Повстання

«Хай буде тьма!» — сказав наш бог земний.
І стала тьма, запанував хаос,
Немов перед створінням світу. Ні, ще гірше...

Леся Украинка

На вооруженную борьбу с немецкими оккупантами поднялись не русские офицеры, профессиональные военные, а именно украинские крестьяне. Горожане в большинстве своем и не помышляли о вооруженном сопротивлении германцам. Сытая неволя лучше голодной свободы.

Зимой 1917—1918-го на всю многомиллионную Украину воевать готовы были только несколько тысяч идейных и пассионарных гайдамаков и большевиков. Остальные были счастливы вернуться домой, ограбить и выгнать помещиков и зажить так, как только мечтали: без власти, без начальников, без панов. И зажили. Та зима была голодной в Петрограде, страшной в Киеве, а народ деревенский наслаждался изобилием (в 1917-м был богатый урожай) и свободой.

В конце февраля 1918-го отряд Всеволода Петрова наступал на Киев. Проходили мимо села, где народ гулял на деревенской свадьбе. Крестьяне пригласили солдат присоединиться к веселью и очень удивились, узнав, что солдаты идут воевать. Какая война? Она же давно закончилась! Поразительно, но еще в марте 1918-го, на II Всеукраинском съезде советов, по словам Антонова-Овсеенко, «крестьянские депутаты вначале были настроены явно против борьбы с немцами»¹.

Немцы очень скоро разбудили патриотизм украинцев. Даже самая дисциплинированная оккупационная армия рано или поздно станет ненавистна местному населению. Сначала немцы вели себя корректно, за продовольствие платили марками, потом — карбованцами, но постепенно почувствовали себя хозяевами в богатой славянской стране. Хлеб, сало, домашнюю колбасу могли забрать просто так, по праву сильного.

После победы Скоропадского русские, польские, украинские помещики начали возвращаться в свои имения. Отбирали назад «социализированную» землю. Требовали от крестьян компенсации за разграбленные дома и разбитые окна. Если мужики землю не отдавали, в село приходили немецкие каратели и наводили свой порядок. Крестьян пороли шомполами, зачинщиков расстреливали. Даже гетманский министр должен был признать, «что немцы самым беспощадным образом грабят Украину, берут и скупают всё, что можно»². Уже в мае 1918-го крестьяне во многих селах Полтавской губернии «вынесли постановления о том, чтобы истребить всех, кто ездил в Киев избирать гетмана»³.

Немцы не ожидали сопротивления. Украина была для них громадным курортом, где можно было отдыхать от тягот мировой войны. Товарищи на Западном фронте должны были завидовать им. Там, во Фландрии, в Пикардии, в Артуа и Шампани, был ад: газовые атаки, наступление сотен английских танков, сотен тысяч английских, французских, американских солдат. Пока немцы погибали в окопах Западного фронта, их собратья на Украине закусывали малороссийским салом самогон, конфискованный у подольских, волынских, полтавских селян. И селяне вспомнили наконец, что это те самые германцы, что еще недавно травили их газами, расстреливали из пулеметов, вспарывали животы штыками.

Я давно заметил, что нынешний интеллигентный читатель испытывает скуку, как только речь заходит о крестьянах. Если читатель успел окончить вуз в далекие советские времена, то при словах «крестьянин», «селянин», «мужик» в его памяти воскреснут поездки «на картошку», позднесоветская деревня. Самые энергичные и работящие давно разъехались по городам, остались-де алкоголики и тунеядцы. «Что это был за колхоз, в котором собрались словно бы вредители...» — скажет герой повести «Старикова гора» советского писателя Николая Никонова.

Но это еще что! Постсоветская деревня намного хуже. Сколько там алкоголиков и наркоманов, которые не хотят, да и не могут трудиться даже за хорошие деньги. «Деревенскими андроидами» называет их герой романа «Блуда и МУДО» современного русского писателя Алексея Иванова.

