Помните, это выражение употребил Булгаков, говоря о мучительных и все же увлеченных репетициях «Мольера»?
Сценическая кровь не позволяла Булгакову отказаться от новых драматургических замыслов, хоть он не раз порывался сделать это. Годы работы его в Художественном театре (1930—1936), несмотря на загруженность режиссерскими обязанностями, нарастающее недомогание, избыток тяжелых впечатлений, явились периодом написания четырех новых пьес.
Ленинградский Красный театр Народного дома отважился заказать «запретному» драматургу, обруганному чуть ли не во всех органах печати, пьесу о будущей войне. Булгаков расценил заказ как «чудо из Ленинграда». В письме Вересаеву он говорит: «Делаю последние усилия встать на ноги и показать, что фантазия не иссякла. Но какая тема дана, Викентий Викентьевич! Хочется безумно Вам рассказать!»
Произведения о будущей войне часто появлялись в эти годы. Большинство их написано по одному образцу: коварные империалисты разжигают войну, нападают на советскую страну, но доблестная Красная Армия при поддержке народа, под водительством партии одерживает победу «малой кровью» на чужой территории, за этим следуют революция в европейском или мировом масштабе и торжество коммунизма. Уместно напомнить, что такого рода художество в литературе, театре, кино сыграло свою, роль в формировании чванливого, беспечного отношения к будущей войне — и за это пришлось платить непомерной ценой. Булгаков воспользовался ходячей схемой, но применил ее пародийно, хотя и в ином стиле, чем в «Багровом острове», где революция имеет явно цирковой характер. В новой пьесе Булгакова «Адам и Ева» (1931) мировая война и следующая за нею гражданская рисуются в духе Апокалипсиса — как глобальная катастрофа. Война в соответствии со схемой и в булгаковской пьесе завершается победой коммунистических сил, созданием всемирного советского правительства. Но обычных в тогдашней батальной литературе положительных коммунистов, отрицательных капиталистов, идеологически незрелых интеллигентов-ученых в пьесе нет. Инженер Адам и летчик Дараган вполне убежденно готовы во имя торжества коммунизма задушить газами «капиталистическую» половину земного шара. Но Ева, жена Адама, говорит: «...мой муж с каменными челюстями, воинственный и организующий. Я слышу: война, газ, человечество, построим здесь города... Мы найдем человеческий материал! А я не хочу никакого человеческого материала, я хочу просто людей...»
Ученый Ефросимов — изобретатель аппарата, обезвреживающего газы, намерен передать этот аппарат всем странам, независимо от их политического строя. «Я в равной мере равнодушен к коммунистам и фашистам, — говорит он, — мне надо одно — чтобы перестали бросать бомбы.» И он обезвреживает бомбы, которые предназначены для сбрасывания на «капиталистическое» население. Адам и Дараган считают, что за изобретение аппарата Ефросимова надо наградить, а за уничтожение бомб — расстрелять. Правда, к классовой ненависти примешивается и ревность: Ева, которую любят и муж ее, и Дараган, полюбила Ефросимова и стала его единомышленницей.
Булгаков прочитал пьесу театральному коллективу, она очень понравилась, в ней было и страшное, и лирическое, и смешное. Особенно сочен здесь образ известнейшего писателя Пончика-Непобеды, тонкого стилиста, судя по началу его романа «Красные зеленя»: «Там, где некогда тощую землю бороздили землистые лица крестьян князя Барятинского, ныне показались свежие щечки колхозниц. «Эх, Ваня, Ваня», — зазвенело на меже.» Но ставить пьесу театр не мог «с точки зрения идеологической». И, как вспоминает заведующая литературной частью Е. Шереметьева, «кажется, меньше всех был расстроен сам автор».
Еще одно путешествие в коммунистическое будущее совершают герои булгаковской комедии «Блаженство» (1933—1934). Это — антиутопия, по духу близкая к роману Е. Замятина «Мы» (1925). «Блаженство» — название страны будущего, где люди наслаждаются жизнью, не понимая или боясь понимать, что они лишены духовности и свободы. Счастьем граждан занимается Институт Гармонии, который «изучает род человеческий, заботится о чистоте его, стремится создать идеальный подбор людей».
Пьесу предполагал ставить московский Театр Сатиры, ленинградский Красный театр. Разумеется, такая пьеса выйти на сцену не могла. Вот как это выяснилось в Ленинграде (из письма Булгакова Попову): «Номер «Астории». Я читаю. Директор театра, он же постановщик, слушает, выражает полное и, по-видимому, неподдельное восхищение, собирается ставить, сулит деньги, говорит, что через сорок минут придет ужинать вместе со мною. Приходит через сорок минут, ужинает, о пьесе не говорит ни одного слова и затем проваливается сквозь землю и более его нет! Есть предположение, что он ушел в четвертое измерение.»
Театр Сатиры поступил по-иному: уговорил Булгакова переделать «Блаженство», убрав картины будущего и развернув картины прошлого — Москвы XVI века (в «Блаженстве» эти картины лишь мелькают, когда герой — инженер Рейн — проверяет свою машину времени). Булгакова эта идея увлекла, и он сделал комедию «Иван Васильевич» (1935), которую теперь знают все по очень популярному кинофильму Леонида Гайдая (1973), где превосходно играют Юрий Яковлев, Леонид Куравлев, Александр Демьяненко, Михаил Пуговкин... Но тогда комедию, которую театр встретил восторженно, Главрепертком изучал с большой опаской. Правда, ставить разрешил, но с поправками. О характере этих поправок дает представление вопрос, заданный одним из членов комитета и зафиксированный Еленой Сергеевной: «А нельзя ли, чтобы Иван Грозный сказал, что теперь лучше, чем тогда?»
Одновременно с «Иваном Васильевичем» работал Булгаков над пьесой совсем иного жанра — драмой «Александр Пушкин» («Последние дни»). Она была задумана еще в 1934 году для театра Е.Б. Вахтангова, наметившего спектакль к столетию со дня смерти поэта. Булгаков пригласил в качестве соавтора своего старшего друга Вересаева, известного пушкиниста, автора книги «Пушкин в жизни». Однако между соавторами вскоре возникло разногласие. Вересаев требовал строго следовать данным науки и осветить общественные условия гибели поэта. Булгаковская фантазия в эти рамки не умещалась; его интересовала психология действующих лиц, в которую невозможно было проникнуть без вымысла. Разногласие привело к тому, что Вересаев снял свое имя. Но дружеские отношения его с Булгаковым сохранились.
Пьеса необычна по замыслу: герой ее на сцене не появляется. Образ поэта создается отношением к нему действующих лиц и всей атмосферой пьесы. Основной тон намечается ремаркой перед первым действием — «За окном слышна вьюга». Вьюга — один из главных символов булгаковского творчества, начиная от «Белой гвардии», и происхождение его — пушкинское, что подчеркнуто эпиграфом к роману. В пьесе музыка вьюги слышна с начала до конца. Действие начинается песней Александры Николаевны Гончаровой на слова пушкинского стихотворения «Зимний вечер». Затем Битков, часовщик, он же тайный агент царской охранки, восхищаясь песней, жалуется на непогоду: «...на мосту иду, Господи! ...крутит! Вертит! И в глаза, и в уши!...» Так непогода и будет крутить до самого финала, когда гроб с телом поэта вынесут из дома на Мойке и под стон метели повезут в Святые горы. А Битков, сопровождающий гроб, будет повторять запавшие в душу слова: «Буря мглою небо кроет...» Сыщик, соглядатай, доносчик, душу которого заворожила пушкинская поэзия, — такой странный образ создал Булгаков. В словах Биткова, этого темного; жалкого человека, вдруг становится слышна какая-то боль о поэте и обо всех поэтах: «Да, стихи сочинял... И из-за тех стихов никому покоя, ни ему, ни начальству, ни мне, рабу Божьему Степану Ильичу... я ведь за ним всюду... но не было фортуны ему... как ни напишет, мимо попал, не туда, не то, не такие...» И тяжко Биткову теперь оттого, что вроде бы и он причастен к этой российской беде: «Только, истинный Бог, я тут ни при чем. Я человек подневольный, погруженный в ничтожество.»
На сей раз и «Александр Пушкин» прошел через театральную цензуру. И впереди Булгакову светили сразу три премьеры: «Мольера» во МХАТе, «Ивана Васильевича» в Театре Сатиры, пушкинского спектакля у Вахтангова. Такого еще не бывало. Но тревога не оставляла Булгакова и Елену Сергеевну. И надежда жила, и не верилось в праздник.
Новый 1936 год начался атакой власти на музыкальную культуру. 28 января в «Правде» — главном партийном органе — появилась статья «Сумбур вместо музыки», громящая оперу Д.Д. Шостаковича «Леди Макбет Мценского уезда». Это было началом очередной травли всей творческой интеллигенции.
Но пока превосходно прошли две генеральных репетиции «Мольера» и просто триумфально премьера 16 февраля. Занавес пришлось поднимать 22 раза! Зрителям не хотелось покидать зал. Аплодисменты не стихали, актеров и автора пьесы вызывали и вызывали...
А сразу же вслед за этим в газете театра «Горьковец» появились отрицательные отзывы о спектакле драматурга А. Афиногенова, писателя Ю. Олеши и других. «Мольер» еще идет, публика воспринимает спектакль с упоением. Но катастрофа уже ощутима в воздухе. 6 марта все та же «Правда» печатает редакционную статью о спектакле «Внешний блеск и фальшивое содержание». Это, как сразу сказал Булгаков, прочитав статью, означало конец не только «Мольеру», но всем другим его спектаклям. Что же произошло?
Уже в наши дни, когда стали доступными многие архивные секреты, выяснилась подоплека этой истории. Председатель Комитета по делам искусств при правительстве СССР П. Керженцев направил в Центральный комитет партии справку-донос, где анализ пьесы завершается следующим выводом: «Несмотря на всю зашифрованность намеков, политический смысл, который Булгаков вкладывает в свое произведение, достаточно ясен... Он хочет вызвать у зрителей аналогию между положением писателя при диктатуре пролетариата и при «бессудной» тирании Людовика XIV.»
Вопрос обсуждался на Политбюро Центрального комитета. Было принято предложение Керженцева: побудить театр «снять этот спектакль не путем формального запрещения, а через сознательный отказ театра от этого спектакля как ошибочного...» Отсюда и статьи в газете «Горьковец». На сей раз власти решили расправиться с драматургом руками его сотоварищей по искусству.
Друзья Булгакова и работники театров настоятельно рекомендовали ему выступить с покаянным письмом. А Елена Сергеевна записала в дневнике: «Не будет М.А. оправдываться. Не в чем ему оправдываться.»
Ни «Иван Васильевич», ни «Александр Пушкин» на сцену не вышли.
Осенью 1936 года Булгаков отказался от работы в Художественном театре. Елена Сергеевна так объяснила причину (в дневниковой записи): «После гибели «Мольера» М.А. там тяжело. «Кладбище моих пьес.»
Тогда Большой театр оперы и балета пригласил Булгакова на должность литературного консультанта. Главный дирижер театра С.А. Самосуд говорил: «Мы вас возьмем на любую работу. Хотите тенором?»
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |