Интерес к любому городу возникает уже с его названия и потом плавно перетекает к его географическому положению, комфортности проживания горожан, историческим событиям, достопримечательным местам. Известность города в немалой степени связана и с пребыванием в нём знаменитых личностей: поэтов, писателей, деятелей искусства и культуры.
Всё это предмет гордости горожан и формирует городской патриотизм, повышает интеллектуальный уровень. Во «Владике», как любовно называют свой город люди, открыты памятники А.С. Пушкину, М.Ю. Лермонтову, К.Л. Хетагурову, М.А. Булгакову...
Вот о Михаиле Афанасьевиче Булгакове мы и поговорим в этой книге. Можно сказать, что не так уж много времени он находился в городе на Тереке. Примерно два года. А между тем именно здесь произошло самое глобальное переломное событие в его жизни: бывший врач стал литератором, испытав первые радости драматурга в общении со зрителем.
В автобиографии М.А. Булгаков писал о Владикавказе: «...Жил в далёкой провинции и поставил на местной сцене три пьесы. Впоследствии в Москве в 1923 году, перечитав их, торопливо уничтожил. Надеюсь, что нигде ни одного экземпляра их не осталось... Не при свете свечки, а при тусклой электрической лампе сочинил книгу «Записки на манжетах»...» [6, т. 1, с. 479] «Затаённая мечта выйти на аплодисменты публики владела мной с детства», — признавался он С. Ермолинскому. [6, с. 573]
Вот и всё! Поэтому наша задача узнать как можно больше о жизни в «далёкой провинции» и первых литературных успехах будущего великого и необычного писателя Михаила Булгакова. Правда, путь к истине будет проходить через множество загадок, неясностей и недосказанностей. Таков тот переломный и важный период, который застал писателя во Владикавказе. Кстати, на это обращали внимание впоследствии и столичные булгаковеды. Приведём свидетельство Леонида Паршина из его книги «Чертовщина в Американском посольстве в Москве, или 13 загадок Михаила Булгакова»: «...Много загадок оставил нам М.А. Булгаков. Некоторые из них имеют особый характер. Проникнуть в них не позволяют ни архивные исследования, ни изучение биографии писателя, ни литературоведческие разработки, ни расспросы хорошо знавших Булгакова людей, ни другие традиционные методы работы...» [9, с. 4]
Но мы всё же попробуем и возьмём на вооружение именно факты, приведённые московским автором. И, кроме того, привлечём ещё одно направление, почему-то не очень уважаемое столичными авторами — поиски и находки краеведов. Ничего не поделаешь: ни писатель, ни его владикавказское окружение не оставили нам ответы на многие вопросы.
...Откровенно говоря, писать о пребывании М.А. Булгакова на берегах Терека мы никогда не думали и не хотели. На то были веские причины. И главная: не совсем корректно идти по следам первого исследователя и повторять даже при некоторых сделанных лично находках о давно сказанном, прокомментированном и устоявшемся в биографии писателя. Тем более, худо-бедно, но уже в первое время, когда творчеством Булгакова стали увлекаться и «наверху» разрешили писать о нём научные работы, в книгах стали появляться и сведения о пребывании писателя во Владикавказе.
В основном эти сведения булгаковедам поведала первая жена писателя Татьяна Николаевна Лаппа-Кисельгоф, проживавшая в Туапсе. Они значительно дополняли его ранние биографические произведения — «Богема» и «Записки на манжетах», — а порой и подвергали сомнению художественный вымысел писателя. Правда, цельной картины владикавказского периода Татьяна Николаевна реконструировать не смогла: пожилая женщина уже многое забыла, но и сохранённое ею и записанное Л. Яновской, М. Чудаковой, Л. Паршиным и др. позволило не покрыть туманом безвестности два года их жизни на Северном Кавказе. Кстати, очень важных в судьбе будущего всемирно известного писателя земли советской. При этом не надо забывать, что и сейчас возможны дополнения и порой изменения по поводу отдельных эпизодов их владикавказской жизни и деятельности. Как, например, в романе Юрия Слёзкина «Столовая гора», написанном хорошим русским языком, с привлечением интересных деталей и событий того времени, в котором почти вся литературоведческая рать видит в одном из героев — Алексее Васильевиче Турбине — Михаила Афанасьевича Булгакова. Весьма редкий случай, когда знаменитый писатель становится объектом литературного интереса в те годы, когда о его значении не ведали ещё ни он, ни его окружение!
Первым большим событием в изучении жизни и творчества раннего Булгакова явилась книга Д.А. Гиреева, талантливого учёного и известного писателя, доцента Северо-Осетинского госуниверситета им. К.Л. Хетагурова.
Его книге «Михаил Булгаков на берегах Терека», вышедшей в 1980 г., дал путёвку в жизнь Константин Симонов. Гиреев фактически совершил подвиг и привлёк к имени полузапрещённого в то время писателя массы читателей. К тому же, он нашёл в архивах ценные документы, которыми широко пользуются и поныне многие современные исследователи. Читатели, естественно, не придали значения манере изложения учёного, работавшего в жанре популярного литературоведения, а вот в мире булгаковедов к документальной повести, вышедшей в североосетинском издательстве «Ир», отнеслись довольно прохладно. И всё равно книга Гиреева оставалась единственным источником познания владикавказского периода жизни Булгакова и пользовалась среди читателей и библиофилов большим успехом. Вспоминается, как спустя некоторое время после её издания одному из авторов повезло участвовать в одной необычной акции. На сцене Северо-Осетинского Драмтеатра после спектакля мхатовцев «Мастер и Маргарита» Девлет Гиреев вручил актёрам свою книгу с автографом. В гримёрках, которые мы посетили, актёры, ещё не переодевшись, в гриме, с жадностью библиофилов листали её страницы.
А когда в журнале «Театр» (1987, № 6) были опубликованы документальные находки Г. Файмана в виде подборки газетной и журнальной хроники «Местный литератор Михаил Булгаков», у многих появилось твёрдое убеждение в том, что теперь требуется только лишь свести всё найденное в одну работу, и владикавказский период Михаила Булгакова будет изучен основательно. Ведь многое уже известно, подтверждено документами, найдены и первые газетные заметки, а ещё в середине 20-х писатель даже стал одним из героев романа, изданного в столице... Так решили мы, пока... не раздался телефонный звонок. Сусанна Николаевна Казарова, множество раз помогавшая в краеведческих поисках, и на этот раз, как всегда, обстоятельно и загадочно начала разговор:
— И вы, конечно, прочитали книгу Гиреева о Булгакове. Вещь замечательная, но, простите старого человека за дотошность, в одном месте я обнаружила досадную неточность. Она касается места, где речь идёт о проживании в Петровском переулке присяжного поверенного Туаджина Пейзулаева. Как вы думаете, удобно поправлять известного учёного?
— Ничего особенного, Девлет Азаматович был бы только рад этому. Жанр книги непростой — художественное произведение, но с привлечением документальных фактов и, вполне возможно, что какая-то неточность и прокралась на страницы книги...
Мысленно листаем страницы книги: вот военврач Булгаков, сдав раненых в госпиталь, не знает, к кому направиться во Владикавказе, и вдруг вспоминает голос жены Таси: «Запомни, Петровский переулок, 8». И здесь его встречает Татьяна Павловна Пейзулаева, которую попросила об этом их соседка Лариса Леонтьевна, двоюродная сестра жены, срочно выехавшая к мужу в Пятигорск.
— А знаете, почему я так настойчива? — спрашивает Казарова. — Дело в том, что Туаджин Пейзулаев не мог проживать в доме № 8 на Петровском. Потому что там в то время как раз проживала наша семья... И, кстати, дом-то был не двухэтажным, а одноэтажным.
И Сусанна Николаевна подробно расписала все дома и жителей этого небольшого переулка, замкнутого между проспектом Мира и улицей Ленина...
А вскоре в беседе с писателем Леонидом Паршиным Татьяна Николаевна Лаппа заявила, что у неё никогда не было сестры Ларисы Леонтьевны, проживавшей во Владикавказе, а Т. Пейзулаев являлся соседом Булгаковых, когда им дали комнату по улице Слепцовской!.. [9, с. 90]
Не секрет, что столичные исследователи, даже не страдающие снобизмом, снисходительно относятся к провинциальным коллегам: «Увольте... Какие Вам консультации, да ещё в академическом издании?» И порой серьёзно ошибаются. Особенно, если это касается такой деликатной темы, как история улиц и домов... Открываем первое советское собрание сочинений М.А. Булгакова в пяти томах. Итак, том первый (М., «Худ. лит.», 1989), страницы 192—193. Здесь помещены две фотографии. Подпись под первой: «Владикавказ (совр. г. Орджоникидзе). Здание, где в 1920 г. Булгаков работал в подотделе искусств Владикавказского Наробраза». Да, подотдел несколько раз менял свои адреса. Но когда в подотделе работал Булгаков, это учреждение располагалось на третьем этаже другого особняка на бывшем Александровском проспекте, построенного для местного коммерческого клуба, имевшего зал для концертов и хорошую библиотеку. Фотография этого особняка также помещена в первом томе с надписью: «Владикавказ (совр. г. Орджоникидзе), «Первый Владикавказский советский театр», где в 1920—1921 гг. шли ранние пьесы М.А. Булгакова».
В общем, издатели перепутали здание театра с бывшим коммерческим клубом. Досадно, что впоследствии поклонники творчества писателя будут приходить к так называемому театру и недоумевать, как в его небольшом уютном зале шли первые пьесы мастера!
Эстафету перепутанных названий приняли и авторы «Булгаковской энциклопедии» (Соколов Б.В. Булгаковская энциклопедия. — М., 2000). На стр. 203 фотография двухэтажного здания. К ней подпись: «Владикавказ. Летняя читальня в парке Трек. Здесь летом 1921 г. проходил диспут о Пушкине, в котором участвовал М.А. Булгаков».
У читателей нашего поколения подобные подпись и фотография вызвали бы снисходительную улыбку, а у краеведов — настороженность. В нескольких строчках здесь сразу две ошибки. Всё-таки диспут о Пушкине проходил не в 1921 г., а в июне—июле 1920 г. Ошибка вторая: Пушкинский диспут проходил, как известно, не в летней читальне Трека, а в Летнем театре, бывшем в дореволюционное время одним из самых оригинальных архитектурных строений не только городского парка и Трека, но и всего Владикавказа. Неизвестный архитектор создал его из дерева в мавританском стиле, и со стороны озера оно напоминало больше дворец из восточной сказки. Вначале построили два здания с венецианскими проёмами окон, увенчанных шпилями, а между ними расставили лавочки. Вскоре два здания соединили деревянными резными решётками и куполообразным строением.
В 30-е годы XX века здание подверглось незначительным переделкам: перед входом разбили цветник, установили скульптурную композицию — Ленин и Сталин, отдыхающие на лавочке, а также украсили вход надписью «Лекторий». Ибо летний театр уже построили в другом месте парка. Деревянные конструкции первого летнего театра не выдерживали сырой владикавказский климат и требовали постоянных ремонтов. Кстати, один из таких ремонтов произошёл перед известным Пушкинским диспутом, о чём пишет Юрий Слёзкин в романе «Столовая гора». Наконец, наступил момент (в начале 40-х годов XX в.), когда руководству парка надоело ремонтировать владикавказскую достопримечательность, и с ней навсегда расстались.
А в здании, пристроенном изящно к террасе Терека и выходящем прямо на площадку городского парка, действительно в разное время располагались читальня с газетами и журналами, бильярдная, помещение для игр в шашки и шахматы. А на первом этаже, выходящем уже к Треку, работали ресторанчик и администрация парка. Но это произошло в советское время. Причём, первый этаж был сложен из кирпича, а второй построили из дерева в виде большой веранды. Так что устанавливать здесь мемориальную доску, посвящённую знаменитому Пушкинскому диспуту, не придётся.
Неизвестно, будет ли когда-нибудь признана булгаковедами в качестве историко-литературного источника книга московского писателя Варлена Стронгина «Любовь Михаила Булгакова». (М., «Центр-полиграф», 2000). Если да, то владикавказский отрезок биографии писателя предстанет совершенно искажённым. Могут возразить: стоит ли обращать внимание на книги беллетристов, получивших широкую дорогу в современных частных издательствах, признающих, и то не всегда, только внутреннюю цензуру? Наверное, стоит, если книга издана в столичном издательстве и повествует о личности, интересующей немалую читательскую аудиторию, о чём говорит и солидный по нынешним временам тираж — 10 000 экземпляров!
Конечно, после знакомства с книгой Стронгина хотелось бы написать, что биографические неточности не умаляют достоинств работы автора, который решил поведать о судьбе первой жены писателя Татьяны Николаевны Лаппа-Кисельгоф. Но, честное слово, писать подобное не хочется. И не дают это сделать курьёзы и неточности. Если можно не обратить внимание на утверждение автора, что директора издательства «Ир» в г. Орджоникидзе уволили за издание книги Девлета Гиреева, или на встречу с дочерью издателя Казарова и владельца газеты «Терек» (где всё неправда, но кто об этом знает), то, когда речь идёт об истории города, всё же необходимо быть предельно правдивым, ведь пройдёт какое-то время, и придуманные писателем опусы могут стать цитатами в серьёзных книгах. Как, например, о никогда не происходившей встрече жён Булгакова и Кострикова-Кирова.
«Лия (такое имя придумал Стронгин Марии Львовне Маркус, жене Кирова) зачастила в театр, когда во Владикавказ приехали Сталин и Орджоникидзе на открытие Съезда народов Терека, где была провозглашена Горская Автономная республика...
— Сергей (С.М. Киров — авт.) приходит домой очень поздно, — сказала Лия Тасе, — он пишет доклад Сталину.
Тася изменилась в лице:
— Мой отец сам писал доклады, отчёты. Странный нарком национальностей Сталин, очень странный, если не может сам написать доклад...» [11, с. 285]
И далее, прочитав подобные открытия, уже не удивляешься другим... придуманным: что Серёжа опытный журналист и в тюрьме начал писать повесть о любви, а «Сталин учился лишь в грузинской духовной семинарии, путает Гоголя с Гегелем». [11, с. 285]
Согласно так называемой свободе слова, нынче в книгах можно придумывать что угодно и как угодно. Поэтому, почему бы не затащить на страницы фолианта почти в 500 страниц затасканную историю, правда, в своём изложении: «У осетин удивительное желание найти своё родство с именитыми людьми, видимо, вызванное вековой отсталостью. Здесь поговаривают, что настоящая фамилия Сталина Джугаев и отец его осетин княжеского рода, только мать грузинка». [11, с. 324] Оказывается по Стронгину, у Булгакова были планы «написать историю Ленинского бульвара, некогда Нестеровского, а потом Александровского, но он не решился».
И правильно сделал, ибо Ленинского бульвара никогда во Владикавказе не существовало, так же, как и бронзового памятника Александру I, «красовавшегося у входа на Александровском проспекте». [11, с. 254] Жаль, конечно, нагружать будущих историков Владикавказа подобными нелепостями — ведь будут рыться в архивах и опрашивать старожилов, где стоял бронзовый царь... Ну ладно, и это можно простить. Но вот зачем причислять несуществующий монумент к высокому искусству и придумывать монолог Булгакова. Он говорит жене: «...Я мог бесконечно смотреть на памятник Александру во Владикавказе. Это — Искусство. Настоящее. Оно не умирает. Может кому-то нравиться, кому-то — нет, но человеку, понимающему в творчестве толк и не делящему людей на пролетариев и буржуев, памятник Александру будет приятен всегда, если, увы, его когда-нибудь не снесут и не поставят на его месте аляповатую фигуру Маркса или Ленина...» [11, с. 380]
Кстати, для любопытных: памятник Карлу Марксу в столице Северной Осетии на проспекте так и не поставили, а первый монумент В.И. Ленину воздвигли по проекту известного скульптора В.В. Козлова! Не хочется относить всё это к столичному снобизму (подумаешь, история какого-то кавказского города), и всё же трудно понять: неужели «беллетристы» могут так неряшливо относиться к историческим фактам, тем более, если они чуть ли не на каждой странице подчёркивают достоверность своей книги?
Не обошёл вниманием Стронгин и знаменитый Пушкинский диспут, устроенный пролетарскими поэтами, редактором газеты «Коммунист» Астаховым, а потому предложил обогатить булгаковедение. Оказывается, оппонентов — М.А. Булгакова и Б.Р. Бёме — должен был поддержать ещё один известный в городе человек... «Все с надеждой смотрели на Александра Тихоновича Солодова — друга Кирова, Куприна и самого блестящего в городе фельетониста, который за свой фельетон «Смех и слёзы» долгое время преследовался полицией. Но Солодов лишь криво улыбался, видимо, понимая, что собравшимся не совладать со стоящими у входа красноармейцами, и судьба диспута предрешена». [11, с. 319]
Всё верно: Солодов — большой друг Кирова и блестящий фельетонист, но ни на красноармейцев, ни на пролетарских поэтов повлиять в 1920 году он не мог, потому что ещё в апреле 1914 г. застрелился в редакции газеты «Терек». Об этом печальном факте писал Девлет Гиреев в романе «Гибель Фемиды» (Оржоникидзе, «Ир», 1983, с. 3).
Спорить с издательством «Центрполиграф» о том, что произведение Варлена Стронгина «Любовь Михаила Булгакова» выделяется в ряду жизнеописаний Михаила Булгакова оригинальностью замысла и увлекательной формой подачи материала, бесполезно, но отметить ещё раз весьма приблизительное, скорее неверное, представление о пребывании М.А. Булгакова и его первой жены Т.Н. Лаппа во Владикавказе в 1920—1921 гг. — необходимо!
Поэтому желание представить, как всё происходило в действительности, и является основной задачей этой книги. Авторы предлагают читателям не повествование о владикавказском периоде мастера и не «краеведческие атрибуции», а владикавказские загадки М.А. Булгакова. Поверьте! Их немало!
И это ещё не всё. Известный журналист и писатель Андрей Шарый в интересно написанной книге «Четыре сезона» (М., «Новое Литературное обозрение», 2006) смело, хотя и тактично, попытался разобраться в огромной популярности творчества М.А. Булгакова, нахлынувшей на писателя в постсоветский период: «...Булгаков совершенно не случайно стал кумиром советской интеллигенции через четверть века после смерти, во второй половине шестидесятых, по замечанию Мариэтты Чудаковой, «на излёте общественного подъёма, переходившего в судорогу». Либералы искали объект поклонения, при этом символу веры приписывали те ценности, в которых сами нуждались, этим ценностям в лице Булгакова и поклонялись. Поэтому нечего удивляться сейчас при взгляде на московские афиши: театры торопятся ставить «Мастера...» и Мольера, потому что пришло новое судорожное время...»
«Объект поклонения» получился ко времени, благодаря чему все сумели рассмотреть неординарный талант и творчество писателя, не востребованного до сих пор. При этом служители «правящей идеологии» стараются усилить в нужном направлении его пьесы и романы. Здесь особенно стараются «поддать жару» кинематографисты, понимающие влияние центральных телеканалов на людей, никогда не державших в руках ни одной книги писателя...
Один умный человек как-то не без сарказма сказал, что гениальный писатель — это не тот, кого читают, а тот, кого экранизируют. «В яблочко» — примеров тому хватает — попадало это высказывание и в эпоху советского прошлого, когда наша страна пышно позиционировала себя как «самую читающую в мире». И особенно актуально оно для сегодняшней, постсоветской России. «Кина» в стране много — но до тошноты неталантливого. И поэтому каждое появление на телеэкране действительно хорошей экранизации действительно выдающегося литературного произведения (не говоря уже о книгах великих, культурных) становится для нас, зрителей, глотком горного воздуха.
Владимир Путин принял верное решение, назначив во время избирательной кампании главой своего штаба не чиновника, занимающего высокое кресло, а известного режиссёра Станислава Говорухина. И телезрители главного российского канала за два дня до выборов (2012) и в день их проведения увидели премьеру телесериала по роману М.А. Булгакова «Белая гвардия», поставленного режиссёром Сергеем Снежкиным. Что, наверное, отнюдь не было случайным совпадением. Значимость этого телепроекта подчеркнуло и посвящённое ему солидное телешоу, которое вёл вездесущий и умный Владимир Соловьёв.
Что бы там ни говорили об этом фильме сами участники его необычайной телепрезентации — представители московской элиты — и несколько изумлённый таким вниманием к его картине режиссёр, но миллионы российских телезрителей (и в числе их — жители Владикавказа) смотрели его взахлёб. Забыли, прильнув к экранам телевизоров, о «сюрпризах», которые не устаёт преподносить нам наше непутёвое ЖКХ, и о гуляющей в народе горькой шутке: прежде чем проводить в стране модернизацию, надо сначала научиться счищать снег и лёд с тротуаров. Забыли о газовиках, которые взвинчивают и взвинчивают для нас, потребителей, цены на голубое топливо, совершенно перестав при этом заботиться о том, чтобы в наших квартирах и домах своевременно проводились ревизии «на предмет» технической безопасности газовых приборов (а в разных регионах России то и дело гремят взрывы бытового газа, унося человеческие жизни).
Забыли о том, что вчера ещё в магазине бутылка подсолнечного масла стоила 54 рубля, а сегодня — уже 60, а цена пачки «Геркулеса» поднялась с 35 рублей до 40... Забыли и простили чиновникам их старания во что бы то ни стало угодить во время президентской избирательной кампании «высокому начальству», которое и без их усилий победило бы на выборах с ощутимым перевесом в голосах избирателей — ибо попросту нет на данный момент в России равнозначной и достойной альтернативы этой кандидатуре...