Так вот, ничего общего не имела со всем этим безобразием украинская и великорусская деревня столетней давности. Жизнь кипела в многонаселенных и богатых селах, деревнях, хуторах. Украина, как и Россия, оставалась страной сельской, аграрной. И в этом не слабость ее была, а сила. Богатые земли Полтавщины, Херсонщины, Северной Таврии, Екатеринославщины кормили миллионы людей — трудолюбивых, энергичных, смелых и довольно воинственных. Едва ли не в каждой крестьянской семье была винтовка, привезенная с войны, во многих деревнях еще и пулеметы, а в некоторых — даже трехдюймовые орудия. Большевики уже летом 1918-го наладили контрабанду оружия — этим занимались советские части, расположенные у нейтральной полосы. Так, только 1-й полк червонного казачества за июнь—июль переправил украинским повстанцам 1700 винтовок, 22 «тяжелых» (станковых?) пулемета и 1500 ручных гранат⁴. Кроме того, в стране вовсю перепродавали оружие, вывезенное солдатами с фронтов мировой войны. Стоило это оружие копейки. Еще в феврале 1918-го на вокзале Харькова можно было купить даже пушку. Трехдюймовое оружие отдавали всего за тысячу рублей, за дополнительную плату продавали лошадь с упряжью и снаряды: «...оружие можно было легко и дешево приобрести в любом количестве»⁵. И всем этим вооружением селяне, недавно вернувшиеся из окопов, прекрасно умели пользоваться. «В деревнях имелось достаточно великолепного боевого элемента, готового к действиям. Но была острая необходимость в хорошем организаторе»⁶, — писал анархист Петр Аршинов.

Организаторы появились скоро. Еще в марте 1918-го с немцами отважно сражался отряд бывшего прапорщика Федора Гребенко. Весной сила была на стороне немцев, крестьяне воевать не хотели, и Федор ушел в партизаны. Но уже в июне за оружие взялось чуть ли не все мужское население Таращанского уезда (Киевщина). Повстанцы убивали немцев и сторонников гетмана, восстанавливали «революционную» власть — власть Центральной рады в деревнях и селах. Наконец, Гребенко спланировал и организовал взятие уездного местечка Таращи: шестьсот повстанцев скрытно окружили местечко и неожиданно ворвались в него с разных сторон. Власть гетмана в уезде пала.

Восстал и соседний Звенигородский уезд. В Звенигородке стоял немецкий гарнизон, и у повстанцев, кажется, не было шансов его одолеть. Еще недавно даже красногвардейцы и солдаты регулярной (хотя и разложившейся) армии бежали, едва заслышав о приближении германцев. Но летом 1918-го обстановка круто переменилась.

Вспомним бессмертный роман Михаила Булгакова. Революция заставила разочароваться в народе даже народолюбцев-кадетов, таких как Вернадский, а Михаил Афанасьевич и до революции в народ не особенно верил. Тем более в народ украинский. Однако он, быть может, лучше других показал, что страх перед непобедимыми немцами исчез именно у селян.

Каждое утро домовладелец Василиса покупал молоко у некой Явдохи, красивой тридцатилетней крестьянки. Обычное вроде бы дело. Но грозным предзнаменованием будущей петлюровщины стал один из утренних визитов украинской молочницы.

«Раненько, раненько, когда солнышко заслало веселый луч в мрачное подземелье, ведущее с дворика в квартиру Василисы, тот, выглянув, увидал в луче знамение. Оно было бесподобно в сиянии своих тридцати лет, в блеске монист на царственной екатерининской шее, в босых стройных ногах, в колышущейся упругой груди. Зубы видения сверкали, а от ресниц ложилась на щеки лиловая тень. <...>

— Смотри, Явдоха, — сказал Василиса, облизывая губы и кося глазами (не вышла бы жена), — уж очень вы распустились с этой революцией. Смотри, выучат вас немцы. <...>

Широкая лента алебастрового молока упала и запенилась в кувшине.

— Чи воны нас выучуть, чи мы их разучимо, — вдруг ответило знамение, сверкнуло, сверкнуло, прогремело бидоном, качнуло коромыслом и, как луч в луче, стало подниматься из подземелья в солнечный дворик. <...>

— Разучимо? А? Как вам это нравится? — сам себе бормотал Василиса. — Ох уж эти мне базары! Нет, что вы на это скажете? Уж если они немцев перестанут бояться... последнее дело. Разучимо»⁷.

Василиса говорил с Явдохой в августе 1918-го, но роман допускает свободные отношения с хронологией. Украинцы начали «разучивать» германцев 8 июня 1918 года, когда взяли в осаду Звенигородку. Грозные тевтонцы так пали духом, что утратили свою железную дисциплину, позабыли от страха о субординации и необходимости подчиняться командирам. Немецкие солдаты собрались на митинг (!) и приняли решение капитулировать. Офицеры с решением согласились. Украинцам выдали все оружие, пусть только живыми отпустят⁸. Отпустили. Осенью 1918-го к этому приему не раз прибегал Нестор Махно: пленных офицеров расстреливал, а немецких или венгерских солдат отпускал на родину. Иногда даже давал им денег на дорогу: тоже ведь рабочие, селяне и «трудовая интеллигенция».

В июне—июле 1918-го под командованием Федора Гребенко была уже двадцатитысячная армия со своей пехотой, конницей, пулеметными командами и даже артиллерией, в том числе трофейной (захваченной у немцев). На борьбу с повстанцами фельдмаршал Эйхгорн бросил две пехотные дивизии, тяжелую артиллерию и знакомую нам Баварскую кавалерийскую дивизию. Но многочисленные и хорошо вооруженные регулярные войска не сразу сумели подавить восстание: «Бои немцев в Звенигородском районе к юго-западу от Киева носят серьезный характер и связаны с потерями»⁹, — телеграфировал в Вену австрийский посол граф Форгаш.

После ожесточенных боев повстанцев прижали к Днепру, однако Гребенко сумел переправить часть своего войска на Левобережную Украину. Сам Гребенко остался партизанить на Полтавщине, а его героические повстанцы с боями дошли до советской границы и перешли на сторону большевиков. Там их войска назовут Таращанским полком, которым будет командовать сначала соратник Гребенко Владимир Баляс, а затем Василий Боженко, один из «легендарных красных героев».

В августе 1918-го на Черниговщине положение для немцев и гетмана сложилось настолько тяжелое, что туда пришлось перебросить четыре германские дивизии¹⁰. И это при том, что всего на Украине германских дивизий было только двадцать (17 пехотных, 3 кавалерийские)¹¹.

Если немецкий солдат в одиночку выходил из казармы, «он пропадал бесследно; часто целые отряды не возвращались в свои части, и никто не мог сказать, куда они девались, пока где-нибудь в овраге не находили их трупы»¹², — вспоминал организатор червонного казачества Виталий Примаков.

К концу лета потери немецкой армии на Украине достигли 19 000, и это еще не считая потерь австрийцев на юге и юго-западе Украины¹³. Конечно, это несопоставимо с потерями в грандиозных сражениях на Западном фронте. За один только первый день Амьенской операции немцы потеряли 27 000 убитыми и пленными, то есть больше, чем на Украине за полгода. Но и эти, украинские, потери были вкладом в мировую войну. На Украине появился некий призрак старого Восточного фронта. Украинские повстанцы, бывшие солдаты русской армии, не клялись в своей верности Антанте, не помышляли о «союзническом долге». Однако именно они, а не белогвардейцы, нанесли германцам немалый урон и заставили держать на Украине оккупационную армию, которую Германия при других условиях могла бы перебросить на Западный фронт или на Балканы. Только в сентябре немцам все же пришлось отозвать с Украины пять пехотных дивизий. Но время было упущено.

Примечания

1. Антонов-Овсеенко В.А. Записки о Гражданской войне. Кн. 1. Т. 2. С. 459.

2. Вернадский В.И. Дневники 1917—1921. С. 82.

3. Солдатенко В.Ф. Гражданская война в Украине. 1917—1920 гг. С. 218; Документы о разгроме германских оккупантов на Украине в 1918 году. М.: Эксмо, 2018. С. 142—143.

4. Примаков В.М. Борьба за Советскую власть на Украине. С. 192.

5. Корнилов В.В. Донецко-Криворожская республика: расстрелянная мечта. С. 273.

6. Аршинов П. История махновского движения. Берлин: Изд. «Группы Русских Анархистов в Германии», 1923. С. 55.

7. Булгаков М.А. Белая гвардия. С. 55—56, 57.

8. См.: Марков С. Звенигородско-таращанское восстание против германских интервентов // Исторический журнал. 1942. № 1—2. С. 75—76.

9. Марков С. Звенигородско-таращанское восстание против германских интервентов. С. 76.

10. Солдатенко В.Ф. Гражданская война в Украине. 1917—1920 гг. С. 225.

11. Федюшин О.С. Украинская революция. 1917—1918. С. 145.

12. Примаков В.М. Борьба за Советскую власть на Украине. С. 192.

13. При этом украинские исследователи от Павла Христюка до Валерия Солдатенко считают, что немцы сильно занизили свои потери. См.: Солдатенко В.Ф. Гражданская война в Украине. 1917—1920 гг. С. 219; Христюк П. Замітки і матеріали до історії української революції 1917—1920 рр. Т. 3. С. 127.

Согласно подсчетам современных российских исследователей, Германия и Австро-Венгрия потеряли на пространстве бывшего Восточного фронта не менее 70 000 человек. Но это данные за очень большой период (с декабря 1917 по ноябрь 1918) и в них включены потери и под Псковом и Нарвой, и в Белоруссии. См.: Ланник Л.В. Цена победы: к вопросу о потерях германской армии на Востоке в 1918 году // Труды III Головинских чтений. Сб. статей. СПб: Скрипториум, 2013. С. 13.