Война объявлена

...Земля сдвинется с места — от ярости Господа Воинств, в день Его пылающего гнева!
Тогда, как испуганные серны, как овцы без пастуха, люди разбегутся: каждый — к своему народу, каждый — в свою страну.

Ис. 13:13—14

Автора этой книги отделяют от самого знаменитого террориста XX века всего три рукопожатия. История рядом с нами, далекое прошлое будто стоит за дверью. Мой научный руководитель Юрий Сергеевич Кирьяков встречался с югославским академиком Чубриловичем. Это был тот самый Васо Чубрилович, что 28 июня 1914 года готовился убить эрцгерцога Франца Фердинанда. Но Васо, в то время шестнадцатилетний гимназист, не решился выстрелить или бросить гранату в человека. Зато решился его двадцатилетний товарищ Гаврила Принцип.

В тот же день в Сараево прошел сербский погром. Численный перевес был на стороне погромщиков. Сербы были самым многочисленным народом Боснии, но в Сараево их жило относительно немного: на одного серба приходилось семь хорватов и боснийских мусульман. Власти не вмешивались или даже тайно поощряли погромщиков.

Несколько дней спустя над Волынью пронесся ураган с «кровавым дождем». Что это было за явление природы, мы точно не знаем. Просвещенные люди решили, будто «вихрь подхватил где-нибудь красный песок»¹. Но общего тягостного впечатления эта рационалистическая трактовка не развеяла. Украинские мужики и простые монахи только крестились и качали головами.

С двух выстрелов в Сараево начался европейский политический кризис, который уже через месяц привел к мировой войне. Этой войны ждали, жаждали ее.

На улицах Вены гремела музыка, развевались знамена, маршировали новобранцы, «лица их сияли, потому что восторженно приветствовали именно их, самых обыкновенных людей, которых обычно никто не замечает и не славит»², — передавал настроение этих дней Стефан Цвейг. Аристократы и почтальоны, конторские служащие и буржуа, кондитеры, мясники, театральные актеры — все были готовы сражаться с врагом. Проводы на фронт напоминали ночные гулянья.

Парижане, обычно расчетливо-мелочные, закрыли свои магазины и лавки и отправились митинговать. «Это были не юноши, не группы националистов, нет, шли все — старухи, студенты, рабочие, буржуа, шли с флагами, с цветами и, надрываясь, пели "Марсельезу", — вспоминал Илья Эренбург. — Весь Париж, оставив дома, кружился по улицам; провожали, прощались, свистели, кричали. <...> Французские солдаты уже писали мелом на вагонах: "Увеселительная экскурсия в Берлин"»³.

«На улицах, в магазинах и трамваях незнакомцы свободно разговаривали друг с другом; всеобщий подъем, хотя и выражающийся зачастую в наивных и неуклюжих словах и жестах, был тем не менее трогательным, — вспоминал французский историк Марк Блок. — Мужчины по большей части не были веселы — они были решительны, а это намного лучше»⁴.

Даже семидесятилетний Анатоль Франс собрался в действующую армию. Он был со своей нацией в решающий час. А лидер французских социалистов Жан Жорес, протестовавший против войны, был застрелен прямо за столиком одного из парижских кафе — он пошел против нации.

В Англии далеко не все рвались в бой, но и здесь сторонники войны одержали победу. 4 августа Великобритания объявила Германии войну, и британское общество объединилось во имя победы над общим врагом: «Старые классовые барьеры, глубоко укоренившиеся в английской жизни, были сметены одним легким и благородным жестом. Сыны старых знатных фамилий объединились с разночинцами, крестьянами, клерками, жителями трущоб и вместе с ними шли добровольцами на войну "во имя цивилизации"»⁵, — писал английский журналист Ф. Гиббс.

Канадцы и австралийцы, жители британских доминионов, не могли дождаться, когда их отправят воевать в Европу. Они садились на первый же подходящий пароход и спешили в Англию, чтобы успеть повоевать, «пока война не кончилась»⁶.