«Белая гвардия» напомнила, что нет на просторах нашей огромной страны ничего важнее стабильности и спокойствия. Иначе полетит всё в тартарары, несть числа будет в стране человеческим трагедиям, а её «столичный город» превратится, в угоду борцам за власть, в арену кровавых столкновений...
Должны признать, что экранизацию романа Булгакова мы с интересом посмотрели прежде всего потому, что многие булгаковеды считают, что «Белую гвардию» писатель создал именно во Владикавказе. Откуда у них подобные сведения — сказать трудно. Да, в письмах из Владикавказа двоюродному брату Константину Булгакову Михаил Афанасьевич сообщает, что пишет роман — «единственную за всё это время продуманную вещь». Но какой роман — до сих пор неизвестно.
Однако проведя несложный литературоведческий анализ, можно понять, что «Белая гвардия» написана Булгаковым в одном стиле с «Записками на манжетах». А это произведение (большая его часть, по крайней мере) создавалось у нас, в городе на Тереке. Об этом говорят и некоторые другие аналогии (и упоминание в тексте «замка Тамары», и описание тифозного кризиса, случившегося с автором во Владикавказе, и его чудесное выздоровление, совсем как у Алексея Турбина).
Но несмотря на то, что телефильм пропитан мощной булгаковской энергетикой, заставляет о многом задуматься, почувствовать себя чище и возвышенней, приподняться над окружающей обыденностью и пошлостью, несмотря на добротный актёрский ансамбль, нам не даёт покоя одна сверлящая мысль: имеет ли право режиссёр экранизации так ощутимо отступать от авторской концепции — особенно если речь идёт о произведении, признанном классикой всемирной литературы?
Претензии — не к отдельным, а потому допустимым режиссёрским вольностям в изображении героев: они, наверное, неизбежны для любой экранизации. Но зачем понадобилось полковника Малышева показывать рыцарем без страха и упрёка, воином, до конца преданным присяге, вплоть до совершения самоубийства, тогда как в романе он типичный приспособленец, заготовивший заранее гражданскую одежду для побега и сбривший усы, чтобы выглядеть гимназистом? Какая такая идея владела сценаристами, когда они заставили Алексея Турбина застрелить петлюровского полковника Козырь-Лешко? Акт, достойный воина Гарибальди. Но в таком случае зачем было героя укладывать в постель с любовницей прапорщика Шполянского Юлией Рейсс? Очень эффектно, но не по-булгаковски.
Русаков — сын библиотекаря, поэт, друг Шполянского (и сифилитик) — во время петлюровского парада взбирается на высокий фонтан напротив памятника Богдану Хмельницкому и вдохновенно читает стихи, за что получает смертельный удар петлюровской саблей. Это — согласно телефильму. А на страницах «Белой гвардии» всё совсем по-другому. Фонтан, если кто помнит, выбирают местом для проведения своей смелой акции не кто иные, как большевики, от которых изумлённые киевляне слышат: «Червонный прапор — символ свободы!», «Хай живут Советы рабочих, селянских и казачьих депутатов!», «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!».
Нет, поэт у Булгакова в этой сцене тоже присутствовал. Только вот когда он услышал большевистские призывы, то с жаром кинулся... скидывать ораторов с импровизированной трибуны. Но толпа поверила не ему: «Но одно тебе скажу, Карась, молодцы большевики. Клянусь честью — молодцы», — послышалось в толпе.
Ответ на вопрос, почему подобную динамичную сцену так исказили в телефильме, очевидно, можно найти в финале сериала. Алексей Турбин подходит к величественной скульптуре святого князя Владимира, держащего в правой руке крест, а в левой — княжескую шапку. Внизу виднеются втягивающиеся в центр города обозы красногвардейцев. И вдруг на бронзе памятника сверкает россыпь огоньков от пуль. Большевики стреляют в символ Киева! Хотя у Булгакова на эту сцену нет и намёка.
Да, понятно — дань времени и его конъюнктуре... Но какое бы время ни было в стране, хотелось бы пожелать кинематографистам переносить на экран произведения классиков бережно и правдиво. Так же, как это сделал в своём великолепном оскароносном фильме «Война и мир» Сергей Бондарчук...
Булгакова цитируют, ставят на театральной сцене, экранизируют, порой додумывают художественно. И для того, чтобы этого не произошло с его владикавказским периодом, авторы постарались правдиво рассказать о нём на страницах этой книги...
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |