Если даже в столичном Киеве наступило время беззакония, то остальная территория возрожденной Петлюрой Украинской Народной Республики погружалась в хаос. Харьков уже брали большевики, в Екатеринославе хозяйничали махновцы, на Донбасс прорвались русские белогвардейцы: отряд генерала Май-Маевского взял под контроль район Юзовки, «перехватив все пути, идущие с севера и запада к Донецкому каменноугольному бассейну...»1. Наконец, украинские атаманы, что выдвинулись во время петлюровского восстания, думали, стоит ли им подчиняться слабому правительству в Киеве, или переметнуться к большевикам? А может, самим стать самостийными государями в своих уездах?
Тем временем на территории, которая все-таки контролировалась властями УНР, начинались дела страшные.
Во время петлюровского восстания украинские войска заняли Житомир: «...к концу декабря город оказался наполненным массой вооруженных повстанцев-крестьян в числе семи — семи с половиной тысяч»2. Эти солдаты были объединены в несколько полков — Житомирский, Черняховский, Левковский. Однако дисциплина в полках была слабой, единая военная организация отсутствовала. Одними полками управляли командиры, другими, по «демократической» традиции еще 1917 года, — выборные солдатские комитеты3. Таким образом, «город фактически оказался во власти недисциплинированной и неорганизованной массы вооруженных людей»4. Снабжения не было, и солдаты начали организовывать «реквизиции», которые превратились в обыкновенные грабежи. Недовольных арестовывали. Сначала жертвами стали паны, прежде всего помещики. Но богатые паны быстро закончились, наступила очередь евреев. Сыны Израиля издавна держали в своих руках торговлю в Житомире. Значит, их легко было обвинить в спекуляции и саботаже. Эти обвинения стали привычными еще с 1917 года, когда волнения по этому поводу начинались то на одном, то на другом конце Украины. Так, в Елизаветграде в поисках будто бы спрятанных «жидами» продуктов обыскали даже еврейское кладбище.
Однако житомирский погром был невольно спровоцирован местными большевиками, которые решили захватить власть в городе. 5 января большевистский ревком занял почту, телеграф, телефонную станцию, вокзал, здания банков. Но его опора была довольно шаткой: солдаты легко поддавались как большевистской, так и петлюровской агитации. Когда 7 января в город вступили войска Директории под командованием атамана Александра Палиенко, «большевизированные» солдаты или разбежались, или перешли на сторону петлюровцев. Сам Палиенко5, овладев городом, заявил, что большевистское восстание — «дело рук жидов», и это «жидам» даром не пройдет.
В Житомире погром начался ранним утром 8 января. У евреев многих городов и местечек были отряды самообороны, «еврейские боевые дружины», которые в 1917-м — начале 1918-го сдерживали погромщиков. Но немцы и украинские власти еще весной 1918-го самооборону распустили6. Тогда это был шаг разумный: в нормальном государстве за порядком следят полиция и жандармерия (при гетмане — державная варта), еще одна вооруженная сила не нужна. Но теперь государственной власти фактически не стало, Директория просто не смогла и не успела ее создать. В Екатеринославе евреи сумели возродить самооборону, в большинстве местечек — нет.
В Житомире попытки вооруженного сопротивления были. 8 января в «центре города, на площади, на Бердичевской, Киевской, Михайловской улицах слышалась почти непрерывающаяся ружейная и револьверная стрельба»7. Но украинские повстанцы были и многочисленнее, и лучше вооружены. Им сочувствовали многие местные жители. Дворники и прислуга из богатых еврейских домов стали наводчиками, указывали погромщикам, куда им идти и где хозяева прячут ценности. Крепкие двери магазинов и лавок взрывали бомбами и ручными гранатами.
Погромщики носили солдатские шинели, каски или папахи с красными шлыками, а то и обычную крестьянскую или мещанскую одежду. Они вытаскивали из разоренных лавок мешки, узлы, коробки с добычей. Что не могли взять с собой, выбрасывали на улицу: «Стоявшие тут же группы женщин, подростков и детей жадно набрасывались на добычу и уносили ее»8. Солдаты, бабы, дети тащили дамские платья, куски дорогой материи. Кто-то тащил красивое розовое одеяло, «конфискованное», очевидно, у какой-то богатой еврейки. Прямо на улицах мещане спокойно сортировали награбленное, разбирали товары, «некоторые из них даже примеряли фуражки»9. Никто никуда не спешил, ведь полиции не было, некому было прекратить погром. И все в городе это прекрасно понимали.
В первые дни больше грабили, редко насиловали, еще реже убивали. Озлобления пока не было, преобладала страсть к легкой добыче. Евреи только печально стояли у ворот своих домов и лавок и наблюдали, как погибает нажитое добро. Но постепенно погромщики входили во вкус. И вот уже какой-то молодой солдат в каске «гнал перед собой по Киевской улице старика-еврея и беспощадно избивал его нагайкой»10. На улице «подозрительных» останавливали, проверяли документы: не еврей ли? Арестованных евреев били жестоко, некоторых расстреливали. Даже не за попытку сопротивления — просто погромщику мог не понравиться ответ еврея на какой-нибудь вопрос.
Комендант Житомира Дмитренко лично участвовал в погроме. Он приходил в самые богатые еврейские дома и не стеснялся подписывать своим именем ордера на обыск. Разумеется, обыск оборачивался обычным грабежом. С такими ордерами «законно» конфисковывали ценности, вынимали даже серьги из ушей. Среди погромщиков встречались люди, как тогда выражались, «полуинтеллигентные». Бывали случаи, когда один из погромщиков садился за рояль и начинал играть, так что грабеж продолжался под музыкальный аккомпанемент11.
Иногда погром приобретал удивительные формы. Какой-нибудь «честный» грабитель выдавал своим жертвам удостоверение вроде охранной грамоты: «Обыск произведен, и ничего не найдено. Сечевик Андреевский». Такую расписку получила некая Ганя Пхасис, что проживала в Житомире на Илларионовской улице.
Погром продолжался шесть дней, с 8 по 13 января, и закончился, когда грабить стало уже нечего12. Впрочем, в марте 1919-го петлюровцы устроят в Житомире еще один погром.
Директория учредила комиссию по расследованию погрома, но виновные не были ни выявлены, ни наказаны, да это было бы и невозможно. Как судить население целого города да еще солдат нескольких полков? К суровым методам восстановления дисциплины вроде децимации13 в украинской армии не прибегали.
Примечания
1. Деникин А.И. Очерки русской смуты. Кн. 3. Т. 4. С. 441, 442.
2. Книга погромов. Погромы на Украине, в Белоруссии и европейской части России в период Гражданской войны 1918—1922 гг.: сб. документов. М.: РОССПЭН, 2007. С. 13.
3. Там же.
4. Там же. С. 14.
5. Составители «Книги погромов» ошибочно приписали эти слова и сам погром Николаю (Миколе) Палиенко, бывшему поручику русской армии, в начале 1919-го — сотнику армии УНР. Николай был личностью колоритной, а его участие в погроме прекрасно вписалось бы в историю антисемитизма на Украине и в Европе, ведь в 1943—1944-м он стал штурмбаннфюрером в дивизии СС «Галичина». Он погиб в знаменитом сражении под Бродами, где советскими войсками была уничтожена большая часть этой украинской эсэсовской дивизии. Однако зимой 1919-го Николай Палиенко сражался на другом фронте — воевал с поляками в Галиции. Погром в Житомире начал брат Николая, Александр Палиенко, чья биография до сих пор мало исследована.
6. Сами евреи также не были едины в вопросе о создании еврейских дружин. Так, влиятельная еврейская партия Поалей Цион (партия рабочих-сионистов) противилась созданию таких отрядов — будто бы это могло озлобить всех врагов евреев и спровоцировать погромы.
7. Книга погромов. С. 23.
8. Книга погромов. С. 23.
9. Там же. С. 24.
10. Там же. С. 25.
11. Там же. С. 27.
12. Книга погромов. С. 28.
13. Децимация — казнь каждого десятого в воинском подразделении.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |