Революция на Украине уже с марта 1917-го была прежде всего революцией национальной: «...украинский пролетариат и главным образом украинская деревня были охвачены шовинистическим угаром, — вспоминал большевик Виталий Примаков. — Классовые противоречия затушевывались националистическими стремлениями...»1
Ксенофобия — мать национализма. Не идеология, не идея, не лозунг, а древнейший инстинкт, характерный, кажется, для всего живого. Способность отделить «своего» от «чужого» так же необходима для выживания, как способность питаться, размножаться и воспитывать потомство. Клетка убивает чужеродную клетку, муравьи и термиты не пустят чужих к себе в жилище, стая птиц заклюет чужака.
Чужое нередко кажется опасным, мерзким, отвратительным: «Какие у них все рожи, у этих швейцарцев, такие глупые, просто страх смотреть, дети у них какие-то косоглазые, грязные, со старыми лицами, просто какие-то старики, а не дети»2, — писала Анна Григорьевна Достоевская в своем дневнике. Боже мой! Неужели дети петербургских трущоб, «униженные и оскорбленные», эти давнишние герои ее знаменитого мужа, выглядели лучше швейцарских детей? Как видно, грамотность, образование, просвещение не спасут от ксенофобии. Недаром самую страшную политическую систему, основанную на ксенофобии, создал немецкий народ, тогда едва ли не самый просвещенный в Европе.
Человек не знает ничего о себе и собственной внешности, пока не увидит и не услышит других людей. Так и национальное самосознание не возникает до встречи с чужаком, с человеком другой нации. Ненависть к чужому пробуждает любовь к своему, они друг от друга неотделимы. Национализм невозможен без ксенофобии. Австрийский ученый Отто Бауэр писал, что немец, видевший в своей жизни только немцев, еще не может осознавать своего отличия от других народов. Русский крестьянин где-нибудь на Вологодчине, который не видел других стран, других земель, других народов, не имеет особых причин любить свой народ. Но в чужом окружении, на чужбине, среди чужих и уже поэтому непонятных, неприятных ему людей он станет настоящим патриотом своего Отечества, поймет и оценит, как прекрасна его Родина.
Конечно, украинские интеллигенты по мере сил пытались агитировать и просвещать, рассказывать солдатам, селянам, мещанам об Украине, ее истории, о сегодняшних интересах, о «международном положении» и даже о слове «украинец», потому что украинские селяне еще точно не знали, как правильно себя назвать. Юрий Тютюнник так рассказывал об агитации среди украинцев Симферопольского гарнизона. Для начала собрали вместе солдат — уроженцев Волынской, Подольской, Киевской, Холмской, Херсонской, Екатеринославской, Полтавской, Черниговской и Харьковской губерний. Собралось тысяч семь. Тютюнник крикнул:
«— Кто из вас украинцы, поднимите руки повыше!
Поднялось не больше трехсот рук.
— Малороссы! Поднимите руки!
Около половины присутствовавших подняли руки.
— Хохлы! Поднимите руки!
Тогда подняла руки добрая треть.
— Украинцы, малороссы и хохлы! Все сейчас подняли руки!
Над головами многотысячной толпы поднялся лес рук.
Единицы, не поднявшие рук (очевидно, поляки, евреи, русские. — С.Б.), не были видны за большинством»3.
Русские напрасно считали Центральную раду источником смуты, гнездом национализма и украинского сепаратизма. На самом деле украинские политики в 1917 году просто не успевали за собственным народом. Рада уже на второй день своей деятельности послала приветствие председателю Временного правительства князю Львову и министру юстиции Керенскому, скромно выразив надежду, что «в свободной России будут удовлетворены законные права украинского народа»4.
Весной—летом 1917-го Рада не призывала к отделению от России, к восстанию против Москвы, не поощряла дезертирство с фронта. Напротив, она призывала украинский народ поддерживать новую власть, сохранять мир и порядок, сражаться против немцев до победы, пусть только развивается украинская общественная жизнь, пусть украинцы избирают «своих украинских людей на все места»5. На грандиозной украинской манифестации 1 апреля (19 марта) 1917 года Грушевский призвал собравшихся присягнуть перед портретом Шевченко: не опускать рук, не прекращать борьбы, пока Украина не получит права автономии6.
Автономная Украина в составе свободной федеративной Российской республики — это казалось высшей, главной целью всего украинского движения. О самостийной Украине еще недавно говорили только немногие радикальные националисты вроде Михновского. Теперь же все переменилось.
«Романтическая влюбленность в свой край, в свои песни, искусство соединились с раздражением, отталкиванием от всего "российского", с ненавистью <...> к "москалям" вообще»7, — писал русский философ Василий Зеньковский.
«Как-то я спустился в кухню епархиального женского училища на Липках8, где помещался собор, — вспоминал епископ Вениамин (Федченков). — Слышу горячий разговор. Один священник с красным упитанным лицом кричит что-то. Я подошел.
— Нехай я пип, — говорит он. — ...Перший взяв бы ниж и начав резати кацапив! — выпалил он, бесстыдно глядя мне в глаза. ("Пусть и священник, но я первый взял бы нож и стал резать великороссов!"). Он был из Подольской епархии...»9
Появилась новая категория людей — «мартовские украинцы». Эти люди до революции не интересовались ни украинским вопросом, ни политикой вообще, внешне были вполне лояльными подданными российского императора. Еще недавно многие из них сражались за Россию на фронте, вместе с русскими поднимались в штыки, пережидали газовые атаки и страшные германские артобстрелы. Получали русские ордена и чины и надеялись или сделать карьеру в армии, или просто выжить и после войны вернуться к семье, в родную хату. Вместе с русскими проводили короткие часы отдыха, веселились вместе со всеми.
Из «Юношеского романа» Валентина Катаева: «...вот выходит в круг здоровенный, плотный, даже толстый, что редко бывает среди солдат, хохол по прозвищу Тарас Бульба, старший фейерверкер, кавалер двух георгиевских крестов, и начинает гопак. <...> Глядя на его огромную фигуру и круглое обширное лицо, более всего похожее на смеющееся солнце, все зрители помирают со смеху»10.
Отношения «свой — чужой» между русскими и украинцами были и прежде, однако армейская дисциплина, лояльность к власти и привычная, давно утвердившаяся система отношений между людьми сдерживали ксенофобию, загоняли ее в бессознательное. Но прежней власти не стало, новая не вызывала ни доверия, ни уважения, ни страха. Дисциплина была объявлена пережитком прошлого. Храбрые солдаты и лояльные подданные превратились в убежденных, искренних, фанатичных украинских националистов.
Современный ученый решит, что все дело в успехе «национальной агитации», которой занимались украинские националисты. Но в распоряжении этих националистов были не месяцы и не годы, как у агитаторов из Союза освобождения Украины, а всего лишь дни или недели. Не могли они за это время перековать «малороссов» в «украинцев», изменить самосознание миллионов людей. Максимум, что могли, — провести некоторую «политинформацию» и научить украинцев называть себя украинцами, а не малороссами или хохлами. Для этого хватало и одного митинга. Украинский национал-коммунист Антоненко-Давидович (Богдан Верный, В. Антонович) сам видел и слышал этих агитаторов.
Из повести Бориса Антоненко-Давидовича «Печать»:
«Мы украинцы! <...> А кто такие украинцы, я вас спрашиваю! — И опять сам себе ответил: — Это те, которых угнетали царица Екатерина и царь Петр еще двести лет назад! А кто такая была царица Екатерина, я вас спрашиваю! Да это не вам говоря, была такая шлюха, что...
Тут Осадчий, понизил свой голос и по-домашнему начал рассказывать срамные подробности из любовных приключений царицы. Его чрезвычайная фантазия помогала ему надлежащим способом нарисовать распутный образ легкомысленной царицы, гнобительницы славных запорожцев. Он рассказывал о ней такие истории, такие приключения, что, я уверен, даже самый педантичный, самый добросовестный историк, посвятивший всю свою жизнь екатерининской эпохе, не знал и сотой части того всего, что тут так образно и щедро преподнес Осадчий дядькам в своей речи. <...> Слушая его, я невольно подумал: ему б еще немного образования, и точно, из него бы вышел неплохой порнографический беллетрист. Окончив свои филиппики, Осадчий вздохнул и подвел итоги:
— Вот эти полюбовники Екатерины, вот эти блюдолизы проклятые (дядькам почему-то понравилось слово "блюдолизы", и они снова захохотали) и забрали запорожские земли, а нас обратили в московскую крепостную неволю!..»11
Антоненко-Давидович написал свою повесть в двадцатые годы в советской Украине, где вовсю шла украинизация, но о Центральной раде и ее агитаторах можно было писать в лучшем случае с насмешкой. Отсюда и «порнографический» рассказ о жизни императрицы. Однако писатель не переврал, описывая успех украинского пропагандиста у селян. В документах той эпохи, в газетах, в свидетельствах мемуаристов мы находим множество доказательств этого успеха. А человек легче всего поддается агитации, если ему сообщают сведения, которым он хочет верить, если озвучивают его собственные мысли, желания, догадки.
Обостренная любовь украинцев к своему Отечеству, к своему народу обернется ненавистью к России. Двадцать два года спустя Александр Довженко с удивлением и, кажется, вполне искренним раскаянием вспомнит о своем стихийном национализме тех дней, иррациональной любви к своим (украинцам) и столь же иррациональной ненависти к русским людям: «Особенно радовало меня то, что царь Николай II был не украинец, а русский, что весь его род был тоже не украинским. В этом мое воображение усматривало как бы полную непричастность украинцев к нашему презренному строю. Это уже и был национализм. Все украинцы того времени <...> казались какими-то особенно приятными людьми. Шутка сказать, сколько лет вместе страдали от проклятых русаков...»12
Украинцы свою любовь «отдали Украине. Для России осталась одна ненависть. <...> Ненависть к России господствовала над всем»13, — вспоминал Юрий Тютюнник.
Примечания
1. Примаков В.М. Борьба за Советскую власть на Украине // Этапы большого пути: Воспоминания о Гражданской войне. М.: Воениздат, 1962. С. 182.
2. Достоевская А.Г. Дневник 1867 года. М., 1993. С. 282.
3. Тютюнник Ю.О. Революційна стихія. Зимовий похід 1919—1920 рр. С. 15.
4. 1917 год на Киевщине: Хроника событий. С. 6.
5. 1917 год на Киевщине: Хроника событий. С. 10.
6. Там же. С. 18.
7. Зеньковский В.В. Пять месяцев у власти. С. 72.
8. Липки — в то время фешенебельный район Киева.
9. Митрополит Вениамин (Федченков). На рубеже двух эпох. М.: Отчий дом, 2016. С. 426.
10. Катаев В.П. Юношеский роман. С. 416.
11. Антоненко-Давидович Б. Печатка. Мельборн: Ластівка, 1979. С. 46—47.
12. Довженко О.П. Автобіографія.
13. Тютюнник Ю.О. Революційна стихія. Зимовий похід 1919—1920 рр. С. 31.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |