Что же произошло с украинскими войсками? Новый военный министр Порш уверял правительство, что большевиков бояться не стоит, потому что на защиту Украинской республики с фронта придет сто тысяч украинских солдат.
Однако в реальности ситуация была совсем другой. На фронте оставалось много украинизированных частей, но их боеспособность была очень сомнительна. Им хронически не хватало офицеров, многими полками командовали прапорщики и подпрапорщики. В других полках офицеров хватало, но это были русские офицеры, которые пошли служить в украинизированные войска от безысходности: уж лучше «хохлы», чем большевики. Воевать за Украину по-настоящему они не собирались. А солдаты просто не хотели воевать, ни за кого не хотели. Из всех же партий лишь одна, большевистская, агитировала за скорейшее прекращение войны. Только большевики откровенно призывали солдат воткнуть штык в землю и разойтись по родным деревням, делить помещичью землю. После Октябрьской революции на фронте ликовали. Крики радости заглушали грохот боя.
Из воспоминаний командира женского батальона смерти Марии Бочкаревой:
«— Мир! Мир! — гремело в воздухе.
— Бросай фронт! Все по домам! Ура Ленину! Ура Троцкому! Ура Коллонтай!
— Землю и свободу! Хлеба! Долой буржуазию!»1 Но солдаты услышали, что женский батальон продолжает бой, и пришли в бешенство.
«— Кончай ее! Пора кончать с ними! У нас теперь мир! — неистовствовали они и со всех ног бросились в нашу сторону. Почти одновременно позвонил по телефону командир корпуса.
— Бегите! — было его первым словом. — Мы все пропали. Я сам удираю. Бегите в Красное Село!»2
Женский батальон воевал на Западном фронте, а на фронте Юго-Западном творились еще более удивительные дела. 13-й пехотный козацкий украинский полк во главе со своим командиром подпоручиком (!) Гусаренко оставил фронт и просто «исчез в неизвестном направлении»3. Солдаты 23-го пехотного козацкого украинского полка приняли решение отправиться в двухмесячный отпуск. Полковое имущество передали общественным организациям Винницы, оружие сдали в городской цейхгауз4. Командиры полков, «спасая жизнь, поразбежались кто куда»5. Популярность большевиков росла от недели к неделе. Простые солдаты, конечно, не очень разбирались в партийных программах. Они просто слышали: «...есть такие большевики, что за народ держут»6.
Молодой рабочий Н.С. Хрущев, избранный в рутченковский Совет рабочих депутатов7 (сам еще не большевик, в партию он вступит в 1918 году), агитировал за большевиков, прибегая к простым и доходчивым словам: «Никита Сергеевич популярно объяснил им, что большевики — это значит долой войну, долой министров-капиталистов, а шахты, заводы — все это будет наше, рабочих»8.
Просто, ясно, убедительно выступал в Киеве большевик Ян Гамарник, будущий начальник политуправления Красной армии: «Мы, большевики, за мир без аннексий и контрибуций! Мир хижинам — война дворцам! Да здравствует товарищ Ленин!» После выступления рабочие и солдаты окружали его плотным кольцом, шли с площади, сомкнув ряды, с пением «Смело, товарищи, в ногу!»9. Украинский социал-демократ Исаак Мазепа с грустью признавал: «...в народной массе говорилось: мы все большевики»10.
Большевики пользовались темнотой и наивностью мужиков в шинелях. Появился слух, будто Генеральный секретариат так назван, потому что там генералы заседают. Так молва приписала социал-демократу Винниченко и его коллегам генеральские погоны.
Из повести Бориса Антоненко-Давидовича «Печать»: «Я прекращаю ети сказки буржуазные!.. Довольна мы натерпелись от всяких там радов и енеральских секретареві...»11 — заявляет солдат в потертой фуражке без кокарды. Скорее всего, дезертир, разагитированный большевиками.
Большевистские агитаторы старались не напрасно. Уже зимой 1917—1918-го украинские солдаты откровенно издевались над Радой, над украинскими интеллектуалами, что пытались построить украинскую государственность. Мужики хотели только оставить поскорее фронт и вернуться в родное село. Вернуться как можно скорее, чтобы не пропустить передел земли.
Из книги Константина Паустовского «Повесть о жизни»: «Из Чернобыля надо было ехать сорок верст на лошадях через сосновые леса и сыпучие пески. Лошади брели шагом. Поскрипывали колеса, от старой сбруи пахло дегтем. Возница — маленький "дядько" в худой коричневой свитке — все спрашивал:
— Там в Москве, безусловно перед вами извиняюсь, ще не слышно, когда произойдет вселенское разрешение?
