Вернуться к С.Г. Григоренко. Языковая репрезентация пространственно-временного континуума в романе М. Булгакова «Мастер и Маргарита»

Заключение

Литературоведы и лингвисты, занимавшиеся творчеством М. Булгакова, единодушны в том, что наиболее известный роман М.А. Булгакова оставляет еще немало загадочных, поисковых мест для интерпретаторов. Несмотря на большое количество исследовательской литературы, посвященной роману «Мастер и Маргарита», современная русистика и индивидуально-авторская стилистика не располагают сколько-нибудь цельным, законченным и комплексным описанием романа, мало изученной представляется языковая сторона произведения, не изучены субъективно-языковые особенности стиля автора. Одной из таких неисследованных областей оказалась языковая вербализация пространственно-временного континуума, хотя были работы, посвященные концепту времени в романе и пространству и времени.

В этом плане мы сделали попытку происследовать единство (континуальность) пространственных и временных характеристик известного произведения с целью поиска языковых средств и языкового механизма выражения постулируемой и наблюдаемой континуальности. Сначала (в исследовательских материалах первой главы) были охарактеризованы предпосылки изучения пространственно-временного континуума, поскольку развитие современной лингвистики подводило к постановке и решению этого блока проблем. Сюда входило определение континуальности (мы использовали дефиницию А.Г. Лыкова), анализ смежных понятий, выработка рабочих синонимов, проблема отграничения от «хронотопа», показавшаяся несколько искусственной, «дисциплинарной», поскольку главной предпосылкой терминологического размежевания понятий стал всего лишь тот факт, что понятие хронотопа «занято литературоведением».

Далее нами была разработана методика изучения континуальности в художественном тексте, а именно (во второй главе) отдельно исследовались континуальность пространства и континуальность времени по авторской схеме анализа контекстов романа: оппозиции (пространства или времени), реалии (тоже отдельно пространства и времени), коннотации пространства и времени, наконец, метафоры пространства и времени. Порядок расположения этих проекций отнюдь не случаен: оппозиции лежат в основе, ими пронизано все повествование: от макрооппозиции «реальное — ирреальное» («реальное — потустороннее», «рациональное — мистическое») до более частных, подчиненных («верх — низ», «внешнее — внутреннее», «открытое — закрытое», «заполненное — пустотное», «движущееся — неподвижное» и др.). Реалии, коннотации, метафоры подчинены оппозиционным парам, полюсам, указанными оппозициями регулируются и лексические средства, щедро и широко используемые автором романа.

Множественность пересекающихся оппозиций составила системное своеобразие булгаковского нарратива в «Мастере и Маргарите». Это же системное своеобразие проявляется не только в множественности оппозиций, но и в обилии конкретных реалий: предметных, пространственных и временных. У М. Булгакова это предметы с их характеристическими деталями, точные адреса, номера квартир, названия улиц, домов, указание на часы, минуты, на даты происходящих событий. В свою очередь реалиям свойственны специфические коннотации, проникающие в семантику соответствующего слова и в нашем случае свидетельствующие о фрустрирующем и одновременно лубочном, ироническом сознании и «автора», и «героя» текста. Наконец, метафоры зеркала и стекла, маски и сцены и повторяющийся на протяжении романа блок лунной метафорики: полнолуние, луна, лунный свет зависят не только от романных оппозиций, но и от коннотативных характеристик тех же реалий. Так, слово «примус» с его подчеркнуто бытовой семантикой и коннотацией повседневности, профанности вошло в афоризм: «Никого не трогаю, сижу починяю примус». По частотному словарю «примус» — 14 употреблений, «примусом» — 3, «примусе», «примуса», «примусов», «примусу», «примусах» — 1. Итого: 22 раза в романе с мистической парадигмой упоминается примус.

Булгаковские пространственные и временные континуумы, как показало проведенное исследование, не воспринимаются как нечто вялотекущее, «протяженное». Этот конгломерат, хаос, это обилие и разнообразие их оппозиций, отражаемых реалий, игра коннотаций и интонаций — от сценарных до трагедийных, эта метафорика присутствия фантазийного начала сопряжены с динамикой «странных» и/или подчеркнуто интенсивных действий и главных, и второстепенных героев текста. Поэтому можно говорить о континуальности «булгаковского» художественного пространства и соответственно художественного времени не только и не столько как непрерывности, но и как вместилище некоего хаоса, беспорядка, «взрыва», по Ю.М. Лотману [Лотман 1992], турбулентности движений. Подчеркиваемая неоднократно в романе «конкретность» пространства (наличие адреса, номера квартиры и т. п.) и «точность» времени (дата, часы, минуты) создает надежный противовес фантазийности, странности и интенсивности происходящих событий и действий персонажей.

В третьей, ключевой, главе работы исследовался уже непосредственно пространственно-временной континуум. Методики такого исследования предполагали описание 1) соположения (дистрибуции) концептов ПРОСТРАНСТВО и ВРЕМЯ, 2) наложения пространственно-временных характеристик; 3) выявление роли глагольного предиката; 4) исследование именного дейксиса в реализации пространственно-временного континуума; 5) описание дейктических интенсификаторов и, наконец, 6) описание самого языкового механизма создания пространственно-временной континуальности художественного текста.

Яркое своеобразие булгаковской прозы весьма и весьма способствовало рельефному восприятию «ускользающей» континуальности. Точное время «соседствует» в контексте с точным пространством, будь то Патриаршие пруды, дом Массолита, квартира № 50, такая дистрибуций концептов ВРЕМЯ и ПРОСТРАНСТВО усиливается точным указанием имен, отчеств, фамилий действующих лиц. В этой главе было показано, как за счет постоянного в романе ускорения художественного времени происходит наложение пространственных и временных континуумов. Это наложение заметно и по таким «частностям», как описание одежды и лексика портрета героев. Одежда передается во «временном, сиюминутном» ее состоянии: порванная, со следами крови, мятая. Портрет также в романе всегда «сиюминутен»: не вообще лицо, а растерянное, недоумевающее. И портрет, и одежда описываются у неположительных героев и сопровождаются пейоративной коннотацией, негативом изображения, тогда как ни у Мастера, ни у Маргариты ни портрет, ни одежда не прописаны.

На языковом уровне в работе были прослежены отдельно каждая из трех особенностей булгаковской прозы, ярко представленных в «мистической парадигме» романа «Мастер и Маргарита». Это «странность», стремительность и интенсивность действия того или иного героя романа, непосредственно влияющие на формирование особого пространственно-временного континуума.

Говоря о перспективах исследования, мы должны подчеркнуть исследовательскую неисчерпаемость романа М. Булгакова «Мастер и Маргарита», с одной стороны, а с другой — «школу филологии», которую открывает этот роман. И в вузовском (и соответственно в школьном) преподавании важнейшие отрасли единой науки филологи: лингвистика и литературоведение — фактически разобщены, оторваны друг от друга, они предстают как разные предметы преподавания и независимые объекты исследования, хотя в реальной действительности, например для адекватного понимания и постижения художественной речи, необходим синтез лингвистики и литературоведения. Поэтому проблематика диссертационной работы напрямую связана также с теорией и практикой вузовского преподавания отечественной словесности. Образный строй романа, его фабула и сюжетика, идейно-художественное наполнение — все, что относится к прерогативе литературоведения, хорошо может дополняться лингвистическим описанием оппозиций, реалий, коннотаций и метафор. Литературоведческий «хронотоп» и лингвистический «пространственно-временной континуум» могут обнаружить немало точек сопряжения, если будут находиться в отношении исследовательской взаимоиндукции. Роман М. Булгакова продемонстрировал, как пространственно-временной континуум способен если не выполнять, то «по-своему» участвовать в выполнении и характерологических, и сюжетообразующих, и символоносных функций художественного текста высокой пробы.