«Я не помню, при какой власти это происходило — при украинцах или при красных, — каждая старалась перещеголять другую»1, — так Надежда Яковлевна Мандельштам писала про «великий и страшный» 1919 год в Киеве.
Уже в марте большевики овладели большей частью Украины. Только на западе Волыни и Подолья еще сопротивлялись петлюровцы, а на юго-востоке создавали свои «вольные советы» анархисты батьки Махно. И тогда же, в марте, начались и первые восстания против большевиков. Новая власть настроила против себя народ почти так же быстро, как петлюровская.
Украинские коммунисты (из тех, что только в январе откололись от социал-демократов Винниченко) писали в своей еще не запрещенной большевиками газете «Червоний прапор» («Красное знамя»): новая власть пришла «как завоеватель, как оккупант»2.
Причины разочарования народа в коммунистах-большевиках давно и хорошо известны: политика военного коммунизма, продразверстка и красный террор. Однако на Украине была и своя национальная специфика. Общероссийский лозунг крестьянских восстаний3 «За советы без коммунистов!» дополнялся лозунгами местными: «Мы — украинские большевики!», «Мы за власть Советов», но «против жидов и кацапов», «За самостийную Украину» и, конечно же, «Бей жидов и москалей!»4.
В марте 1919-го на III Всеукраинском съезде Советов вождем украинской революции объявили русского интернационалиста Георгия Пятакова. Правда, Всеукраинский ЦИК возглавил другой человек — старый большевик Григорий Петровский, а правительством по-прежнему руководил Христиан Раковский. Но влияние Пятакова, секретаря ЦК Компартии большевиков (Украины), было таким, что большевистская политика ассоциировалась как раз с его именем.
Георгий Пятаков был, как мы помним, давним и последовательным противником любого национализма, в том числе и украинского. Легкость победы над петлюровцами и крушение Украинской Народной Республики окончательно убедили его в собственной правоте.
Большевики Донбасса (Ворошилов, Артём, Межлаук, Квиринг) оставались противниками Пятакова и его сторонников — левых коммунистов. Но в украинском вопросе обе группировки сходились: «реакционен» не только украинский сепаратизм, но даже украинский язык. Глава советского украинского правительства в этом мало чем отличался от Пятакова. Искусный дипломат Христиан Раковский не сразу сумел понять всю сложность «украинского вопроса». Его русские товарищи, по всей видимости, внушили Раковскому вполне русский национальный взгляд на украинских «сепаратистов». Полиглот, который говорил с немцем по-немецки, с французом по-французски, с англичанином по-английски и даже с румыном по-румынски, объявил делопроизводство на украинском языке «реакционным».
Новые правители Украины не только не знали украинского, но и не считали нужным его знать. Если петлюровцы спешно переводили делопроизводство на украинский, то большевики так же спешно возвращали русский, потому что «...в советской России пишут только русским языком»5. Если на заседании III Всеукраинского съезда Советов делегат начинал речь по-украински, русские делегаты тут же кричали ему: «Мы не понимаем», — и заставляли переходить на русский.
Советские комдивы и командармы не всегда знали язык своих же солдат. Командир легендарной 1-й Заднепровской Украинской советской дивизии Павел Дыбенко говорил, что в его штабе «никто не умеет читать по-хохляцки»6. А ведь под командованием Дыбенко воевали бригады Григорьева и Махно, почти полностью украинские.
Владимир Затонский, член реввоенсовета 12-й армии, разговаривал по телефону с атаманом Федором Гребенко. Оба они были украинцами и говорили по-украински. Рядом с товарищем Затонским стоял и слушал «непонятную украинскую речь» Николай Семёнов, бывший царский полковник, выпускник Николаевской академии, получивший от Временного правительства погоны генерал-майора. Теперь Семёнов стал военспецом, командующим большевистской 12-й армией. Из всего разговора Семёнов обратил внимание на одну лишь фразу Гребенко: «Чи виконувати ций приказ, чи ни?» («Исполнять этот приказ или нет?») К счастью для красного атамана, командарм решил, будто слово «виконувати» («исполнять») как-то связано с конями. Семёнов спросил Затонского: «Что это у него с конским составом происходит?»7
Выборы на III Всеукраинский съезд Советов и в местные Советы проводились по такой избирательной системе, что явно дискриминировала украинскую деревню. Так, в городе избирательный участок в 7000 жителей избирал одного делегата, а в деревне одного делегата избирали 30 000—40 000 человек. Непропорционально много избиралось и красноармейцев: «Все это может дать представление о том, что это был за съезд, на котором судьбу Украины должны были решать курские и рязанские красноармейцы»8. Правда, именно этот съезд провозгласил создание новой Украинской Социалистической Советской Республики и принял ее конституцию, но эта независимость была эфемерной. Даже Украинская советская армия подчинялась реввоенсовету Российской республики и лично товарищу Троцкому вплоть до июня 1919-го, когда и эта формальная независимость была ликвидирована и украинские советские дивизии стали частью Красной армии.
Большевики стремились перенести Гражданскую войну в деревню, противопоставив бедняков «кулакам». Весной 1919-го по инициативе товарища Пятакова на Украине начали создаваться комбеды — комитеты сельской бедноты («комітети незаможного селянства»). Такие комитеты в России уже довели до «кулацких мятежей», то есть до крестьянских восстаний. Теперь пришла очередь Украины.
Весной 1919-го на Украину распространили действие декрета о продразверстке на хлеб. Цель декрета понятна: накормить прежде всего Красную армию, накормить жителей голодающих городов. Большевики, марксисты-догматики, запретили торговлю и ввели систему пайков, распределяя продовольствие между жителями. Но распределять было практически нечего. Крестьяне не хотели отдавать продовольствие даром, советские деньги обесценились, а городских товаров для прямого товарообмена с деревней не хватало: многие заводы и фабрики стояли еще с 1917-го. Поэтому продразверстка неизбежно превратилась в простую реквизицию зерна.
Украина была жизненно необходима Советской России, страдавшей от экономической блокады, развернутой державами Антанты. Белогвардейцами были захвачены самые богатые зерном, хлебные губернии. В Москве и Петрограде царил голод. Украинский хлеб, украинский сахар были товарами стратегическими, не менее важными, чем металл и уголь Донбасса. И всю первую половину 1919 года большевики стремились выкачать из Украины как можно больше продовольствия. Как мы помним, еще в 1917 году селяне начали самовольно распахивать под пшеницу плантации сахарной свеклы, лишив сахарорафинадные заводы источников сырья. И большевики тогда селян поощряли. Теперь же ситуация изменилась кардинально. Земли объявили государственной собственностью и начали их просто отнимать у селян, переводить в распоряжение государственного треста Главсахар. Шаг, обоснованный экономически, ведь сахар был особо ценным, дефицитным товаром, стал неожиданным и тяжелым ударом по украинской деревне. Все завоевания революции таяли на глазах. И не контрреволюционеры-белогвардейцы, а сами революционеры-коммунисты отнимали землю и хлеб.
Вот как видел задачу своей работы нарком продовольствия советской Украины Александр Шлихтер9: «Богатая Украина, хлебная Украина — наша: не будет голодать московский пролетариат»10. Так что важнейшей задачей для Украины стало снабжение Москвы11.
Украинские националисты трактовали большевистскую политику вполне однозначно: на Украине установилась «диктатура одной небольшой части пролетариата (русского) над другой частью пролетариата (украинской) и над всем украинским селянством», а сама Украина стала «колонией России»12. Социал-демократ Винниченко, обходя критикой Ленина, обвинял во всем Пятакова и его соратников, русских с Украины. Ненавистная «пятаковщина» под предлогом «защиты революции, интернационализма и тому подобных хороших и справедливых идей» проводила старую царскую, черносотенную «политику русификации и уничтожения украинской национальности. Она раздувала национальную вражду, обостряла противоречия между социалистами двух наций, пугала Москву украинским "шовинизмом" и "мелкобуржуазностью"»13.
Правда, Винниченко и его бывшие товарищи по Директории забыли прибавить, что с деревней русской большевики обращались точно так же, как с украинской. Так что в колонию превратили, если уж на то пошло, всю крестьянскую страну от украинского Подолья до Поволжья14. Метрополией выступала не нищая, ограбленная Россия, а некий «авангард мировой революции».
Много ли «заготовленных» продотрядами муки, зерна и других продуктов досталось голодным горожанам или хотя бы Красной армии? Или же они сгнили, были съедены мышами на складах?
Примечания
1. Мандельштам Н.Я. Вторая книга. С. 20.
2. Грациози А. Большевики и крестьяне на Украине, 1918—1919 годы. С. 100.
3. В советской историографии антикоммунистические крестьянские восстания называли «кулацкими мятежами», но это был не научный термин, а политический ярлык. «Кулаками» в таком случае называли не одних лишь мужиков-«мироедов», промышлявших ростовщичеством, и даже не богатых крестьян, а вообще всех крестьян, что посмели выступить против большевистской власти.
4. Грациози А. Большевики и крестьяне на Украине, 1918—1919 годы. С. 117.
5. Винниченко В. Відродження нації. Ч. 3. С. 310.
6. Грациози А. Большевики и крестьяне на Украине, 1918—1919 годы. С. 119.
7. Затонский В.П. Водоворот (Из прошлого). С. 161.
8. Винниченко В. Відродження нації. Ч. 3. С. 319.
9. По происхождению Шлихтер был немцем из Полтавской губернии.
10. Шлихтер А.Г. Борьба за хлеб на Украине в 1919 году // Літопис революції. 1928. № 2 (29). С. 96—135.
11. Деятельность наркомпрода Украины была одобрена и III Всеукраинским съездом Советов. Съезд принял специальную резолюцию, «где украинскому Наркомпроду приказывалось направлять в Россию насколько возможно большую часть из накопленного продовольствия» (Грациози А. Большевики и крестьяне на Украине, 1918—1919 годы. С. 108).
12. Винниченко В. Відродження нації. Ч. 3. С. 221—222.
13. Там же. С. 337.
14. Урал и Сибирь оставались еще под властью Колчака.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |