С Мишей Булгаковым я знаком с зимы 1920 г. Встретились мы во Владикавказе при белых. Он был военным врачом и сотрудничал в газете в качестве корреспондента. Когда я заболел сыпным тифом, его привели ко мне в качестве доктора. Он долго не мог определить моего заболевания, а когда узнал, что у меня тиф — испугался... и сказал, что не уверен в себе, позвали другого.
По выздоровлении я узнал, что Булгаков болен паратифом. Тотчас же, еще едва держась на ногах, пошел к нему с тем, чтобы ободрить его и что-нибудь придумать на будущее. Все это описано у Булгакова в его «Записках на манжетах».
Ю.Л. Слезкин с. 38—39 (5)
* * *
...Надо опровергнуть еще одно мнение. Во многих биографиях мне пришлось прочитать о том, что Булгаков определился как писатель к 30 годам, уже в зрелом возрасте. Это неверно. Он начал писать очень рано.
Е.А. Земская с. 47 (15)
* * *
М.А. ...В 1916 году окончил университет по медицинскому факультету, получив звание лекаря с отличием.
Судьба сложилась так, что ни званием, ни отличием не пришлось пользоваться долго. Как-то ночью в 1919 году, глухой осенью, едучи в расхлябанном поезде, при свете свечечки, вставленной в бутылку из-под керосина, написал первый маленький рассказ. В городе, в который затащил меня поезд, отнес рассказ в редакцию газеты. Там его напечатали. Потом напечатали несколько фельетонов. В начале 1920 года я бросил звание с отличием и писал. Жил в далекой провинции и поставил на местной сцене три пьесы. Впоследствии в Москве в 1923 году, перечитав их, торопливо уничтожил. Надеюсь, что нигде ни одного экземпляра их не осталось. (Из автобиографии, октябрь 1924 г.)
* * *
Михаил Афанасьевич с младенческих лет отдавался чтению и писательству. Первый рассказ «Похождения Светлана» был им написан, когда автору исполнилось всего семь лет.
П.С. Попов с. 535 (5)
* * *
В той же записи от 24 дек. 1912 г. содержится свидетельство о том, что уже тогда у М.А. созрело решение стать писателем. Н.А. пишет: «Хорошую мне вещь показывал сегодня Миша (свои литературные наброски-замыслы) — хорошо и удивительно интересно!» И через страницу снова: «Миша хорошо пишет» (примечание 1960 г.: «Это о его рассказах»). В примечании 8 дек. 1960 г. Н.А. поясняет: «В этот вечер старший брат прочел сестре свои первые литературные наброски-замыслы и сказал: «Вот увидишь, я буду писателем». В конце этой длинной записи Н.А. в 1958 г. дает итог: «Меня, в сущности девчонку (19 лет), поразило то, что Миша уже определил себя. И я заметалась в смятении, что еще ничего определенного о своем будущем не решила и в жизни не сделала».
Итак, 1912 г. — М.А. на пороге литературной деятельности и женитьбы: «Миша жаждет личной жизни и осуществления своей цели» (8 янв. 1913).
Н.А. Булгакова-Земская с. 72 (15)
* * *
Уверенность в себе как в будущем писателе была свойственна большинству из нас; когда, например, мне было лет девять, я разграфил школьную тетрадку на две колонки, подобно однотомному собранию сочинений Пушкина, и с места в карьер стал писать полное собрание своих сочинений, придумывая их тут же все подряд: элегии, стансы, эпиграммы, повести, рассказы и романы. У меня никогда не было ни малейшего сомнения в том, что я родился писателем.
Хотя синеглазый был по образованию медик, но однажды он признался мне, что всегда мыслил себя писателем вроде Гоголя. Одна из его сатирических книг по аналогии с гофманиадой так и называлась «Дьяволиада», что в прошлом веке, вероятно, было бы названо более по-русски «Чертовщина»: история о двух братьях Кальсонерах в дебрях громадного учреждения с непомерно раздутыми штатами читалась как некая «Гофманиада», обильно посыпанная гоголевским перцем.
В.П. Катаев с. 219—221 (30)
* * *
Когда осенью 1917 года после Никольского мы перебрались в Вязьму, я заметила, что Михаил часто по ночам вставал и садился за стол писать. Сначала я думала, что он пишет письма родным в Киев и Москву. Я осторожно спросила, чем он занимается, на что он ответил уклончиво и тогда ничего мне толком не объяснил. А когда я стала настаивать на том, чтобы он поделился со мною, Михаил ответил примерно так: «Я пишу рассказ об одном враче, который тяжело болен. А так как ты человек слишком впечатлительный, то когда я прочту это, к тебе придет мысль, что в рассказе идет речь обо мне». И, конечно же, не стал знакомить меня с написанным, несмотря на то, что я очень его просила. А название этого рассказа я запомнила — «Зеленый змий».
Т.Н. Кисельгоф с. 287 (9)
* * *
Он уже выздоровел, но еще очень слабый был. Начал вставать понемногу. А во Владикавказе уже красные были. Так вот мы у них и оказались. Он меня потом столько раз пилил за то, что я не увезла его с белыми: «Ну как ты не могла меня увезть!» Я говорю: «Интересно, как я могла тебя увезть, когда у тебя температура сорок, и ты почти без сознания, бредишь, и я повезу тебя на арбе. Чтобы похоронить по дороге?» И вот уже решили выйти погулять. Он так с трудом... на руку мою опирается и на палочку. Идем, и я слышу: «Вон, белый идет. В газете ихней писал». Я говорю: «Идем скорей отсюда». И вот пришли, и какой-то страх на нас напал, что должны прийти и нас арестовать. Кое-кого уже арестовали. Но как-то нас это миновало, не вызывали даже никуда. Врачом он больше, сказал, не будет. Будет писать.
Т.Н. Кисельгоф с. 81 (51)
* * *
Белые ушли — организовался ревком, мне поручили заведование подотделом искусств. Булгакова я пригласил в качестве зав. литературной секцией. Там же, во Владикавказе, он поставил при моем содействии свои пьесы «Самооборона» — в одном акте, «Братья Турбины» — бледный намек на теперешние «Дни Турбиных». Действие происходит в революционные дни 1905 г. в семье Турбиных — один из братьев был эфироманом, другой революционером. Все это звучало весьма слабо. Я, помнится, говорил к этой пьесе вступительное слово.
По приезде в Москву мы опять встретились с Булгаковым, как старые приятели, хотя последнее время во Владикавказе между нами пробежала черная кошка...
Ю.Л. Слезкин с. 39 (5)
* * *
...Еще он там в газете писал... «Зори Кавказа», что ли... не помню.
Т.Н. Кисельгоф с. 77 (51)
* * *
Его литературный дебют относится к 19 ноября 1919 года... По собственному свидетельству, Михаил Афанасьевич пережил душевный перелом 15 февраля 1920 г., когда навсегда бросил медицину и отдался литературе. К творчеству Михаила Афанасьевича приложима характеристика, данная профессором А.Б. Фохтом в отношении А.П. Чехова, — Чехов был учеником Фохта по медицинскому факультету: «Немало дала писателю медицина, которая много берет из жизни и цель которой прекрасно отмечена у Гёте: «Цель медицины, как науки, постигнуть жизни сложный ход». Действительно, врачу, как никому другому, близки интересы жизни, ему легче ориентироваться в типах, легче проникать в тайники человеческой жизни».
1920 год Михаил Афанасьевич проводит во Владикавказе (Орджоникидзе), там он пишет и ставит первые свои три пьесы, впоследствии им уничтоженные: «Самооборона», «Сыновья муллы» (из ингушской жизни) и «Братья Турбины» (не смешивать с известными «Днями Турбиных»). Во Владикавказе Булгаков читает курсы по истории литературы в Народном университете и Драматической студии.
П.С. Попов с. 536 (5)
* * *
М.А. Помню, около года назад я писал тебе, что я начал печататься в газетах. Фельетоны мои шли во многих кавказских газетах... Потом на сцене пошли мои пьесы. Сначала одноактная юмореска «Самооборона», затем написанная наспех, черт знает как, 4-актная драма «Братья Турбины»...
Жизнь моя — мое страдание. Ах, Костя, ты не можешь себе представить, как бы я хотел, чтобы ты был здесь, когда «Турбины» шли в первый раз. Ты не можешь себе представить, какая печаль была у меня в душе, что пьеса идет в дыре захолустной, что я запоздал на 4 года с тем, что я должен был давно начать делать — писать... Судьба — насмешница...
И так я поживаю.
За письменным столом, заваленным рукописями... Ночью иногда перечитываю свои раньше напечатанные рассказы (в газетах! в газетах!) и думаю: где же сборник? Где имя? Где утраченные годы?
Я упорно работаю.
Пишу роман, единственная за все это время продуманная вещь. Но печаль опять: ведь это индивидуальное творчество, а сейчас идет совсем другое.
Поживаю за кулисами, все актеры мне знакомые друзья и приятели, черт бы их всех взял!
Тася служила на сцене выходной актрисой. Сейчас их труппу расформировали и она без дела.
Я живу в скверной комнате на Слепцовской улице д. № 9, кв. 2. Жил в хорошей, имел письменный стол, теперь не имею и пишу при керосиновой лампе.
Как одет, что ем... не стоит писать...
Что дальше?
Уеду из Владикавказа весной или летом.
Куда?
Маловероятно, но возможно, что летом буду проездом в Москве. Стремлюсь далеко... (Из письма К.П. Булгакову, 1 февраля 1921 г.)
Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |