Коммуникативная значимость иронии как психологического феномена становится особенно очевидной в тексте, где «компонент со значением эмоционального состояния субъекта не только образует одно из сложнейших звеньев или их ряд, но и может выступать в текстообразующей функции» [Каримова 1991: 132]. По нашей гипотезе, в произведениях, авторами которых выступают иронические языковые личности, ирония характеризует идиостиль писателя, определяя текстовую стратегию и выступая существенным элементом смысла текста. Предлагаемый анализ звучащего и письменного текста направлен на выявление роли иронии в смысловой стороне художественных текстов М.А. Булгакова, а также на определение способов текстового представления иронии как интеллектуальной эмоции. Необходимым условием для понимания авторского личностного смысла художественного произведения является фиксация в тексте эстетизированных эмоций, которые определяются ситуацией общения и выражаются соответствующей интонацией [Кротов 2004а], просодическими средствами. Эмоциональное состояние субъекта иронии воплощается в его речи. Речевые, просодические средства в той или иной степени участвуют в выражении в звучащем художественном тексте наблюдаемой эмоции — иронии; с их помощью также «выделяется новая информация, подчеркиваются ключевые слова, служащие опорными точками в семантическом пространстве текста» [Торсуева 1995: 248]. Цель проведённого нами акустического анализа — выявление предполагаемой просодической выделенности, которая указывает на значимость в тексте слов и фраз, выражающих иронию или играющих роль её маркеров. В ходе исследования намечено решение следующих задач: 1) измерение значений параметров, указывающих на просодическое выделение в ироническом высказывании; 2) характеристика просодических показателей, свойственных ироническому высказыванию. Работа выполнялась на персональных компьютерах, оснащенных звуковой картой с использованием программного обеспечения, предназначенного для цифровой обработки звука. Для измерения показателей ЧОТ, длительности и интенсивности оцифрованной устной речи использовалась в основном программа Cool Edit Pro 2.0 (разработчик Syntrillium Software Corporation, http://www.syntrillium.com), представляющая акустический процесс в виде спектрограммы, где горизонтальная ось является осью времени, вертикальная — осью частот; интенсивность определяется степенью потемнения. В своём анализе мы обращались к «моделям актёрской имитации» [Михайлов, Златоустова 1987: 144] иронии как эмоции, которые представляются нам наиболее достоверными, максимально приближенными к реальности. В то же время Л.В. Златоустова указывает на спорность такой модели, отмечая, что её специфические черты «имеют отрицательные особенности. Это традиции определённой актёрской школы и театра, индивидуальная приверженность актёра к стереотипу передачи типов эмоций» [Михайлов, Златоустова 1987: 144]. По данным Л.А. Пиотровской, эмоции, имитируемые актёрами, накладываются на вдохновение, поэтому не могут быть приравнены к реально переживаемым [Пиотровская 2004б: 161]. Информационная теория эмоций В.П. Симонова «подтверждает неизбежность сосуществования двух параллельно развёртывающихся линий эмоциональных реакций исполнителя» [Симонов 1975: 140]. Учёный отметил, что «эмоции, сходные с переживаниями изображаемого на сцене лица, обусловленные потребностями персонажа и вероятностью удовлетворения этих потребностей в процессе сценических действий» накладываются на эмоции художника, зависящие «от того, в какой мере успешно или неуспешно решает он свою сверхзадачу, удовлетворяет свою художническую потребность» [там же]. По данным Л.В. Златоустовой, Е.И. Галяшиной, «говорящий читает текст в совершенно иной манере, чем он спонтанно говорит, использует разные синтаксические, лексические и просодические модели при пересказе или озвучивании письменного текста» [Златоустова, Галяшина 1995: 64]. Правда, результаты экспериментов О.Б. Болотовой показывают, что по некоторым акустическим параметрам отличие спонтанной речи, записанной в реально протекающих условиях, от актёрского прочтения не слишком существенно [Болотова 2005: 16]. Поскольку «получить надёжную выработку эмоциональных высказываний практически невозможно при их записи в реально протекающих условиях» [Михайлов, Златоустова 1987: 144], материалом для нашего анализа послужили фрагменты телевизионной постановки «Дни Турбиных» по одноимённой пьесе М.А. Булгакова (режиссёр В. Басов), содержащие модели актёрской имитации эмоционального состояния ироников. Некоторые подвергавшиеся анализу эпизоды представляют собой контаминацию режиссёром фрагментов пьесы и романа «Белая гвардия», кроме того, в них имеются незначительные отступления от авторского текста. Е.А. Брызгунова, сопоставив сценарии различных фильмов с готовыми фонограммами, установила, что «актёры нередко отступают от точного текста, усиливая опору на ситуацию, жест, мимику, разнообразят эмоциональные реакции средствами интонации» [Брызгунова 1984: 61]. По наблюдениям В.Н. Кротова, в радиопостановках авторский текст также подвергается «сокращениям и некоторым изменениям в плане содержания» [Кротов 2004: 12]. По способу реализации звучащей речи в использованных нами материалах преобладает «чтение наизусть «чужого» текста» и отчасти содержится «чтение «чужого» текста» [Златоустова 1996] (очевидно, актёры имели возможность в процессе озвучивания заглядывать в текст пьесы). Имитация эмоций осуществлялась талантливыми актёрами, известными мастерами сцены и экрана. Так, исполнителями ролей персонажей, чьи реплики подверглись анализу, в фильме выступили В. Басов (Мышлаевский), А. Мягков (А. Турбин), В. Титова (Елена), В. Лановой (Шервинский). При отборе рабочего материала фрагменты текстов М.А. Булгакова и соответствующие им видеозаписи подвергались анализу участниками пилотажного эксперимента по восприятию эмоционально окрашенных текстов с целью распознать в них иронию как эмоцию персонажа (см. анкету в приложении № 4). В результате просмотра фрагментов большинство испытуемых охарактеризовали представленные в них высказывания как иронически осмысленные. К работе в качестве экспертов нами привлекались специалисты в области филологии (два преподавателя высшей школы; доктор филологических наук, профессор, женщина; кандидат филологических наук, мужчина; аспирант, женщина; два преподавателя лицея, женщины), которые при аудитивном анализе отметили различную степень просодической выделенности иронических высказываний.
В процессе анализа нами учитывались следующие обстоятельства:
• «для лингвистики важны не конкретные эмоции, а выражение относительной степени эмоциональной насыщенности высказывания средствами языка» [Торсуева 1979: 39];
• «выделение слов во фразе может выполнять различные функции: организации более крупных единиц речи (синтагмы, фразы) и собственно выделения (смыслового подчеркивания)» [Кислова 1998: 117].
Характерными просодическими признаками эмоциональной экспрессии являются ускорение или замедление темпа произнесения слова, контрастность по частоте основного тона и интенсивность, а также паузация. В своих выводах относительно просодической выделенности того или иного отрезка иронически осмысленной речи мы опирались на уже известные данные о диапазоне величин для единиц просодии. Так, Т.М. Надеина, определившая основные типы пауз с выявлением показателей их длительности, считает значительной паузу «внутри крупных синтаксических составляющих», длящуюся более 150 мс [Надеина 2003: 68—70; 2004: 44]. В оценках длительности пауз мы ориентировались и на предложенную В.Г. Савинским «темпоральную шкалу», согласно которой на границе ритмических единиц сверхкраткой считается пауза, длящаяся 100 мс; короткой — от 100 до 250 мс; средней — от 250 до 500 мс; долгой — от 500 до 1000 мс; сверхдолгой — более 1000 мс [Савинский 1981: 63]. Нами учитывались также данные Т.И. Алексиевой, определившей характерную для русского языка продолжительность пауз в высказываниях [Алексиева 1995]. Исследователями установлено, что формантные частоты мужских голосов для F1 = 150—850 Гц; для F2 = 500—2500 Гц; для F3 = 1500—3500 Гц; для F4 = 2500—4500 Гц; тогда как для женских голосов эти величины на 15—17% выше [Златоустова, Потапова и др. 1986]. По данным В.Г. Михайлова, минимальная величина отсчёта сигнала ЧОТ для мужского голоса равна 60 Гц, для женского — 150 Гц [Михайлов 2003]. О наличии мелодического выделения слова свидетельствуют высокие показатели частоты основного тона, а также значительные перепады диапазона ЧОТ. Нами рассматривались такие признаки этого компонента интонации, как направление движения ЧОТ, разница между минимальным и максимальным значениями ЧОТ в пределах определенного отрезка речи, а также скорость подъема или понижения частоты. В ходе анализа измерялось наибольшее и наименьшее значение величины интенсивности в интересующих нас фрагментах (в звуке, отдельно взятом слове или синтагме), а затем — значения огибающей ЧОТ в точках максимума концентрации энергии в спектре звука. С точки зрения длительности сигналом просодического выделения может служить как ускорение, так и замедление темпа произнесения слова. Просодические параметры речи определялись по осциллографическим записям в достаточно крупных отрезках речи — контекстах, реализующих макроситуации иронической направленности.
Материалом для анализа письменного текста послужили микро — и макроситуации, представленные в романе М.А. Булгакова «Белая гвардия» и в пьесе «Дни Турбиных», а также глобальная ситуация, связанная с раскрытием главной темы этих художественных текстов. По нашим данным, для М.А. Булгакова, как для любой иронической языковой личности, ирония — диалектический способ познания действительности, который заключаются, по наблюдениям С.Б. Рубиной, в борьбе тезиса и антитезиса [Рубина 1989: 5], влияет на выбор текстовой стратегии и в конечном итоге определяет характер речевых произведений (текстов) писателя. Ирония, являющаяся элементом мировоззрения автора, рассматривается современными лингвистами как текстовая категория, индуцирующая «в тексте произведения имплицитные смыслы, связанные со способностью личности /автора/ осмыслять явления действительности» [Сергиенко 1995: 11]. В романе «Белая гвардия», где, как отмечает Е.А. Яблоков, «ирония сквозит на первых же страницах» [Яблоков 2001: 143], и в пьесе «Дни Турбиных» писатель исследует философские проблемы «истинных и ложных ценностей, добра и зла, смерти и бессмертия» [Великая 1991: 48], а также проблему соотношения быта и бытия. Непреходящие нравственные и культурные ценности в сознании М.А. Булгакова связаны с атмосферой и бытом интеллигентной семьи, гибель которой, по мнению писателя, неминуемо влечёт за собой катастрофу [Вахитова 1991: 89]. Решение обозначенных проблем у М.А. Булгакова предполагает, с одной стороны, утверждение ценности преходящего для конкретного человека конкретной эпохи (тезис), с другой, — оценку исторической действительности с точки зрения вечности с «обесцениванием» её при помощи иронии (антитезис). Стратегия автора в обоих текстах направлена на осмысление этих философских проблем и на стимулирование иронического мировосприятия адресата (читателя / зрителя).
Анализ текстов романа и пьесы М.А. Булгакова позволяют сделать вывод: лежащее в их основе раскрытие глобальной ситуации, в рамках которой реализуется тема «катастрофичности и устойчивости, неостановимости жизни» [Вахитова 1991: 94], имеет ироническую направленность. По нашим данным, глобальная ситуация, составляющая основу текстов романа «Белая гвардия» и пьесы «Дни Турбиных» (где автором в ироническом свете показано центральное событие — захват Города Петлюрой, гибель привычного для персонажей мира), имеет свою структуру, в ней также представлены все необходимые для любой иронически окрашенной РС компоненты.
1. В роли участников РС выступают а) автор как субъект иронии; б) объект иронии автора — центральное событие текстов (катастрофа) и сам гибнущий мир (его различные аспекты); в) адресат иронии — читатели / зрители.
2. Каузатором эмоционального состояния субъекта иронии (в содержательном плане) становятся такие свойства объектов, как их несовершенство, ничтожность с точки зрения вечности.
3. Контекст, раскрывающий иронию М.А. Булгакова, способный вызвать у реципиента ассоциации, составляют литературные произведения различных эпох, с которыми автор устанавливает интертекстуальные связи, музыкальные произведения, экстралингвистические знания участников коммуникации (автора и читателей / зрителей) о реалиях исторической ситуаций (вертикальный контекст), а также воспроизводимые в текстах произведений микро — и макроситуации иронической направленности, в которых реализуется ирония повествователя и персонажей (линейный контекст).
4. Снятие эмоциональной напряжённости происходит в финале, утверждающем «приоритетность общечеловеческих ценностей, высоких нравственных идеалов и бессмертие культуры», а также вечность жизни.
5. Ирония как эмоция автора участвует в формировании авторских смыслов, выявляясь через избранные и организованные в соответствии со стратегией текстовые тактики [Золотова 2004 и др.: 456]. В текстах романа «Белая гвардия» и пьесы «Дни Турбиных» ирония, характеризующая образ автора, непостоянна по степени интенсивности: имея в основном печальный оттенок, иногда она приобретает, по замечанию Л. Яновской, трагический привкус [Яновская 2002], в некоторых макро — и микроситуациях переходит в сарказм.
Как показывает проведённый нами анализ текстов М.А. Булгакова, ироническое мировосприятие автора реализуется в тексте:
1) универсальными для драмы и прозы способами, в частности, через речевые действия субъектов-персонажей, которые наделены писателем ироническим мировосприятием. Так, в романе «Белая гвардия» и в пьесе «Дни Турбиных» выражение авторского иронического отношения доверено таким субъектам-персонажам, как Мышлаевский, Алексей и Елена Турбины, Малышев и др. В следующем контексте представлена микроситуация иронической направленности, раскрывающаяся в рамках одного высказывания, которое входит в состав диалогического единства. Объектом негативной оценки, проявляющейся в тексте на уровне импликационала, становятся заявленные в первой реплике намерения коммуниканта (и ему подобных), а способом передачи иронии служит речевое действие второго участника конситуации.
Студзинский. А там на Дон, к Деникину, и биться с большевиками.
Мышлаевский. Опять, значит, к генералам под команду? Это очень остроумный план. Жаль, что лежит Алешка в земле, а то бы он много интересного мог рассказать про генералов. Но жаль, успокоился командир.
Солидарность автора с субъектом иронии становится очевидной при анализе текстовых тактик, посредством которых развивается сюжет, а также благодаря предварительным знаниям о личности и убеждениях писателя. Однако иронически окрашенные реплики персонажей не всегда передают позицию автора, который может не разделять их взглядов, не одобряя ироническую оценку происходящего. В этих случаях ирония служит только средством характеристики говорящих. Примером может послужить фрагмент текста пьесы, включающий реплики-реакции на предшествующий им монолог в составе полилога. Таким образом, центром сюжетного события (происходящего в ситуации дружеского застолья) является монолог субъекта-персонажа (Шервинского), в котором казнённый император Николай Александрович представлен как живой.
Мышлаевский. Какого Александровича? А говорит, я нализался.
Николка. Император убит...
Шервинский. Господа! Известие о смерти его императорского величества...
Мышлаевский. Несколько преувеличено.
Первая реплика, прервавшая монолог, является эмоциональной реакцией на прозвучавшее в нём заявление, противоречащее знаниям коммуникантов о реальном положении дел. Посредством вопросительной синтаксической конструкции и глагольного предиката «нализался», имеющего яркую ироническую и стилевую окраску, фраза передаёт иронию, возражение-упрёк и недоумение. Последняя реплика актуализирует предмет речи посредством оценки и содержит циничную иронию, реализующуюся через речевую тактику мнимой солидарности с говорящим и приём иронического преуменьшения степени признака: известие о смерти (T) — несколько преувеличено (R).
Различие в представлении авторской иронии в прозе и в драме состоит в том, что характеристика иронических речевых действий говорящего в тексте пьесы осуществляется персонажами, являющимися участниками речевой ситуации, а в тексте романа эта функция возложена ещё и на повествователя. Так, в романе циничная фраза Мышлаевского комментируется повествователем с иронией, выражающейся посредством сочетаемости лексем (глагольного предиката и обстоятельства причины, содержащего сему отрицательной оценки):
— Несколько преувеличено, — спьяна сострил Мышлаевский.
В пьесе эту фразу негативно оценивает один из адресатов (Студзинский), реакцией которого является упрёк («Виктор, ты офицер!»), переданный интонацией. Представленная конситуация указывает на то, что и пьесе, и в романе текстовая реализация авторской иронической позиции осуществляется также через применяемую последовательно во всём произведении тактику построения сюжета [Золотова 1996: 287; Золотова и др. 2004: 456], заключающуюся в соединении в рамках единой ситуации противопоставленных друг другу сюжетных событий, первое из которых реализует авторскую подтекстовую субъективно-оценочную модальность положительного характера (оно воспринимается как героическое, трагическое, фантастическое или романтическое), второе — отрицательного (оно воспринимается как комическое или безобразное). Рематические доминанты текстовых фрагментов (в том числе и авторских ремарок), репрезентирующих эти сюжетные события, содержат такие имплицитные смыслы, которые, вступая в противоречие друг с другом, создают эффект контраста и как результат — иронический смысл. Во фрагменте романа, включающем рассматриваемую конситуацию, происходящее показано через восприятие повествователя: по окончании монолога «Шервинский светло обвел глазами все общество, залпом глотнул стакан вина и зажмурился. Десять глаз уставились на него, и молчание царствовало до тех пор, пока он не сел и не закусил ветчиной». Объектом авторской иронии становятся говорящий, его личностные черты, изложенная им информация (тема диалога связана с крушением самодержавия как основы прежнего мира) и участники речевой ситуации. К подобной тактике М.А. Булгаков прибегает также в драматургическом тексте.
Шервинский. (Известие. — Ж.Т.) ...вымышлено большевиками. Вы знаете, что произошло во дворце императора Вильгельма, когда ему представлялась свита гетмана? Император Вильгельм сказал: «А о дальнейшем с вами будет говорить...» — портьера раздвинулась, и вышел наш государь.
Входит Лариосик.
В последнем предложении реплики и в авторской ремарке выделенные слова несут на себе рематическое ударение. Лексема «государь» является наименованием трагической фигуры, вторая лексема (Лариосик) — имя собственное иронически сниженного персонажа. Обе лексемы представляют собой номинации субъектов, фоновые знания о которых позволяют адресату (читателю, зрителю) уловить авторскую ироническую оценку изображаемого события.
Ироничность автора реализована в тексте романа с привлечением:
2) способов, присущих только прозе. Так, тема катастрофы актуализована в целостном тексте романа «Белая гвардия» посредством эпиграфов, передающих авторскую позицию, согласно которой, по замечанию Н.И. Великой, жизнь отдельного индивидуума включена «в ход истории и одновременно в диапазон вечного» [Великая 1991: 36]. Обозначенная в эпиграфах и метафорически представленная в образе природного катаклизма, предвещающего погибель, тема крушения мира развивается далее в макроситуациях, раскрытых в конце первой — начале второй главок романа. Здесь ирония автора реализуется уже через образ наделённого чертами иронической языковой личности повествователя, «наблюдающего, как трагедия смешивается с фарсом» и испытывающего по этому поводу «горькую иронию» [Яблоков 2001: 119]. Реализация темы разгула стихии осуществляется посредством актуализации различными способами:
1) лексем-номинативов: беда, буран, мёртвые, вьюга(1, 2), мрак, океан, тьма;
2) глагольных предикатов: метёт, воет(1, 2), погромыхивает, замело, засыпало;
3) наречий в компаративе: хуже, страшнее(1, 2), грознее, щетинестей (глядит);
4) конструкции с фазисным глаголом в составе предиката: начало мести;
5) субстантивных словосочетаний: с снежным морем (с A5N5), тёмное небо (AN). На синтаксическом уровне тема стихии раскрывается посредством номинативно-глагольных двусоставных предложений: «В одно мгновение небо смешалось с снежным морем» (распространённое) и «Всё исчезло» (нераспространённое). Первая макроситуация (A1 первой главки) содержит характеристику времени действия, данную повествователем, и представляет собой эпический зачин, выполненный в «библейском» стиле, что достигается в основном посредством приёма инверсии. Здесь, как и следующих макроситуациях, образующих первую и часть второй главки романа (входящих в его экспозицию), тема катастрофы получает дальнейшее развитие за счёт ключевых слов. Ключевыми словами, часто входящими в состав ремы, актуализованными посредством приёмов повтора и инверсии, в тексте являются относящиеся к тематическим группам «несчастье» и «смерть, погибель» 1) лексемы-номинативы: беды, печаль(1, 2), гроб, тело, похороны, смерть, кладбище, крест, испытания(1, 2), кровь, осколки покоя (в составе метафоры: осколки покоя растоптать каблуками); 2) глагольные предикаты: отпевали, закопали, лежал (под крестом), умер(1, 2), придётся мучиться и умирать, было, <...> было и не стало; 3) определения-адъективы, выступающие в роли эпитетов (красный, дрожащий (Марс), кровавые (годы), печальный (старик бог), чёрное, потрескавшееся (небо), чёрный мраморный (крест); 4) наречия, выражающие негативную оценку действия: мрачно(1, 2) рокотал, молчит, убито смотрели, зловеще поёт; 5) развёрнутые определения (полупредикативные обороты) в роли метафор: Николка, оглушённый смертью; тьма, забитая кладбищами порожних вагонов. Раскрытию язвительной иронии автора, возлагающего ответственность за происходящее на «штабных крыс» (Тальберга, гетмана, спасающихся от опасности «крысьей побежкой»), способствуют реализующие в романе тему катастрофы номинации, часто встречающиеся в высказываниях этих иронически сниженных персонажей. Так, в узком контексте, где представлены рассуждения Тальберга, лексема «оперетка» в переносном значении характеризует реалии, влекущие за собой гибель привычного мира, актуализована различными способами и повторяется несколько раз: «глупая и пошлая оперетка», «это не то, что нужно, пошлая оперетка», «кровавой московской оперетки», «авантюрист, грозящий своей опереткой гибелью краю», «оккупация превратилась в оперетку». В авторском повествовании посредством той же лексемы даётся резко ироническая оценка самих событий и рассуждений о них персонажа: «вышла действительно оперетка, но не простая, а с большим кровопролитием», «да, оперетка...», «оперетка грозила плохим». Эффект иронии при этом достигается за счёт столкновения в узком контексте языковых знаков, которые не имеют в значении общего компонента, вследствие чего их семантическое согласование невозможно («оперетка» и «кровопролитие»; «оперетка» и «грозила плохим»). Интенсификатором авторской иронической оценки становится модальное слово «действительно»; ирония усиливается за счёт вынесения в начало абзаца высказывания «Да, оперетт...» (именного предложения оценки, об эмоциональной насыщенности которого свидетельствует его незавершённость). Повтор актуализованных различными способами ключевых слов (номинаций, связанных в тексте романа с темой катастрофы) создает «сложную ассоциативную подтекстовую когезию» и «постепенно формирует иронический подтекст» [Походня 1991: 64, 70]. В плане содержания одним из каузаторов иронии автора, которая, имея трагической оттенок, постигается при прочтении целого текста, становится неверие персонажей в неизбежность грядущего «апокалипсиса».
Процесс формирования и выражения авторского иронического отношения и в пьесе, и в романе связан с оценкой различных аспектов изображаемой действительности. Динамика сюжета позволяет фокусировать внимание, прежде всего, на основном событии — на «апокалипсисе», крушении привычного мира, влекущем за собой гибель общечеловеческих ценностей, нравственных установок и идеалов, культуры как таковой. Реализуя в целом тексте тему катастрофы и используя при этом иронию как средство выражения характеристики, автор перемещает фокус своего внимания на представленные в рамках макро — и микроситуаций действия агентов (персонажей) или на отдельные аспекты объектов, ироническая оценка которых позволяет ему изобразить гибнущий мир как «опереточный», ненастоящий, снизив при этом трагический пафос. Авторское ироническое восприятие гибнущего привычного мира вызвано несовершенством различных аспектов действительности, социально-философское осмысление которых обнаруживается через систему образов, преломляясь в речевых произведениях персонажей.
Рассмотрим фрагмент пьесы «Дни Турбиных», где каузатором иронии субъекта (Елены) стали речевые действия, определяющие личные качества собеседника, иронически представленного в тексте как «бывший лейб, бывшей гвардии, бывшего полка...» (см. текст № 4 в приложении № 2). По данным нашего пилотажного эксперимента, одна из задач которого — распознавание эмоций (см. анкету в приложении № 4), эмоциональное состояние субъекта (Елены), благодаря которому приведённая конситуация оценивается как эмоциогенная, определяется комбинацией недоверие + неудовольствие + ирония. Ведущим в диалоге выступает субъект иронии, реплика-стимул которого задаёт развитие ситуации, обеспечивающееся затем речевым взаимодействием коммуникантов. Говорящая демонстрирует в своих высказываниях знания о предмете беседы (о вокальных возможностях человека), понимание ситуации (собеседник пытается её обмануть, чтобы произвести выгодное впечатление), оценивает действия и качества (склонность к хвастовству, самолюбование) собеседника как неприемлемые и неприятные, при этом оценка не номинирована явно, а выявляется посредством целостной ситуации. Коммуникативная стратегия речевого субъекта (Елены) направлена на уличение во лжи собеседника без нарушения этических норм, для чего избирается тактика иронически окрашенных вопросов, способствующих сокрытию до определённого момента эмоциональной реакции (насмешки). Названные речевые тактики обеспечивают динамизм эмоциональной ситуации, в которой нарастание эмоциональной напряжённости субъекта (Елены) наконец разрешается высказыванием, открыто передающим её эмоциональную реакцию: «Ах, Шервинский! Это у вас болезнь, честное слово».
Исследуем соответствующий фрагмент звучащего текста пьесы «Дни Турбиных», в котором также представлена прикрытая ирония субъекта (см. текст № 5 в приложении № 2). По данным проведённого аудитивного анализа, интонация реплики-реакции ироника /Сколько?/ не соответствует вопросительной, но при этом её нельзя назвать типичной для иронии. Показателем эмоциональной насыщенности этой односинтагменной фразы служит предшествующая ей долгая пауза (696 мс), а также последующая сверхдолгая (2706 мс). При достаточно высокой среднезвуковой длительности (105,3 мс) длительность всей фразы равна 632 мс, длительность ударного гласного — 40 мс, что составляет только 6,33% от общей длительности фразы. Синтагма характеризуется относительно невысокими и ровными показателями ЧОТ и интенсивности. Максимальный показатель ЧОТ (на ударном гласном) = 223,8 Гц, минимальный (на конце слова) = 208,5 Гц. Максимальный показатель интенсивности отмечается на ударном гласном: он = 19,5 дБ, минимальный — 8,15 дБ. Расслабленный тембр предтекста сменяется более напряжённым. Такие показатели подтверждают, что в этой фразе просодия не является типичной для иронически окрашенного высказывания, она скорее маскирует иронию, как и недоверие, неудовольствие субъекта. С другой стороны, вопросительная по форме реплика не сопровождается характерной для вопроса интонацией, что рождает противоречие, указывая на иронический смысл фразы, выделение которой осуществляется преимущественно за счёт паузации. Актуализованное посредством вынесения в конец фразы слово потом, тоже характеризуется достаточно высокой среднезвуковой длительностью (111,2 мс) и длительностью ударного гласного (114 мс). Нами отмечены ровные, но высокие показатели ЧОТ (минимальный = 614,12 Гц на конце слова; максимальный = 655,72 Гц на ударном гласном). Вопрос интонируется повышением ЧОТ к концу фразы. Показатели интенсивности невысокие: минимальный (9,43 дБ) отмечается на конце слова, максимальный = 21,5 дБ.
В представленном звучащем тексте, как и в письменном, прикрытая ирония субъекта-персонажа выявляется в основном благодаря целостному восприятию ситуации. Следуя коммуникативной установке, говорящая (Елена) не раскрывает прежде времени иронический смысл своих фраз, поэтому эмоции не находят в её речи яркого просодического выражения. Выявленное нами незначительное выделение осуществляется в иронически осмысленных репликах не комплексом просодических средств, а за счёт одного параметра (возрастания показателей длительности или ЧОТ).
Презентация авторского иронического отношения в приведенном фрагменте происходит также за счёт текстовой тактики, элементом которой выступает направленное на реализацию сверхоценки собственного «я» речевое поведение второго коммуниканта (Шервинского). На языковом уровне это выражается комплексом средств: сопоставительной структурой — конструкцией с актуализованной второй частью, представляющей собой однородный ряд из двух элементов с параллелизмом их строения, где в группу ремы вынесены грамматические объекты «ля» и «девять тактов». В звучащем тексте в каждом из двух элементов посредством интонации (мелодики, паузация и выделительного акцента) актуализованы в сильной позиции эти номинации объектов оценки.
Реализация персонажем сверхоценки своего «я» в соответствующем фрагменте фильма осуществляется неязыковыми средствами (мимикой, пантомимикой), которые также способствуют раскрытию авторской иронии. По замечанию Л.В. Щербы, «в диалоге, то есть при коротких репликах, ситуация, жест, выражение лица, интонация — всё это настолько помогает взаимопониманию, что слова и их форма перестают играть сколько-нибудь существенную роль в этом процессе» [Щерба 1957: 166]. Таким образом, презентация иронического мироощущения автора в тексте пьесы осуществляется посредством тактических приёмов, обусловленных авторской стратегией, через речевые и неречевые действия персонажей. С целью выявить специфику представления авторской иронической позиции в прозе обратимся к соответствующему фрагменту романа «Белая гвардия» (см. текст № 6 в приложении № 2). В рассматриваемом фрагменте, в авторском повествовании, включающем план персонажа, дважды представлена номинация последнего (Шервинский). Как и в пьесе, этот персонале является объектом иронической оценки, на что указывает также многократный повтор личного местоимения третьего лица (и его падежных форм), актуализованного различными способами. Каузатором иронии становятся речевые произведения персонажа, содержащие сверхоценку собственного «я». Организация данного фрагмента (1), определяется текстовой тактикой, за счёт которой главным образом реализуется авторская ироническая оценка. Используемая в контексте форма несобственно-прямой речи способствует созданию иллюзии смешения различных речевых планов: повествователь, выражающий авторское отношение, как бы встаёт на позиции персонажа. Контекст содержит вводные слова с субъективно-модальным значением, выявляющие как позицию повествователя, так и персонажа, ставшего объектом иронии (пожалуй, конечно). План субъекта-персонажа реализуется также посредством 1) перечислительного ряда, включающего контрастные по своей стилистической окраске лексемы (штабы, эта дурацкая война, большевики, и Петлюра, и долг); 2) словосочетания (эта дурацкая война), передающего субъективную оценку события (войны), оценочным местоимением «эта» и экспрессивом «дурацкая». Элементы идиостиля персонажа представлены во вставной конструкции, которая обращена к адресатам, обозначенным личным местоимением второго лица множественного числа, и содержит междометие, выражающее интенсивность эмоциональной оценки (вы знаете, какие у него связи — о-го-го). Во фрагменте (2), где повествователь уже явно выступает с позиции наблюдателя, представлено осознание персонажем-субъектом речи его коммуникативной неудачи, вызванной переоценкой собственного «я». В языковом плане это передано сложным предложением, где в первая, главная часть содержит полупредикативный оборот (сказав — пять) и составляющие однородный ряд а) словосочетание, которое выражает адвербиальную оценку действия, обозначенного предикатом (посмотрел кругом растерянно), б) фразеологизм, в состав которого введено и актуализовано посредством изменения порядка слов обстоятельство меры «немного» (повесил немного голову); вторая, придаточная часть, являет нереальное сравнение. По такому же принципу нами рассмотрены другие звучащие и письменные тексты (см. сведения о представленных в них просодических характеристиках, а также тонограммы в приложении № 5).
Итак, образ гвардейского офицера предстаёт как иронически сниженный. В результате авторской оценки иронически снижаются и другие аспекты мира, в которых отражаются базовые ценности писателя (любовь, честь, семья и т. п.). Таким образом, тема катастрофы воспринимается как иронически осмысленная, будучи прямо противопоставленной теме вечности и неостановимости жизни, торжества культуры, о чём свидетельствует следующий контекст: «Все же, когда Турбиных и Тальберга не будет на свете, опять зазвучат клавиши, и выйдет к рампе разноцветный Валентин, в ложах будет пахнуть духами, и дома будут играть аккомпанемент женщины, окрашенные светом, потому что Фауст, как Саардамский Плотник, — совершенно бессмертен».