— Какое разрешение?
— Чтобы хлеборобам самосильно пановать над землей. А панов и подпанков гнать дрючками под зад к бисовой матери»12.
Народ ждал раздела панской земли. Селяне начинали делить огромные латифундии Потоцких, Браницких, Сангушек, Уваровых, Горчаковых. Большевики этот раздел одобряли, одобряла и Рада. Но Рада стремилась все сделать по закону, без погромов, без насилия и, по возможности, выкупив землю у собственника (за счет государства, конечно). Вопрос о земле должно было решить Украинское учредительное собрание. А народ ждать «учредилки» не собирался и панов не жалел. В Гуляй-Поле местный совет во главе с анархистом Махно легко и просто решил эту проблему. Уже в сентябре 1917-го «трудящиеся Гуляйпольского района в своем дерзании стать полными хозяевами свободы и счастья в жизни <...>, за аренду помещикам не платили денег, взяли землю в ведение земельных комитетов, а над живым и мертвым инвентарем до весны поставили своих сторожей в лице заведующих, чтобы помещики не распродали его. Да удержали за собой контроль над производством...» — вспоминал Нестор Махно13. Это еще Нестор Иванович умолчал о методах «работы» с помещиками.
Агитаторы Рады взывали к патриотизму, к гражданскому долгу, говорили о батькивщине, но недальновидные и уставшие от войны крестьяне охотнее слушали большевиков. «Настроение войск (и украинских) сильно большевистское, и большевистски настроена деревня»14, — писал из Полтавы академик Вернадский.
Самым сильным, самым авторитетным и удачливым большевистским агитатором стал Леонид Пятаков, старший брат уехавшего в Петроград (служить в Госбанке) Георгия.
Леонид почти всю войну сражался на германском фронте, был награжден четырьмя солдатскими Георгиями. Высшее образование в те годы открывало путь в офицеры, но Леонида, как человека неблагонадежного, в звании не повышали. Сейчас, в 1917-м, это оказалось большим плюсом. В Киевском гарнизоне он был самым популярным и самым авторитетным человеком. От природы деятельный, настоящий пассионарий, он все силы положил на агитацию в казармах.
Мы почти не знаем, как выглядел Леонид Пятаков тогда, в последние и самые важные месяцы своей жизни. С фотографий на нас смотрит строгий юноша в круглых очках, еще студент Киевского политехнического института. В 1917-м Леониду было под тридцать, а после трех лет войны он должен был выглядеть старше своих лет. Но не было, видимо, времени у товарища Пятакова перед фотографами позировать.
С лета 1917-го авторитет и влияние Леонида Пятакова стремительно росли, он оставил далеко позади своего брата — профессионального революционера Георгия. За четыре месяца бывший инженер и бывший солдат стал одним из самых влиятельных политических лидеров Киева. С августа он входил в Киевский комитет РСДРП(б), 27 октября возглавил Киевский ревком, в декабре избран во Всеукраинский ЦИК Советов (в Харькове).
Украинцы наблюдали происходящее с беспокойством, затем — с тревогой, с ужасом. В конце концов решили действовать.
Почти накануне Рождества, в ночь с 24 на 25 декабря, к усадьбе Пятаковых на Кузнечной улице пришли несколько вооруженных людей. Леонид, который на равных говорил с простыми солдатами, обычными мужиками, на самом деле жил в двухэтажном флигеле господского дома. В ту ночь гам же ночевали брат Леонида Михаил Пятаков с женой, их сестра Вера, а также некто прапорщик Золотарев. От громкого стука в дверь все всполошились: «Мы украинские солдаты, будем делать обыск»15, — послышалось из-за дверей. Понимая, что открывать смертельно опасно, Пятаковы решили связаться с Генеральным секретариатом. Михаил уже звонил по телефону, но то ли к аппарату никто не подошел, то ли нападавшие оказались расторопнее. Дюжие украинцы высадили двери. В дом ворвалось полтора десятка солдат, вооруженных шашками, револьверами и карабинами. На шинелях солдат не было знаков различия, зато многие носили папахи с красным верхом — так одевались казаки из куреня красных гайдамаков, недавно созданного Петлюрой. Один из солдат, впрочем, назвал себя «вольным казаком». А командиром этого отряда был некий хорунжий в фуражке с желто-голубыми лентами, в брюках с желтыми лампасами.
В доме солдаты устроили не обыск, а погром. Что не могли и не хотели взять с собой, разбивали или рубили шашками. Перерубили и телефонный провод. Мужчин стали бить прикладами, столкнули с лестницы вниз. Пытались дознаться, кто из них Леонид. Когда тот назвался, солдаты, избив Золотарева и Михаила Пятакова, увезли Леонида в неизвестном направлении. Увезли полуголым. Он едва успел накинуть пальто, а вместо сапог или ботинок обуть сандалии.
