Несмотря на то, что в российском литературоведении как-то робко рассматривается владикавказский период Михаила Булгакова, не признать рождение на берегах Терека драматурга, написавшего для первого Владикавказского советского театра 4 пьесы, из которых 3 поставлены на его сцене — просто невозможно. Хотя и созданные, как утверждают, ради куска хлеба и потом уничтоженные автором, они между тем имели огромный сценический успех.
Якобы ради «куска хлеба» будущий писатель занимался и журналистикой, которой, кстати, он основательно тоже занялся во Владикавказе. Но это именно журналистика и во Владикавказе, и позже в Москве познакомила бывшего военврача деникинской армии с процессом и тайнами творчества, а в газете «Гудок» свела скромного литобработчика с представителями блестящей плеяды русской советской литературы: И. Ильфом, Е. Петровым, В. Катаевым, Ю. Олешей. И в его фельетонах исследователи уже находили немало параллелей с фрагментами повестей и романов мастера.
Конечно, поднятая булгаковедом Г. Файманом владикавказская хроника, взятая в основном из местной газеты «Коммунист», использовалась для литературоведческого анализа работы «Записки на манжетах» и рассказа «Богема». [5] И всё же из биографии писателя убрать тот факт, что после тяжёлой болезни, опираясь на палку и под ручку с супругой Татьяной Николаевной Михаил Булгаков пришёл устраиваться на работу не в больницу, а в редакцию местной газеты (по-видимому, в только созданный «Коммунист») — говорит о многом. Не можем утверждать: можно ли верить страницам романа его друга и будущего начальника Юрия Слёзкина, но уже в то время известный русский писатель так представил эту картину: «В редакции на месте редактора сидел юноша с бородой, в бурке, с револьвером — член ревкома.
— До прихода законной власти газета поступила в распоряжение временного революционного комитета, — говорит он, сверля глазами Алексея Васильевича. — Старые сотрудники могут оставаться на своих местах, если... — Юноша смотрит на свой револьвер. Алексей Васильевич тоже смотрит на него: — Да, конечно, если...
Объявлены вне закона только те, кто эвакуировался с Добрармией. Остальные будут амнистированы. Алексей Васильевич в окно видит Столовую гору, за Столовой горой — Казбек. Улыбочка всё ещё не оставляет углы его губ. Любезная, смущённая, лукавая улыбка.
Алексей Васильевич съёживается. В улыбке его сейчас только любезность... Но внезапно лицо юноши расплывается. Всё его чёрное бородатое лицо сияет, глаза из-под сросшихся бровей смотрят смущённо, по-детски. Он заканчивает: «Я тоже поэт... Осетинский поэт... Авалов...» Улыбка явственней играет на губах Алексея Васильевича. Они протягивают друг другу руки. На столе между ними всё ещё лежит револьвер...» [12, с. 40]
Алексей Васильевич Турбин (!), персонаж романа Слёзкина, давно ассоциируется с М.А. Булгаковым, и автор никогда не встречал на это возражений с его стороны. Но вот после встречи с юношей-комиссаром у Булгакова была встреча и с настоящим редактором первой настоящей советской газеты, появившейся после прихода во Владикавказ в конце марта 1920 года Красной армии.
30 апреля 1920 г. председатель ревкома Терской области В. Квирквелия подписал постановление Терского облревкома о создании редколлегии газеты «Коммунист» (в целях «широкого и планомерного проведения программы РКП), во главе с Борисом Этингофом, руководителем Пролеткульта и заведующим отделом народного образования областного ревкома, и редактором Георгием Александровичем Астаховым, одновременно возглавлявшим Кавказский отдел Российского телеграфного агентства (РОСТА, ныне ТАСС), будущим видным советским дипломатом. [8, с. 412—413] Тогда Булгаков, вероятно, с удовольствием узнал, что Астахов — его земляк по Киеву.
Но блестяще образованный выпускник Московского университета повёл себя с земляком как фанатичный партийный товарищ, доставивший ему немало неприятностей на страницах своей газеты, особенно когда привлёк в редакцию завистливого и коварного репортёра Вокса. «Выразителями мещанской обывательщины, «душками» девиц и дам явились на диспуте адвокат Бёме и литератор Булгаков». Подобными высказываниями, и ещё покрепче, полны страницы «Коммуниста». Но это никак не повлияло на участие Булгакова в газете. Он публиковал на её страницах рецензии на спектакли и письма в редакцию. В одном из них Булгаков обвинил самого Вокса, не знавшего, что квартет музыкантов не мог исполнять сонату Моцарта, в музыкальной безграмотности. И не преминул посоветовать: «Смелость у И. Вокса несомненно имеется, но поощрять Воксову смелость не следует. Михаил Булгаков...» [5, с. 145] Более того, за месяц до своего окончательного отъезда из города Булгаков публикует на страницах «Коммуниста» фельетон «Неделя просвещения», в котором откровенно издевается над красным командованием, решившим просвещать малограмотных красноармейцев классической музыкой. При этом самолично принимал активное участие в «неделе просвещения», читал доклад в театре перед красноармейцами. Правда, в рассказе «Богема» он почему-то, вероятно, для художественного динамизма, решил сообщить: «Фельетон в местной владикавказской газете я напечатал и получил за него 1200 рублей и обещание, что меня посадят в особый отдел, если я напечатаю ещё что-нибудь похожее на этот первый фельетон...» [6, т. 1, с. 466—467]
Однажды мы задумали создать экскурсию «Владикавказские адреса Михаила Булгакова». Но вскоре поняли, что определить, где находились первые советские учреждения в городе, практически невозможно. Здесь мешали и уничтоженные в домоуправлениях домовые книги 20—30-х годов, и частые перемещения учреждений по разным зданиям. А вот в случае с местонахождением редакции газеты «Коммунист» помог известный архитектор П.П. Шмидт, вернее, его мастерство. Банковское здание «Общества взаимного кредита» на углу проспекта Мира (Александровского) и улицы Горького (Евдокимовская) было хорошо и давно знакомо владикавказцам, и в редакции «Коммуниста», давая объявления, обязательно указывали: «Редакция находится в бывшем доме «Общества взаимного кредита». Наверное, уже из области мифологии то, что газета «Коммунист» вышла, когда бывший врач пришёл устраиваться на работу, а прекратила своё существование в мае 1921 г., когда Михаил Булгаков навсегда решил покинуть берега Терека. «В редакции, — писал автор «Записок на манжетах», — под винтовой лестницей свил гнездо цех местных поэтов». По этой лестнице можно пройти и сейчас.
Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |