Заключение

Исследование творчества современных писателей в аспекте проблемы «традиция-новаторство» всегда актуально, так как, с одной стороны, помогает раскрыть направление художественного поиска, вне которого немыслим большой художник, с другой — указывает на связь писателей нового времени — авангардистского толка в том числе — с литературной традицией, с классиками русской литературы.

В данной диссертационной работе творчество В.С. Маканина 1980—1990-х годов рассматривается с учетом особенностей и своеобразия художественного метода писателя.

Вопрос о художественном методе В.С. Маканина не может быть решен однозначно. Следует согласиться с исследователями, которые находят в творчестве писателя свидетельства принадлежности его к постмодернизму. В то же время нельзя упускать из виду несомненную глубинную связь писателя с традициями отечественной классики. Исследования показали, что художественный метод Маканина синтетичен, что его проза 80—90-х годов 20 века при всей новизне содержания и поэтики является продолжением литературы реализма и модернизма, и это не противоречит связи с постмодернизмом, который в настоящее время стремится выйти из им же созданной системы, в нем «все явственнее ощущается тоска по традиции» (Т. Струкова). С другой стороны, постмодернисты — это художники, которые не забывают «переписывать» и «прорабатывать» современность со всеми ее изъянами» (Ж.Ф. Лиотар). Тяга к традиции и «проработка» современности нашли свое место в творчестве Маканина.

Влияние постмодернизма у Маканина ощущается прежде всего на уровне поэтики, а на содержательном уровне наблюдается тяготение к реалистической концепции действительности, хотя и здесь есть определенные признаки постмодернизма — децентрализация, деидеологизация, трагедийность мироощущения.

Используя приемы постмодернизма, Маканин в то же время обращается к элементам неоклассической, романтической, реалистической, символистской поэтики. Следует говорить о взаимопроникновении и взаимообогащении эстетических систем в творчестве этого писателя. Постмодернизм проявляет себя у Маканина в специфическом — российском — варианте, возвращая гуманистическое измерение реальности, ставя в центр человеческую судьбу, начиная «кредо новой культуры» со слова «верю» (вопреки западному «не верю»).

Ставя вопрос о традиции, следует обратиться прежде всего к традиции Ф.М. Достоевского и М.А. Булгакова — писателей, оказавших значительное влияние на творчество нашего современника. Многомерность мировидения В.С. Маканина, нашедшая отражение как в художественном методе, так и в проблематике, поэтике его творчества, обусловила возможность усвоения и художественного пересоздания им традиций таких разных писателей, как Ф.М. Достоевский и М.А. Булгаков. Для писателя, объектом внимания которого стала противоречивая, прошедшая через многие обретения и утраты личность героя-современника, одинаково близкими и востребованными в творчестве оказались и идея «обожения» Достоевского, и демонизм булгаковского мирочувствования.

Прямые указания на связь В. Маканина с Ф.М. Достоевским содержатся как в произведениях самого писателя (например, в повести «Лаз», эссе «Квази», романе «Андеграунд, или Герой нашего времени»), так и в откликах на них литературоведов и критиков (А. Архангельского, К. Степанян, А. Латыниной, А. Марченко и других).

Главное «связующее звено» критики усматривают в сходстве концепций человека: Маканин, как и Достоевский, «отслеживает не прочность натуры, не здравый смысл, а непредсказуемость психических реакций, поступков, чувств, мыслей», «всматривается, вслушивается в людей крайности» (А. Марченко), открывает самые глубинные и драматические коллизии самосознания личности. Наиболее плодотворным методом раскрытия внутреннего мира психологически неоднозначной личности является исследование феномена «двойничества».

Слово «двойник» бытовало в литературе задолго до Достоевского, который, однако, придал ему новое значение — психологического (или психопатического) свойства, имея в виду образ, порожденный отстранением человека от самого себя. В таком ключе феномен «двойничества» представлен в образах Голядкина («Двойник»), Версилова («Подросток»). В «Преступлении и наказании» «двойничество» существует в разных ипостасях: помимо «собственно-раздвоения», широко используется система внешних «двойников», как «темных», так и «светлых», а также «проекции возможной линии жизни» («проекцией жизни» Раскольникова является Мармеладов — С. Штильман). Другое толкование «двойничества» связано с личностью самого Достоевского: в его героях видели «собственных двойников» писателя, приписывали автору философию «человека из подполья».

При существующей «расплывчатости» толкования «двойничества» в литературоведении выделяются два основных аспекта: психологический, связанный с раздвоением души человека, и философский, предполагающий создание параллельных образов, назначение которых — выявление обратной стороны идеи, пропагандируемой героем. Вариантом первого — психологического — «двойничества» является сцена свидания Ивана Карамазова с чертом, вариантом второго — сочетание образов Ивана Карамазова и Смердякова.

Психологический и философский аспекты «двойничества» создают эффект пространственно-временного охвата действительности, через трагическое состояние личности у Достоевского раскрывается состояние всего человечества. Глобальный масштаб типизации достигается писателем за счет постижения им сущности мирового бытия и исторического состояния через философско-этическое сознание героя. Героем такого типа у Маканина является Геннадий Павлович, писатель, романтик по складу души («Отставший»), его «двойником» становится человек «реальной жизни» — Василий, мотив «отставания» делает двойником Геннадия его отца. Генетически связующим началом представителей разных поколений является память, и одно из ее проявлений в повести — легенда о Лешке-золотоискателе. В повести «Утрата», как и во многих других, просматривается стремление автора «прорваться «от быта к бытию».

Типологической чертой реализма Достоевского является также синтез социально-политического, морально-этического, общечеловеческого планов повествования. В связи с этим вполне логично выводится еще один аспект «двойничества» — генетический, дальнейшее развитие которого происходит в творчестве В. Маканина.

«Отцы и дети» — одна из главных тем творчества Маканина, представленная в его произведениях двумя «моделями»: «случайное семейство» и «семейственное жизнепонимание». Сходны образы отцов «случайных семейств» — Федора Павловича Карамазова и Павла Алексеевича Костюкова («Гражданин убегающий»).

Повести Маканина «Голубое и красное», «Отставший», «Утрата» можно рассматривать как единое композиционное поле, реализующее общую задачу — фиксировать проживание жизни человеком во времени. Здесь реализована идея Достоевского о «прекрасных впечатлениях детства», которые во многом формируют личность, ее духовное начало. В повести «Голубое и красное» происходит «открытие мира» маленьким мальчиком, постижение неразрывной связи с землей, домом, семьей. Модели «случайного семейства» противопоставлена модель «семейственного жизнепонимания». Раскрыть духовную жизнь ребенка помогают яркая метафоричность, цветопись, «цветопись звука», контраст, другие стилевые приемы, широко используемые Маканиным.

Исторический аспект «двойничества» у Достоевского и Маканина раскрывается путем сопоставления «Легенды о Великом инквизиторе» и повести «Стол, покрытый сукном и графином посередине». Если в «Легенде...» «дана целая философия истории, сокрыты глубочайшие пророчества о судьбе человечества» (Н. Бердяев), то в повести Маканина действительность середины 20 века послужила проверкой состоятельности пророчеств Достоевского и подтвердила его мысль о социализме как античеловечном, казарменном строе. Достоевский и Маканин вскрывают механизм уничтожения инакомыслия: церковный суд и государственные общественные организации действуют с одинаковой жестокостью, прикрываясь теми же теориями и лозунгами, совершают изощренное насилие над личностью. Как и Достоевский, Маканин представляет историю разрушения личности под давлением приписываемой ей вины.

Традиция взаимодействия реального и фантастического с целью раскрытия глубинного, непостижимого, тайного, имевшие место в литературе 19 века — в творчестве Пушкина, Гоголя, Салтыкова-Щедрина, продолжена в творчестве Маканина. Особенно близким ему из предшественников в этом плане оказывается Булгаков.

С одной стороны, созданный Булгаковым художественный мир соединяет в себе реальность и фантастику, конкретно-бытовой и философские планы, и это сближает его с немецкими романтиками, с Гоголем, с другой — своеобразие булгаковской фантастики сближает его творчество с модернистской прозой. «Модерным ископаемым» назвал «Дьяволиаду» Булгакова Е. Замятин. В прозе Маканина, в частности, в произведениях «Сюр в Пролетарском районе», «Лаз», «Андеграунд, или Герой нашего времени» легко узнаются булгаковские архетипы, предстающие в новой исторической обстановке и в новом качестве.

Булгаков и Маканин используют в своем творчестве вид «завуалированной» фантастики. В «Дьяволиаде» Булгакова фантастическое рождается на грани реального и абсурдного. Бытовая травма — ожог глаза — приводит к тому, что Короткое перестает видеть мир в его целостности, далее повествование о фантастическом переходит в форму сна, и непонятно, вызвано ли это сновидение откровением «другой жизни» или «переработкой» реальной информации. Возникает параллелизм фантастической и реально-психологической концепции образа. В повести Булгакова «мистицизм связан не столько интересом к нечистой силе как к таковой..., сколько к мистике каждодневного быта». Формы проявления ирреального, необычного в повести многообразны: «колдовские» знаки, необычное поведение предметов, оборотничество, дорожная путаница и неразбериха, непроизвольное движение персонажей (танец) и др. Но далее «снятие тайны» происходит с помощью реально-причинных объяснений, что возвращает героя в действительность.

Во многом сходным образом соотнесено фантастическое и реальное в рассказе Маканина «Сюр в Пролетарском районе». Само название является развернутой метафорой мира, застывшего, унифицированного, где система подавляет индивидуальность. Возникший в начале рассказа образ огромной руки символизирует весьма реальную вещь — утрату собственного «я», когда то, что было «я» человека, выходит из-под контроля, обращается против него. В рассказе, как и у Булгакова, нет персонифицированной ирреальной злой силы, она — фантастическое перевоплощение реальности.

У Маканина, как у Булгакова, имеют место различные формы проявления фантастического: «прямая» фантастика (человека ловила его рука) сменяется завуалированной, неявной: рука существует и в натуральном виде, и в качестве изображения на плакате, рука снится герою, та же рука в сознании героя является воплощением рока, судьбы. В итоге герой, слесарь Коля, привыкает к страшным проявлениям «сюра», они становятся необходимыми элементами реальной жизни. Мир социалистической действительности разрушается вторжением алогизма, становится страшным и трагичным. Подобное изображение действительности характерно для искусства соц-арта. Как и в предыдущих произведениях, для выражения сюрреалистического содержания Маканин синтезирует, предлагает новые художественные формы, приемы.

Уже заявленные принципы сопоставления Булгакова-Маканина лежат в основе анализа романа «Мастер и Маргарита» и повестей «Лаз», «Андеграунд или Герой нашего времени». Фантастика у Булгакова и Маканина, основываясь на мифологии, дает картину выморочной действительности, сгущенное изображение которой порождает фантастические образы.

Гиперреальность, созданная на основе тотальной идеологии, лишенная идеала, провоцирует на создание фантастического. Трагическая судьба Мастера и его шедевра — в центре романа Булгакова. У Маканина показана судьба писателя в брежневские времена, литературная жизнь этого времени вполне сопоставима с МАССОЛИТовской компанией у Булгакова. Герой повести Маканина Петрович проходит те же испытания, что и Мастер: непризнание литературной братией, изгнание из творчества, из дома. Фантастически-реальный образ «общажников» у Маканина сопоставим с образами обитателей «нехорошей квартиры» у Булгакова. Так же остро — на грани фантастики и реальности — стоит «квартирный вопрос».

В повести «Лаз» Маканин, опять же следуя за Булгаковым, создает две реальности, мифологическую и реальную, условно соединяя их «узким проходом», «лазом», через который можно проникнуть из одной в другую. Жизнь «подземелья» и жизнь «верха», интеллекта и животных инстинктов противопоставлены и соединены в одно целое. Подземный город, куда Ключарев проникает, чтобы «отдышаться», «оплодотвориться хаосом различных мнений», становится реально-мифологическим пространством. Герой Маканина, как и Мастер, вступает в полемику с литературой официоза, противостоит ей и тем писателям-отступникам, которые променяли талант на благополучную жизнь.

Судьба Мастера очевидным образом связана с судьбой Булгакова, то же можно сказать о Маканине и его герое, который сохранил свою обособленность, привычку оставаться в стороне от литературного процесса, духовная, творческая свобода сближает судьбы автора и его героя. В отличие от булгаковского Мастера, Петрович не хочет смириться со временем, с обстоятельствами, стремится отстоять свое «я».

«Мир как текст» — ключевая формула постмодернизма, определяющая характер художественных приемов и средств, а также особенности содержания, сюжетостроения. У Маканина реальность стала текстом: сюжет убийства, сюжет спасения, сюжет непризнания писателя, трагедия «маленького человека» — обыгрываются имевшие место в литературе ситуации и образы; мир «интеллектуально переполнен», и ситуации, порождаемые реальностью, те же, что уже были, но только мельче, глупее, обыденнее, — показатель ощущения постмодернистского писателя. Все это мы находим у Маканина, но элементы того же мироощущения можно найти и у Булгакова. Как «текст в тексте» выстраивается модель мироздания у Булгакова и у Маканина, отсюда нечеткость категории авторства.

У Булгакова социальный абсурд так силен, что превосходит любые замыслы темной силы, у Маканина все же имеет место гармонизирующее начало, которое воплощает метафора «открытой двери».

Таким образом, традиции русских классиков, Достоевского и Булгакова, выходят в творчестве современного писателя В.С. Маканина на новый уровень, основные параметры которого обусловлены исторической ситуацией, культурным состоянием общества и своеобразием дарования такого яркого художника, как Владимир Маканин.