красным карандашом, а фраза: «Позвольте представиться — Де Бризар», вписана сверху чернилами.

Есть и мелкие разночтения, которые будут учтены при подготовке академического издания.

Внимательное и тщательная подготовка пьесы к печати поможет некоторым критикам и литературоведам более полно и глубоко понять и творческий замысел писателя, более глубоко понять и раскрыть характеры основных действующих лиц в их неповторимости и индивидуальности устремлений. Ведь только поверхностным прочтением пьесы можно объяснить такие выводы В В. Гудковой «Но, начав с репрессий, оправдываемых серьезностью, даже величием задачи, Хлудов кончает тем, что вешает солдата за слова правды о себе»; «...сломленные Серафима и Голубков и потерпевший жизненный крах Хлудов». (См.: Собрание сочинений в пяти томах, М., Художественная литература, 1990, т. 3, с. 626, 645)

Не за слова правды о себе Хлудов приказывает повесить Крапилина, а за трусость, за то, что упал на колени и стал умолять о прощении, за то, что испугался той правды, которую только что высказал. И ведь достаточно вспомнить настроение Хлудова в этот момент: он обрадовался, что перед ним наконец-то заговорили искренние люди, Серафима и Крапилин, он так ждал от своих подчиненных, от окружающих искренности, правдивости, и он почувствовал эту искренность и правдивость в словах «красноречивого вестового», но, увидев его упавшим к его ногам, сломленным, раздавленным под грузом свой искренности, приказал его повесить... И после этого начались его мучительные страдания, муки совести, и в итоге — прозрение, что он должен быть вместе со своим народом, с Россией, покаяться за жесткость, за содеянное на родной земле Зло. Это не крах, а душевное просветление. Как не сломленными вернулись Голубков и Серафима, они вернулись в Россию после долгих и мучительных тревог и страданий; они испытали себя в тяжких ситуациях и трудных положениях и выдержали эти испытания. Они остались верными своей России, верными своему предназначению — оставаться русскими людьми, а не безродными космополитами, каким надеется стать Чарнота, только и ему не удастся стать Летучим Голландцем, потянет и его в Россию, слишком ярким, колоритным получился он под пером М.А. Булгакова, воплощением национальных черт истинно народного характера.