Только три недели спустя, 16 января 1918 года, неподалеку от станции Пост-Волынский нашли тело Леонида Пятакова. На голове — след от удара саблей или шашкой, ладони изрезаны, фаланги пальцев разбиты, на левой стороне груди огромная глубокая рана. Врачи, проводившие экспертизу, решили, что у еще живого Пятакова пытались вырезать сердце, а он хватался руками за шашку, пытаясь защититься16. Леонид Пятаков стал первой жертвой петлюровцев.
Рада дистанцировалась от этого преступления, украинские власти уверяли в своей непричастности, но вряд ли им многие верили. Георгий, узнав о смерти брата, дал клятву бороться за двоих. До победы коммунизма во всем мире, конечно.
Гибель Леонида Пятакова не остановила большевизации войск. У Рады не нашлось своего Муравьева, чтобы навести порядок. Микола Порш на роль военного руководителя явно не годился. Полковник Всеволод Петров был удивлен «пацифистско-плаксивыми» словами этого военного министра, которые совсем не соответствовали обстановке Гражданской войны. Порш так поссорился с генералом Скоропадским, что последний подал в отставку. Между тем его 1-й Украинский корпус мог бы стать основой вооруженных сил республики. Но Скоропадского и его корпуса в Раде боялись не меньше, чем большевиков: а вдруг устроит государственный переворот, разгонит Центральную раду? Командующий Киевским военным округом штабс-капитан Николай Шинкарь прямо говорил о Скоропадском: «Боимся, что он хочет стать гетманом!»17
И тогда Порш и Винниченко задумали превратить разваливавшуюся, но все же настоящую кадровую армию в «милиционную», в территориальное ополчение. Худшего времени для такой реформы нельзя было и представить.
Понять их безумные, самоубийственные действия невозможно, если не представить обстановку осени—зимы 1917 года. Дисциплина, субординация считались наследием проклятого царизма, «демократизация» армии — величайшим достижением революции. И украинским солдатам эти «достижения» очень нравились.
А ведь в распоряжении Рады были и офицеры, и генералы, и даже созданный еще при Петлюре Генеральный штаб во главе с генералом Бобровским. Но это были генералы без армии. Реального влияния на положение дел на фронте они оказать не могли. К тому же неясно было, кто кому подчиняется, кто кем командует? Скажем, командующий Киевским военным округом штабс-капитан Шинкарь или командующий войсками Левобережной Украины подполковник Капкан? При обороне Киева путаницы добавится — в дело вмешается комендант города Ковенко, человек решительный и отважный, но вообще не военный (по профессии — инженер).
Муравьев наступал на Киев с 8500 или 9000 бойцов. У Рады только на Левобережье Днепра было больше 16 000, а сражаться оказалось некому. Те полки, что не разбежались и еще не были разоружены большевиками, объявили о своем «нейтралитете».
«Мудрыми» действиями Порша и его товарищей по Раде и правительству вооруженные силы Украины были совершенно развалены.
Примечания
1. Бочкарева М. Яшка: Моя жизнь крестьянки, офицера и изгнанницы. В записи Исаака Дон Левина. М.: Воениздат, 2001. С. 322.
2. Бочкарева М. Яшка. С. 322.
3. Тинченко Я. Українські збройні сили... С. 100.
4. Там же.
5. Середа М. Отаманщина: Отаман Біденко // Літопис Червоної калини. 1930. Ч. 6. С. 18.
6. Бош Е. Год борьбы. С. 27.
7. Рутченково — в те годы пригород Юзовки (Донецка).
8. Рассказ о почетном шахтере: Н.С. Хрущев в Донбассе. Сталино: Сталино-Донбасс, 1961. С. 36.
9. Гамарник Я. Воспоминания друзей и соратников. М.: Воениздат, 1978. С. 15.
10. Цит. по: Финкельштейн Ю.Е. Симон Петлюра. С. 429.
11. Антоненко-Давидович Б. Печатка. С. 79.
12. Паустовский К.Г. Повесть о жизни. С. 525—526.
13. Махно Н.И. Азбука анархиста. С. 85.
14. Вернадский В.И. Дневники 1917—1921. С. 229—230.
15. Солдатенко В. Георгий Пятаков. С. 164.
16. Солдатенко В. Георгий Пятаков. С. 164—166.
17. Дорошенко Д. Мої спомини про недавнє-минуле. С. 204.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |