Изучение романа «Мастер и Маргарита» в совокупности со всеми его редакциями и вариантами также является необходимым при толковании обнаруживаемого в ходе анализа лексико-фразеологического уровня темпоральности ряда сдвигов, представляющих собой нарушения в системе временной номинации и/или логики (последний аспект не подразумевает рассмотрение общехудожественных ахроний (проспекций и ретроспекций), функционирующих в литературных текстах в качестве особых изобразительных приемов [Бабенко 2004: 195]). Принципиальность этого вопроса заключается прежде всего в том, что объяснение природы данных отклонений позволяет не только проследить эволюцию авторской мысли, но и раскрыть механизмы создания художественной действительности произведения; в этой связи к данной проблеме существуют, по крайней мере, два подхода.
1. По своему происхождению обнаруживаемые в изучаемом тексте нарушения в системе темпоральной номинации и/или логики представляют собой, так сказать, собственно противоречия, непосредственно возникающие в ходе продолжительной истории создания крупного текста; как отмечает Д.С. Лихачев, такие внутритекстовые несоответствия являются результатом длительного процесса работы, а иногда и процесса переработки «уже законченного произведения, когда интенсивный творческий процесс закончился и автор забыл многие детали своего произведения...» [Лихачев 1983: 148].
2. Данные темпоральные алогизмы представляют собой не что иное, как преднамеренный со стороны автора ход, имеющий особое смысловое значение, а потому несущий композиционную и идейно-содержательную нагрузку.
В анализируемом романе темпоральные сдвиги были обнаружены в следующих частях текста:
• главы 2 («Понтий Пилат») и 16 («Казнь»);
• глава 24 («Извлечение мастера»);
• глава 32 («Прощение и вечный приют»).
Наибольшую сложность и противоречивость в толковании вызывает первый блок темпоральных сдвигов, выявляемых в ершалаимских сценах (главы 2 и 16), действие которых разворачивается в романе в следующей последовательности:
1. Иешуа приводят на суд к прокуратору «ранним утром четырнадцатого числа весеннего месяца нисана» (5, с. 19).
2. Приговор утверждается Пилатом около полудня: Дело идёт к полудню. Мы увлеклись беседой, а между тем надо продолжать (5, с. 39).
3. После утверждения смертного приговора Пилат возвращается во дворец, когда путь ему перерезает ала: ...мимо Пилата последним проскакал солдат с пылающей на солнце трубою за спиной (5, с. 43); и повествование Воланда завершается словами: Было около десяти часов утра (5, с. 43); в то же время в главе 16 отмечается, что «та кавалерийская ала... перерезала путь прокуратору около полудня» (5, с. 167).
В свою очередь, такое несоответствие в определении временных данных может показаться ещё более странным, если привлечь ранние редакции романа, где явлена прямая хронология событий:
• Р. II: 3) Утро... (4, с. 724) — Пора, первосвященник, полдень. Идем на лифостротон... (4, с. 66) — И выл, достоуважаемый Иван Николаевич, час восьмой1 (4, с. 71)
• Р. IV: Просто в десять часов утра Его привели под конвоем, и шаркающей кавалерийской походкой на балкон вышел Понтийский Пилат (4, с. 361) — Полдень — пора на лифостротон (4, с. 372) — ...Ешуа двинулся с лифостротона. И был полдень2 (4, с. 374).
Однако уже в редакции Р. V глава 2 («Золотое копье») обретает циклический характер временной организации: В десять часов утра шаркающей кавалерийской походкой в перистиль под разноцветную колоннаду вышел прокуратор Иудеи Понтий Пилат (4, с. 397) — И было десять часов утра, многоуважаемый Иван Николаевич... (4, с. 397), — которая не только сохраняется в окончательной — восьмой — редакции, но и особо концептуализируется посредством введения в главе 16 в контексте ретроспекции (...та кавалерийская ала...) темпорального показателя полдень, отсутствовавшего в соотносимых главах предыдущих редакций.
Данный темпоральный сдвиг получил широкое освещение в научной литературе, при этом в исследованиях, так или иначе затрагивавших вопрос о достаточно странной хронологии ершалаимских глав, является однозначно принятым говорить о преднамеренном авторском «маневре» М.А. Булгакова: нарушение в главе 2 однонаправленного, поступательного, линейного хода времени и его обращенное спиралевидное движение, продолженное в главе 16 (см. сх. 13), имеют особое значение в организации идейно-содержательной и сюжетно-композиционной сторон произведения, поскольку двойное повторение в разных главах романа (десять часов утра в главах 2 и 3 и полдень в главах 2 и 16) исключает саму возможность ошибки, элементарно ставшей результатом многолетней работы писателя над романом, — автор долго выбирал между двумя датами и в итоге мог забыть исправить десять часов утра на полдень в финале главы 2.
Схема 13. Структура обращенного временного ряда (библейский план)
Например, в работах П.Р. Абрагама [1990, 1993] и Е.А. Яблокова [2001] данный темпоральный сдвиг трактуется через посредство гипотезы о многослойности и неоднородности времени в «Мастере и Маргарите», которая, однако, может иметь два разрешения. Так, с точки зрения П.Р. Абрагама, данный случай есть следствие непосредственного отражения в романе концепции П.А. Флоренского, раскрывающееся в формировании между художественным («Мастер и Маргарита») и философским («Мнимости в геометрии») текстами параллелей: «московское время — область земных явлений и земных движений», «время Воланда и его подданных — граница Земли и Неба» и «время вечного — область небесных явлений и небесных движений». Проанализировав специфику времятечения в повествовательных планах романа, П.Р. Абрагам постулирует, что «время вечного — по отношению ко времени на Земле — течет «в обратном смысле»» [Абрагам 1991: 98], а это способствует тому, что в тексте «Булгаков одновременно создает и разрушает полную временную синхронизацию: в обоих сюжетных планах [московском и библейском — С.Д.] Страстная неделя, но разные дни, в обоих планах часы показывают одно и то же время, но утреннее и вечернее. Этой цели служит странное на первый взгляд утверждение Воланда, что в Иерусалиме «Было около десяти часов утра», несмотря на то, что был полдень. Между обоими сюжетными планами на самом деле есть разница в два часа (и вместе с тем её нет)» [Абрагам 1991: 98]. В качестве доказательства исследователем приводится рисунок, сделанный рукой автора и наглядно репрезентирующий его представление об изменении характера времятечения по мере перехода объекта из мира действительностей в мир мнимостей: в соответствии с § 9 «Мнимостей в геометрии», подвергающим анализу космологию «Божественной комедии», восхождение на Эмпирей Данте и Вергилия неизбежно сопровождается двухчасовой разницей между временем земным и временем космического бытия. В свою очередь, Е.А. Яблоков утверждает, что двухчасовая разница между временем московским и временем ершалаимским появилась в связи с тем, что в ходе работы над романом М.А. Булгаков учитывал разницу между двумя системами времяисчисления — лунно-солнечным юлианским и архаичным иудейским календарями, имевшими разные точки отсчёта начала суток (по древнееврейской системе сутки начинаются не в 0.00, а на шесть часов раньше, с восходом луны, то есть в 18.00); и, таким образом, приговор Иешуа был вынесен в полдень по древнеиудейскому времяисчислению и в десять часов утра — по московскому [Яблоков 2001: 134—136]. Гипотеза же представителей западного булгаковедения Б. Бити и Ф. Пауэлла соотносит «изменение направления временной параллели в иерусалимском времени» с «воландовской остановкой московского времени» [Бити, Пауэлл цит. по: Будицкая 2001: 92] и доказывает данный факт текста через утверждение постулата о том, что в основу структуры художественного времени романа «Мастер и Маргарита» положены различного рода временные аномалии. Таким образом, в науке поставленная проблема получает неоднозначное разрешение: данный темпоральный сдвиг мог в равной степени явиться попыткой автора как обозначить следственно-причинную логику Божественного Бытия, обратную прямой — причинно-следственной — логике земного бытия3 и вызванную в произведении разнонаправленностью течения времени библейского и реалистического планов (П.Р. Абрагам), или совместить в рамках хронологии одного повествования двух календарных систем (Е.А. Яблоков), так и подчеркнуть условно-абстрактный характер времени изображаемой действительности (Б. Бити, Ф. Пауэлл). Тем не менее всеми исследователями признается то, что означенные текстовые факты не представляют собой собственно противоречия в системе темпоральной номинации романа «Мастер и Маргарита» и являются преднамеренным ходом со стороны М.А. Булгакова, имеющим важное для произведения композиционное и смысловое значение.
В этом плане собственно противоречия в логике художественного времени романа представляют ахронии, обнаруживаемые в главе 24 («Извлечение мастера»), однако, в отличие от предыдущих, явленные в тексте менее очевидно; будучи тесно связанным с определением полуночи как краткого временного отрезка, с одной стороны, и спецификой изображения в произведении мистического времени, с другой, данный темпоральный сдвиг реализуется в следующих текстовых фактах: Чума-Аннушка, проснувшаяся «ни свет ни заря, в начале первого» (5, с. 306), последовательно становится невольной свидетельницей изгнания из квартиры № 50 Алоизия Могарыча и Варенухи, а также отъезда Маргариты, т. е. событий, имевших место в полночь. Временное противоречие выстраивается здесь следующим образом.
1. Поскольку время мистическое и земное синхронизированы, то Маргарита не могла покинуть квартиру № 50 ровно в полночь, иначе её появление на лестничной площадке для Аннушки неизбежно бы совпало с появлением там же Алоизия Могарыча и Варенухи; но в тексте даются чёткие указания на то, что уход всех трех героев Аннушка наблюдает поочерёдно, а не одномоментно.
2. Но по этой же причине невозможно присутствие на лестнице и Аннушки, которая встаёт только в начале первого, т. е. уже после полуночи, следовательно, она никак не могла быть там в двенадцать часов.
Кроме того, в данном эпизоде имеет место и не совсем адекватное употребление писателем фразеологизма ни свет ни заря, обозначающего в узусе раннюю, утреннюю (а не ночную, как у М.А. Булгакова!) пору.
Обоснование природы данного темпорального сдвига представляется нам возможным только при условии обращения к более ранним редакциям романа — Р. III и Р. VI, где разрешение настоящей проблемы заключается в самом процессе эволюции параметров мистического времени. Очевидно, его возникновение связано с первоначальным замыслом М.А. Булгакова (Р. III), отдельно не вычленявшим континуум мистической реальности и всецело включавшим сцены бала (шабаша) и праздничного ужина при свечах в московскую действительность; в этой связи имевшие место эпизоды на лестничной площадке дома № 302-бис по Садовой улице были датированы не полуночью, а иным темпоральным определителем — рассветом; в соответствии с этой хронологией последовательное для Аннушки появление «слоняющейся на рассвете по передним лестницам... с чемоданом и подштанниками» (4, с. 240) личности (Алоизия Могарыча) и красавицы под руку с больным, унесенных нечистой силой в машине в ясном рассвете (4, с. 241), определялось в редакции Р. III поступательным движением объективного времени реальной (московской) действительности; это также и обуславливало узуальность фразеологизма ни свет ни заря, семантически соотносимого с лексемой рассвет.
В свою очередь, с изменением характера времятечения мистического плана, произошедшего в редакции Р. VI, временная адекватность изображения последовательного покидания квартиры Алоизием и прочими в данном эпизоде соблюдалась посредством введения в текст следующего диалога Маргариты с Коровьевым, впоследствии исключенного М.А. Булгаковым из окончательной редакции: «Больше я не смею беспокоить вас ничем, — начала Маргарита, — позвольте вас покинуть... Который час?» — «Полночь, пять минут первого, — ответил Коровьев» (5, с. 663); это незначительное, на первый взгляд, замечание разрешает один из поставленных выше вопросов, поскольку в таком случае встреча Аннушки на лестнице поочерёдно с Алоизием, Варенухой и Маргаритой получает своё логическое объяснение. Тем не менее перенесенный сюда из Р. III в текст Р. VI, а затем — и в текст Р. VIII, фразеологизм ни свет ни заря оказывается в последних редакциях «Мастера и Маргариты» семантически неадекватным изображаемому временному периоду (начало первого ночи), становясь своего рода оправданием столь неестественно позднего, или наоборот — раннего, пробуждения Аннушки Басиной.
Анализ редакций романа Р. III и Р. VI нам интересен также и потому, что в некоторой степени объясняет наличие в романе «Мастер и Маргарита» и третьего из темпоральных сдвигов, касающегося судьбы Пилата, который, отправив Иешуа на смерть, был обречен в одиночестве искупать «двенадцать тысяч лун за одну луну когда-то» (5, с. 370) в безлюдных скалах, испытывая нескончаемые угрызения совести: Около двух тысяч лет сидит он на этой площадке и спит, но когда приходит полная луна,... его терзает бессонница (5, с. 369). В романе прямым текстом не указывается на то, что это событие занимает только один день в году, однако обращение к астрономии помогает понять, что полнолуние как одна из фаз Луны в его истинном виде наступает тогда, когда Солнце, Земля и Луна выстраиваются примерно по одной прямой; а высокие скорости движения небесных тел не способствуют сохранению этого равновесия чрезмерно долгое время. В то же время мастер встречает своего героя в ночь с субботы на воскресенье, заставая его именно в тот момент, когда тот бодрствует, однако астрономическое полнолуние было накануне, т. е. в ночь с пятницы на субботу. С нашей точки зрения, объяснение такому расхождению во временных данностях можно обнаружить в следующем: М.А. Булгакову необходимо было соединить в сакрализованное представлениях о полнолунии, с одной стороны, языческое поверье о ведьминском шабаше и разгуле нечистой силы в пятницу, а с другой — библейскую легенду о Воскресении и искуплении грехов. В то же время, если обратиться к редакции Р. VI, мы заметим, что данная проблема изначально разрешалась автором следующим образом: основное действие библейских и московских сцен приходилось на пятницу и ночь с пятницы на субботу, однако в тексте есть чёткие указания на то, что эта ночь не «праздничная», как в окончательном варианте романа, а «предпраздничная»! Так, начиная беседу с Каифой, Пилат говорит: Завтра праздник Пасхи. Согласно закону, одного из двух преступников нужно будет отпустить на свободу в честь праздника (4, с. 371); так же, приглашая Маргариту за стол, Воланд отмечает: Эта ночь предпраздничная у нас... и мы держим себя попросту (4, с. 649). Таким образом, первоначальная развязка сюжетных коллизий в романе совпадала с соединением всех временных планов и приходилась на полночь с субботы на воскресенье, и основной конфликт произведения (прощение Пилата и обретение мастером покоя) разрешался словами Воланда: Пора! Бьёт воскресная полночь (4, с. 719). Вероятно, именно желание сопрячь идею праздничной ночи (еврейской Пасхи и весеннего полнолуния) в одной темпоральной данности (с пятницы на субботу) в двух пространственно-временных реальностях заставило автора отказаться от первоначального замысла и сделать полночь с пятницы на субботу «праздничной» и приурочить к ней казнь Иешуа, вызвав тем самым появление в романе обнаруженного нами данного темпорального противоречия.
Проблема темпоральных сдвигов в структуре художественного времени романа «Мастер и Маргарита» до сих пор остается открытым вопросом, поскольку до сих пор нет однозначности в их трактовке, а это, в свою очередь, не позволяет нам сделать окончательный вывод относительно их природы. Являются ли они примерами временной мистификации в тексте, т. е. намеренным «обманным» ходом со стороны автора, имеющим определенный, но зашифрованный смысл, разгадка которого поможет глубже проникнуть в тайну этого произведения, или же это упущение М.А. Булгакова, возникшее в процессе десятилетней работы над романом и ставшее результатом того, что последняя систематизация глав и корректорская правка проводилась Е.С. Булгаковой, женой писателя? Лингвистический анализ романа и его ранних редакций больше склоняет к версии, что, по крайней мере, два из них представляют собой авторские недочёты, тем не менее работа над темпоральными сдвигами в произведении должна быть продолжена с привлечением иных — нелингвистических — методов исследования, чтобы дать окончательный ответ на этот вопрос.
Примечания
1. В редакции 1928—1929 гг. глава «[Евангелие от Воланда]» включала впоследствии разделенные на две главы «Понтий Пилат» / «Золотое копье» и «Казнь» / «На Лысой горе»; в этой связи она начиналась допросом Иешуа утром и заканчивалась его смертью в восемь часов вечера.
2. Полдень как знаменательная, эпохальная дата в мировой истории (осуждение и последовавшая казнь Христа) была, вероятно, заимствована М.А. Булгаковым из книги Э. Ренана «Жизнь Иисуса»: «Было около полудня [выделено нами — С.Д.]. Его снова облекли в одежды, снятые с него для позорища на трибуне. ...Всех трех осужденных соединили, и шествие направилось к месту казни» [Ренан 1990: 188—189].
3. Именно данная позиция является принятой в настоящей работе.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |