Введение

В чрезвычайно ярком созвездии имен великих русских мастеров слова XX—XXI веков выделяется блистательное имя Михаила Афанасьевича Булгакова (1891—1940), художника, чье творчество отразило и судьбоносные перипетии национальной жизни первой трети XX столетия, и наиболее характерные поиски русского искусства не только в отрезке его литературного пути, но и в перспективе. М.А. Булгаков в своих произведениях сотворил глубинный духовный Космос, многоплановый уникальный мир, создал художественную планету с мощнейшим гравитационным полем, влияющим на ритм и траекторию движения литературного процесса последующих десятилетий. Его творчество, подобно «магическому кристаллу», приковывает к себе внимание как неискушенных читателей, так и опытных исследователей — филологов, культурологов, философов, лингвистов, стремящихся во всем «дойти до самой сути», приблизиться к постижению загадочной булгаковской Вселенной.

Художественное наследие писателя стало достоянием отечественной культуры лишь в 1960-е годы, когда в журнале «Москва» (1966. № 11; 1967. № 1) с многочисленными купюрами был опубликован роман «Мастер и Маргарита». За более чем пятидесятилетнюю историю изучения величайшей «криптограммы XX века» были написаны тома фундаментальных исследований, среди них монографии, докторские и кандидатские диссертации, заложившие основу особой отрасли литературоведческой науки — булгаковедения, в котором сформировались различные научные школы и направления. Начиная с 1960—1970-х годов, ознаменовавшихся сбором фактического материала о жизни и произведениях М.А. Булгакова, значительная часть которых еще даже не была напечатана, ведущим методом стал биографический, легший в основу изысканий В.Я. Лакшина, В.И. Лосева, О.Н. Михайлова, Б.С. Мягкова, П.В. Палиевского, Л.К. Паршина, В.В. Петелина, В.И. Сахарова, В.П. Скобелева, И.С. Скоропановой, М.О. Чудаковой, Л.М. Яновской и др., обратившихся к уяснению идейно-эстетической сущности прозы и драматургии М.А. Булгакова в тесной связи с реалиями его личной и общественной жизни.

Историко-генетический принцип изучения творчества писателя, разрабатывавшийся в 1980—1990-е годы И.Ф. Бэлзой, А.И. Ванюковым, И.В. Виноградовым, И.Л. Галинской, И.Е. Ерыкаловой, М. Золотоносовым, А.П. Казаркиным, В.В. Новиковым, М.С. Петровским, Е.Б. Скороспеловой, А.М. Смелянским, Б.В. Соколовым, Н.П. Утехиным, Л.Л. Фиалковой и др., выявил «истинные и мнимые» источники романов, повестей и пьес М.А. Булгакова, установил их культурную и литературную (по преимуществу западноевропейскую) «генеалогию».

В рамках структурно-семантического направления, господствовавшего в 1990—2000-е годы и представленного в работах М.Ю. Белкина, О.С. Бердяевой, А.З. Вулиса, Б.М. Гаспарова, Н.В. Голубович, К.Д. Гордович, Т.Т. Давыдовой, А.В. Зайцева, А.А. Леонтьева, В.А. Кохановой, Г.А. Лескисса, В.И. Немцева, Н.А. Плаксицкой, Е.В. Пономаревой, Г.М. Ребель, В.В. Химич, Е.Н. Хрущевой, С.В. Шаталовой, М.С. Штейман, Л.М. Щетининой, Д.А. Щукиной, Е.А. Яблокова и др., уделяется значительное внимание имманентной поэтике булгаковских произведений — жанрово-родовому, сюжетно-композиционному своеобразию, мотивно-семиотической сфере, интертекстуальным связям.

Мистико-метафизический ракурс исследования, предложенный А.А. Абрашкиным, И. Белобровцевой, С. и О. Бузиновскими, А.А. Кораблевым, С. Кульюс, Г.В. Макаровой, Н.А. Пермяковой, Т. Поздняевой и др., погрузил «закатный» роман М.А. Булгакова в историко-литературный и эстетико-эзотерический контекст европейской духовной традиции, воспринимавшейся как едва ли не единственный источник, оказавший первостепенное влияние на мирообраз художника, «свободного» от узконациональных и конфессиональных стереотипов. Более того, в современном булгаковедении нередки безапелляционные обвинения автора «Мастера и Маргариты» в «космополитизме», «чернокнижии», «сатанизме», приверженности «Тайной доктрине» Е.П. Блаватской и теософическим построениям А. Безант (Е. Блажеев, М.А. Бродский, Н.К. Гаврюшин, И.П. Карпов, В.М. Розин). Некоторые православные богословы (о. М. Ардов, М.М. Дунаев, о. Л. Лебедев, о. А. Кураев), механически переносящие религиозные догматы на самобытное художественное полотно, каковым является роман «Мастер и Маргарита», не претендующий на жанр историко-теологического трактата, отказывают М.А. Булгакову даже в принадлежности к русской национальной культуре, богоцентричной и христологичной по своей сути, всячески демонстрируя «антихристианскую направленность» его «закатного» романа, игнорируя кровную связь писателя с исконной православной средой, к которой он принадлежал по рождению и воспитанию.

Со второй половины 1980-х годов, когда в отечественную культуру возвращается «задержанная литература», начинает смещаться центр исследовательского внимания от романа «Мастер и Маргарита» к другим произведениям М.А. Булгакова: его революционному эпосу «Белая гвардия», сатирическим повестям и рассказам, художественно-автобиографическим «запискам» («Записки юного врача», «Записки на манжетах», «Записки покойника»), драматургии, эпистолярно-документальному наследию, долгие годы находившемуся в запасниках. Литературоведов по преимуществу интересует проблематика и поэтика произведений писателя: их жанрово-композиционная структура, мотивно-образная система, историко-литературный контекст (Б.Ф. Егоров, Я.С. Лурье, А.М. Минакова, В.Д. Наривская, В.Н. Назарец, Ю.В. Неводов, В.И. Немцев, А.А. Нинов). Исследователями тщательно изучен дворянско-интеллигентский культурный «ареал» творчества М.А. Булгакова, установлена «столичная ментальность», ставшая объектом как сатирического, так и философского осмысления в ранних фельетонах и «московских повестях», проанализировано игровое начало и эстетика парадокса, «врастающая в быт» фантастика и «антиутопическое мышление» художника.

В этой методологической и проблемно-тематической полифонии современного булгаковедения, пик которого пришелся на 1990-е годы, утвердился особый подход к М.А. Булгакову как интеллектуально-ироничному писателю с европейским комплексом мыслей и чувств. Между тем сам тип мышления, «восчувствия» жизни у М.А. Булгакова имеют ярко выраженную национальную основу. Русский Логос и русская Душа — центральные в русской классической литературе — были осевыми и для художественной Вселенной писателя. Это стало особенно очевидно в последнее десятилетие, когда в многовекторном и многоаспектном изучении творчества М.А. Булгакова наметилось, на наш взгляд, продуктивное направление, осмысливающее творчество великого художника, и в частности роман «Мастер и Маргарита», в тесной связи с идеями религиозно-философского Ренессанса, явления очень русского по своей сути, обозначившего ментально-онтологическую основу русской истории и культуры. Этот серьезный и значительный шаг на пути «возвращения» писателя в национальный контекст русской культуры и литературы сделан в исследованиях Л.В. Борисовой, М.О. Булатова, М.Г. Васильевой, В.А. Ждановой, А. Зеркалова, Ж.Р. Колесниковой, Ю.В. Кондаковой, В.В. Лепахина, О. Масако, Л.Б. Менглиновой, В.Б. Петрова, Е.В. Уховой, Е.Р. Южаниновой. Убеждение в том, что М.А. Булгаков не укоренен в русской национальной почве, а погружен исключительно в европейский мистико-философский контекст сегодня все чаще подвергается сомнению. В современном булгаковедении нередки интересные наблюдения над проблемой национального сознания в ее специфически булгаковском разрешении, выявляется характер рецепции образов народной культуры в художественном мире писателя (С.М. Земляной, Е.А. Иваньшина, М.Н. Капрусова, Е.Г. Серебрякова и др.).

Но эти очень важные и значимые размышления, оформленные чаще всего в жанре статьи или эссе, еще не вылились в системное исследование, направленное на уяснение глубинных связей творчества М.А. Булгакова с русской национальной культурой в ее архетипическом, духовно-онтологическом, ментально-психологическом аспектах. Между тем влияние комплекса самых разнообразных нравственно-этических, религиозно-конфессиональных, философско-интеллектуальных, фольклорно-мифологических традиций России, ее уникальной «семиосферы» на образное мышление художника существенно сказалось в выработке неповторимого авторского взгляда на события прошлого и настоящего, на факты русской и европейской истории, на рецепцию западного и восточного духовно-культурных пространств, что способствовало созданию писателем целостной картины мира с ярко выраженным в ней национальным колоритом. Мощный национально-культурный пласт художественного мира М.А. Булгакова в его исконной семантико-символической первооснове, глубинных первообразах / первосмыслах — архетипах (греч. arche — первоисток; týpos — образец), еще до конца не проясненных в булгаковедении, нуждается сегодня в целостном и системном изучении, поскольку эти древнейшие ментально-психологические, мифосуггестивные, сущностно-онтологические образования во многом определили своеобразие проблематики и поэтики произведений писателя, насыщенных емкими смыслообразами (эйдосами) и мифологемами, принципиально значимыми для русского человека в силу его особого исторического опыта. Обращенностью к данной проблематике определяется актуальность данного исследования.