В Берлине тысячи людей собрались на Унтер-ден-Линден, окружили российское посольство: «ревели патриотические песни, ругали Россию и требовали войны»⁷. Вчерашние мирные бюргеры оказались жестокими и вероломными врагами. «Всю дорогу они швыряли в нас камни. <...> Кому-то из русских палкой разбили голову...», — вспоминал Феликс Юсупов эвакуацию посольства из Берлина. «Это война всей Германии!» — заявил Томас Манн. Нация, много лет отдавшая подготовке к войне, наконец-то дождалась своего часа.

В России ответили на немецкое вероломство. На Исаакиевской площади сжигали портреты кайзера Вильгельма II. Толпа ворвалась в полупустое здание германского посольства на Большой Морской (дипломаты успели его покинуть, оставалась там лишь прислуга) и начала погром. Пострадали не только богатые интерьеры, но даже скульптуры, украшавшие здание. Около сотни человек с топорами и молотками сбросили с крыши конные статуи и утопили их в Мойке.

Русское образованное общество, перед войной настроенное враждебно к собственному государству, как будто переменилось в одночасье. «Каждый почувствовал себя прежде всего русским. Все решили отложить внутреннюю борьбу, поняв, что в такой момент место усилиям только одной обшей борьбы»⁸, — писал в дневнике русский историк Михаил Лемке. Эсер-террорист Савинков был в эти дни заодно с кадетом Струве, анархист Кропоткин — с националистом Шульгиным, а Василий Розанов — с Николаем Пуниным и Владимиром Маяковским. Либерал Милюков и ультраправый монархист Пуришкевич пожали друг другу руки.

«Россия выковывается как нация, обладающая целостным характером и целостным сознанием. Ибо мы только теперь переходим к подлинно историческому, выявленному быти-ю»⁹, — писал Николай Бердяев. Как подходят эти слова русского либерального философа к заявлению русского депутата-националиста Анатолия Савенко: «В дни кровавой борьбы нет партий, нет национальностей, а есть единый, неделимый, грозный гранитный монолит»!¹⁰

Как прекрасно, как возвышенно звучали слова Бердяева и Савенко¹¹ в дни военной горячки, и какой глупостью кажутся они теперь. Разве только в 1914 году русские стали нацией? А кем же они были в 1812 году? Кем были Суворов и Петр Великий? Кто же такие русские герои-землепроходцы, покорившие Сибирь? Как же вся тысячелетняя история России? И чем уж так священна война, начатая на далеких Балканах, в Сербии, которую редкий русский человек и в наши дни сможет найти на карте?

Но думали не о Сербии, думали о победе над врагом. Не долг перед союзником, не далекие Босфор и Дарданеллы, а необходимость вместе бороться против общего врага — вот что сплотило нацию летом 1914 года¹². Маяковский, забравшись на памятник Скобелеву, декламировал свои новые стихи.

Бронзовые генералы на граненом цоколе
молили: «Раскуйте, и мы поедем!»
Прощающейся конницы поцелуи цокали,
и пехоте хотелось к убийце — победе¹³.

Но в этом хоре мы как будто не слышим украинского голоса? Был ли он? Да, был и украинский голос. Редактор журнала «Украинская жизнь» Симон Петлюра как раз в эти июльские дни писал свою программную статью «Война и украинцы». Статья написана разумно, расчетливо, даже лукаво, без патриотического энтузиазма, что так заметен у Бердяева, у Розанова, у Дурылина. Петлюра думает и пишет не о России и уж тем более не о русских. Он пишет об украинцах, об их интересах в начавшейся войне. Но обращается и к украинцам, и к русским, в особенности — к русским начальникам, к власть имущим. Взывает к здравому смыслу украинцев: их интересы, так уж случилось, связаны именно с Россией. Убеждает русских в лояльности, верности украинцев. «Противники России при переходе границы будут, конечно, стараться привлечь украинское население на свою сторону и всякими обещаниями политическими и национальными посулами посеять смуту среди него. Украинцы не поддадутся провокационным воздействиям и выполнят свой долг граждан России...»¹⁴

Петлюра пишет это явно для русских, а украинцев убеждает: будем сражаться, будем верно служить России, и Россия нас не забудет. И напоследок призывает (по всей видимости, русских) быть великодушными к австрийским украинцам. Он верит в победу России. А победа России сулила объединение всех украинских земель под властью русского царя.

Эта политическая программа российских украинцев сразу же провалилась. Киевская газета «Рада», призвавшая украинцев «стать на защиту общего Отечества», была закрыта, несмотря на свою лояльность и патриотизм. В России снова начали бороться с мазепинством. Из восемнадцати газет, выходивших на украинском, осталось семь. Само слово «Украина» цензоры вычеркивали из газетных статей. В Киеве под запрет попали театральные афиши на украинском, в Полтаве запрещали украинские вывески¹⁵. Стало ясно, что ничего доброго война Украине не принесет. Украинские интеллигенты теперь не желали России победы, а боялись ее. Победа означала бы присоединение Галиции к России. «Когда до нас дошло известие о падении Львова, — вспоминал Дмитрий Дорошенко, — то оно поразило нас как удар грома. Многие люди плакали...»¹⁶ Киевский адвокат и будущий украинский министр Михаил Ткаченко, узнав о победе русской армии, закрылся у себя в комнате и три дня не выходил из нее, не пил и не ел от горя.

Позднее украинские националисты сравнят соотечественников, которые погибают «за это позорное колониальное ярмо», с «индусами, что служат в английской армии»¹⁷.

Примечания

1. Митрополит Евлогий (Георгиевский). Путь моей жизни. С. 228.

2. Цвейг С. Вчерашний мир: воспоминания европейца. С. 211.

3. Эренбург И. Люди, годы, жизнь. Т. 1. С. 161.

4. Bloch M. Memoirs of War. 1914—1915. L., 1980. P. 78. Цит. по: Юдин Н.В. Патриотический подъем в странах Антанты в начале Первой мировой войны. М.: Русский фонд содействия образованию и науке, 2017. С. 205.

5. Юдин Н.В. Патриотический подъем в странах Антанты в начале Первой мировой войны. С. 211.

6. Там же. С. 210.

7. Брусилов А.А. Мои воспоминания. М.: Олма-Пресс, 2004. С. 50.

8. Лемке М.К. 250 дней в царской ставке (25 сентября 1915 — 2 июля 1916). Пб.: Госиздат., 1920. С. 16.

9. Бердяев Н.А. Падение священного русского царства: публицистика 1914—1922. М.: Астрель, 2007. С. 399.

10. Цит. по: Булдаков В.П. Хаос и этнос. Этнические конфликты в России, 1917—1918 гг.: условия возникновения, хроника, комментарий, анализ. М.: Новый хронограф, 2010. С. 50.

11. Савенко, впрочем, сказал это через полгода после начала войны.

12. Однако и в первые месяцы этой великой, но совсем не отечественной войны находились люди, не поддавшиеся всеобщему энтузиазму. Военный врач Лев Войтоловский уже в октябре 1914-го слышал от русских солдат вполне антивоенные речи: «Ничем меня немец не обидел, <...> и воевать нам не за для ча»; «И кто ее придумал, эту войну? Ни врагу, ни нам от нее ни проку, ни корысти»; «А какая в ней польза? Я в ево целюсь, он в меня целится. Как два разбойника. Вот и польза». См.: Войтоловский Л.Н. Всходил кровавый Марс: по следам войны. М.: Воениздат, 1998. С. 74, 75.

13. Маяковский В. Война объявлена.

14. Петлюра С. Война и украинцы // Украинская жизнь. 1914. № 7. С. 3—7.

15. Булдаков В.П. Хаос и этнос. С. 105.

16. Дорошенко Д. Мої спомини про недавнє-минуле. С. 28.

17. Шкурупій Г. Жанна-батальйонерка.