Одна из главных задач современного булгаковедения (чрезвычайно неоднородного по своим подходам и методологическим установкам) состоит в том, чтобы обнаружить в произведениях М.А. Булгакова архетипический национально-культурный подтекст, безусловно, присутствующий в них, но еще не отрефлексированный в полной мере исследователями. Очень важно уяснить степень влияния на художественное сознание писателя, сформировавшегося в атмосфере русской православной интеллигентной семьи, народной культуры, лежащей в фундаменте этико-эстетической системы М.А. Булгакова, на котором базируется и его религиозно-философская концепция, и аксиология, и вообще весь образно-семантический потенциал его художественного наследия.

В мифопоэтическом контексте творчества М.А. Булгакова, несущего в себе общечеловеческий смысл, активно познаваемый современным булгаковедением, доминантным элементом является образ-архетип. Архетипическими ситуациями, мотивами, образами пронизаны рассказы и романы, пьесы и либретто М.А. Булгакова. Архетипичность выступает не только содержательно-смысловой, когнитивно-понятийной сферой художественного обобщения действительности, но и особой формой мифомышления писателя, отразившего в своих произведениях уникальный духовный опыт русского народа, концентрированный в «первичных схемах», «первичных идеях», «сквозных», бессознательно и априорно воспроизводимых структурах психологического «генотипа» нации. Введенный в научный оборот К.Г. Юнгом термин архетип за более чем вековую историю своего функционирования в гуманитаристике получил немало интерпретаций и толкований. Первоначально он использовался философом-психоаналитиком для обозначения «прафеномена» коллективного бессознательного, прорывающегося в область внешней реальности в образах-мифологемах, аккумулирующих в себе субъективные переживания человека, результат его мыслительной и психоэмоциональной деятельности, его мировидение в целом. «Онтогенетический» опыт, транслируемый от предка к потомку, приобретал образно-символическую форму — «праформу», которая оказывается основой общечеловеческого архетипа. Однако каждый народ в процессе своего развития приобретал уникальный исторический опыт, «конденсировавшийся» в национально-культурных архетипах, которые выступают хранителями и выразителями национальной ментальности, формируют национальный характер. Архетипическими становятся факты и реалии, на протяжении веков повторяющиеся в национальной истории, определяющие ее «логику», являющиеся «знаками», «вехами» на ее пути. Столь расширенное понимание архетипа обозначилось уже у юнгианцев в первой половине XX века и получило обоснование в трудах Р. Грейвза, М. Бодкина, Дж. Кэмбелла, А.Ф. Лосева, Г. Найта, Э. Нойманна, Ф. Уилрайта, Н. Фрая, посвященных философским и психологическим проблемам культурного сознания человечества.

Во второй половине XX столетия теория архетипа прочно утвердилась в сфере искусствознания и литературоведения, где архетипичность как эстетическая категория использовалась при анализе фольклора и мифологии разных народов мира. С.С. Аверинцев, Ю.М. Лотман, Е.М. Мелетинский, В.Н. Топоров, М. Элиаде под архетипом по преимуществу понимали образно-семиотическое вместилище культурной памяти народа, обеспечивающей преемственность в жизни человеческого рода, непрерывную связь времен. Архетипом именовались не только «вечные образы» как «матрицы первосмыслов», с определенной закономерностью повторяющиеся в новых исторических обстоятельствах, но и образы-символы, лейтмотивы, обладающие мифосуггестивной природой, укорененные в национальном культурном пространстве и приобретающие черты универсалий. На рубеже XX—XXI веков такой подход к определению архетипа как историко-культурной универсалии получил широкое распространение в гуманитарных науках, в том числе и в филологии, и утвердился в статусе «инструмента исследования», позволяющего проникнуть в глубинную структуру художественного образа, раскрыть его «внутреннюю форму» (В.Е. Хализев). Культурная ценность архетипических образов в современном литературоведении осознается как абсолютная и единственная, доступная верификации и герменевтическому анализу.

Архетипический потенциал творчества М.А. Булгакова, еще в полной мере не осмысленный, может быть использован для «генерации» историко-культурных констант / универсалий русского национального мирообраза. Художественный мир писателя вбирает в себя как изначальные общечеловеческие (первичные) архетипы, так и специфические национально-культурные архетипы, позволяющие реконструировать модель национального миробытия. Более того, произведения М.А. Булгакова насыщены архетипическими мотивами (лейтмотивами) и образами инонациональных культур, пропущенных сквозь призму русского национального мировидения.

Вообще проблема русской национальной идентичности, определения фундаментальных основ русской культуры в ее многовековом взаимодействии с культурами других народов — одна из магистральных в современных гуманитарных науках. «Полигенетичное» творчество М.А. Булгакова может служить надежным источником в сложном процессе самосознания, понимания сущности русского национального мирообраза, поскольку весь метатекст писателя хранит в концентрированном виде «зашифрованный» русский «код», позволяющий осмыслить провиденциальную судьбу и путь России, существенно уточнить характерные черты национального мировидения в синхронном и диахронном измерениях.