Как в пьесе, так и в романе текстовая реализация авторской иронии чаще осуществляется комплексом языковых способов и средств. Так, комплекс средств прослеживается в одной из макроситуаций иронической направленности, которая связана с первым появлением субъекта-персонажа (Мышлаевского) и составляет композиционную основу второй главки (части первой), являясь важным элементом экспозиции целого текста романа «Белая гвардия». Ироническому осмыслению здесь, как и во всём тексте, подвергается тема обречённого на гибель несовершенного мира. Авторская ирония при этом выражается и через речевые действия субъекта коммуникации, и через образ повествователя. В соответствующем фрагменте пьесы «Дни Турбиных» ведущим речевым субъектом в диалоге выступает собеседник ироника, чьи вопросительные реплики задают развитие ситуации, которая определяется как эмоциогенная (см. текст № 7 в приложении № 2). Ирония персонажа (Мышлаевского), по данным нашего эксперимента (см. анкету в приложении № 4), выступает в комбинации с негодованием, досадой, реализованными в его первой реплике-реакции восклицательной синтаксической конструкцией, характеризующейся незавершённостью. Ироническое отношение субъекта-персонажа выражается в его второй реплике через эмоциональные высказывания оценочного характера с использованием приёмов парцелляции и (в первом высказывании) инверсии, которые, по нашим данным, довольно часто применяются для выражения иронии. Л.В. Бреева объясняет эффект иронии, возникающий в конструкциях, реализующих эти приёмы, нарушением предсказуемости, вызванной изменением порядка слов, разрывом привычных синтаксических связей; а от применения парцеллированных конструкций — тем, что «эмфатическая точка создаёт напряжённость, возникает интонационный и ритмический перепад, который приводит к выделению парцеллята» [Бреева 2000]. Ирония, основанная на сложных ассоциациях образов и идей, здесь многовалентна: она направлена и на мужичков, которые оказались вовсе не милыми, и на классиков литературы, идеализировавших крестьянство, и на русскую интеллигенцию, поверившую в этот идеальный образ, и на себя, и на собеседников, разделявших подобное отношение к народу. Основной объект иронии обозначен в передающем субъективную оценку словосочетании, которое состоит из экспрессивно окрашенной адъективной лексемы «милые», реализующей в данной конситуации антифразисиые отношения, и лексемы «мужички», которая актуализована посредством вынесения в препозицию, повтора. Интенсификатором иронической оценки в первой фразе становится принадлежащее к группе ремы оценочное местоимение «эти», оторванное от рематического субстантива «мужички» темой-детерминантом «там»; во второй — подчёркнутые препозитивной указательной частицей оценочные местоимения, также вынесенные в препозицию («вот эти самые»). В варианте этой сцены, представленном в романе «Белая гвардия» (см. текст № 8 в приложении № 2), последняя реплика выглядит иначе, поскольку там ирония персонажа (Мышлаевского), возникнув на фоне раздражения, переходит в сарказм, выступающий, по данным нашего эксперимента, в комбинации с такими эмоциями, как горечь, обида, возмущение, негодование, гнев, и сопровождающийся речевой агрессией:
— А, черт их душу знает. Я думаю, что это местные мужички-богоносцы Достоевские!.. у-у... вашу мать!
В критических ситуациях в дискурсе этого персонажа появляются некоторые особенности ставшего характерным для русской речевой культуры конца XX века литературно-жаргонизирующего типа (употребление сниженной, бранной и жаргонной лексики, а также обсценизмов) [Сиротинина 2003]. Однако его, на наш взгляд, всё же можно считать носителем неполнофункционального типа речевой культуры. В своём монологе говорящий демонстрирует знания о взглядах Л.Н. Толстого, Ф.М. Достоевского, с иронией цитирует Н.А. Некрасова, намеренно искажая фразы и именуя один из объектов своей иронии (крестьянина, ненавидящего белогвардейцев) то «богоносным хреном» (оксюморон), то «святым землепашцем, сеятелем и хранителем». Взволнованное состояние и негативные эмоции персонажа отражаются в его речи, которая характеризуется 1) речевой агрессией (субъект употребляет сниженную, бранную, жаргонную лексику, обсценизмы: «черт их душу знает», «к свиньям», «...вашу мать»); 2) употреблением первообразных и других междометий, обычно обслуживающих сферу эмоций и выражающих возбуждение, а в данном контексте в сочетании с другими средствами — отрицательные эмоции: «а», «у-у», «...у-у... вашу мать»; 3) на уровне синтаксиса употреблением односоставных предложений («А двух подобрали, ноги будут резать...»), контекстуальных неполных предложений («Один юнкер да один офицер»), а также парцелляции («Поздравьте: двое замерзли. К свиньям»).
На взволнованное состояние, на негативные эмоции персонажа указывает также предикат речи «хрипел» и полупредикативный оборот «насасывая папиросу», используемый повествователем для характеристики неречевых действий субъекта иронии. Негативные эмоции, составляющие комбинацию с иронией, выступают в приведённом контексте в роли её маркера, указывая реципиенту на иронический смысл высказывания. Обратимся к соответствующему фрагменту, представляющему проявление открытой иронии (сарказма) как эмоции персонажа в звучащем тексте (см. текст № 9 в приложении № 2). В исследуемом фрагменте синтагмы /метель/ и /вот что там/ практически совпадают по длительности (531 и 596 мс), но синтагме /вот что там/ предшествует сверхдолгая пауза (1419 мс), длительность ударного гласного здесь сокращается в 5,5 раз (с 220 до 40 мс), среднезвуковая длительность — почти в 2 раза (со 106,2 до 66,2 мс), т. е. темп речи существенно ускоряется. На ударном гласном второй синтагмы происходит значительное повышение ЧОТ (со 186,54 до 465,07 Гц) и интенсивности. Совокупность показателей указывает на испытываемое говорящим чувство возмущения, ярости, отражает его сарказм. Синтагме /а мужички там эти/ предшествует сверхдолгая пауза (1230 мс). В синтагмах /а мужички там эти/ и /вот эти самые милые мужички/ постепенно нарастает среднезвуковая длительность (с 72,9 до 106,4 мс), увеличивается длительность ударного гласного (со 119 до 255 мс); в синтагме /сочинения графа Льва Толстого/ оба показателя значительно меньше и близки к показателям начала фразы (71,2 мс, 109 мс). Вся фраза характеризуется нисходяще-восходящим частотным контуром, значительными перепадами интенсивности. Слово побиглы характеризуется относительно ровным частотным контуром. Предударный гласный протяжный, выделенный: говорящий имитирует народный говор, пародируя мужика. Сравнение просодических показателей лексем побиглы, бегают и сбегаешь дает следующую картину. Слово бегают отграничено двумя долгими паузами (895 и 898 мс). Среднезвуковая длительность слова бегают выше, чем у побиглы и сбегаешь (105 мс против 75,7 и 53,9 мс соответственно), при относительно ровном частотном контуре наблюдается всплеск интенсивности. Рематический центр последнего высказывания — /в Царство небесное//, являющего пик эмоции, произносится в ускоренном темпе (среднезвуковая длительность — 56,6 мс), характеризуется кратким, отрывистым ударным гласным, значительным снижением величины ЧОТ (от 586,74 Гц на ударном гласном до 69,5 Гц на конце слова), выделением по интенсивности.
Рассмотрим просодические характеристики иронически осмысленных высказываний, реализующихся в рамках конситуации военного построения, где представлена ирония говорящего (командира) перед большой аудиторией (артиллерийским полком), что заставляет оратора использовать такие приёмы риторической иронии, как иронически окрашенные риторические вопросы, восклицания, парцелляцию, повторы и др. (см. текст № 10 в приложении № 2). По результатам акустического исследования этого фрагмента нами зафиксированы достаточно высокие общие показатели интенсивности, которые, однако, ещё более возрастают при произношении иронически окрашенных слов или слов, выступающих в качестве маркеров иронии (до 37,42 дБ в фонетическом слове «в балагане»). Показатели интенсивности либо ровно высокие по всему иронически осмысленному слову (в слове «кого1» минимальная интенсивность = 24 дБ, максимальная = 30 дБ на ударном гласном), либо отличаются резкими перепадами, как в слове «очень». Резкое ослабление интенсивности, также необходимое для актуализации значимых для понимания иронии сегментов речи, отмечается только в те моменты, когда внимание аудитории полностью приковано к говорящему (в слове «напугал» минимальная интенсивность = 0,4 дБ, максимальная = 19,65 дБ на ударном гласном). Иронически осмысленные слова, а также слова-маркеры иронии выделяются говорящим в этой конситуации не только посредством интенсивности, но и за счет комплексного использования просодических средств. Так, синтагма «да», произнесённая как «н-да», с длительным ударным гласным (321 мс при общей длительности слова = 649 мс и высокой среднезвуковой длительностью в 324,5 мс), сопровождается вздохом, показателем которого выступает восходящий контур ЧОТ (наблюдается повышение от 586,38 Гц на ударном гласном до 619,27 Гц на конце слова), выделена также посредством сверхдлинной послесловной паузы, равной 1647 мс. В исследованном фрагменте паузация выступает как один из приёмов риторической иронии. Так, началу фрагмента предшествует сверхдолгая пауза (2930 мс). Синтагма кого2 также отграничена сверхдолгими паузами (1638 и 1805 мс). Говорящий дает возможность адресатам уловить ироническую тональность своего вопроса. Сопоставление просодических характеристик кого1 и кого2 показывает увеличение среднезвуковой длительности с 76,5 до 135 мс, возникающее за счет возрастания длительности ударного гласного с 86 до 176 мс. Иронический эффект усиливается повтором. Кого1 характеризуется существенным понижением ЧОТ к концу слова при относительно стабильных (но высоких) показателях интенсивности. Кого2, напротив, при относительно ровном частотном контуре резко выделяется по интенсивности: вопрос повторяется более энергично, эмоционально.
Во фразе очень я был бы хорош слово очень, следующее за сверхдлинной паузой, выделено по среднезвуковой длительности (124,5 мс), имеет общую длительность = 498 мс. Это слово отмечается также колебанием частотного диапазона (от 285,28 Гц на ударном гласном до 416,6 Гц) и резким падением интенсивности: от 34,41 дБ на ударном гласном до 4,1 дБ на длительном звуке [ч'], артикуляция которого осуществляется без смычки. Слово хорош выделено по среднезвуковой длительности (138,4 мс) и через увеличение длительности согласных звуков [р] (109 мс) и [ш] (148 мс), характерное при отрицательных эмоциях. Оба слова характеризуются высокими показателями интенсивности, а фраза в целом — нисходяще-восходящим частотным контуром и завершением долгой паузой (356 мс). Во фразе Господь Бог // в вашем лице компоненты разделяются сверхдолгой паузой в 1231 мс и более чем в 2 раза различаются по среднезвуковой длительности (79,4 и 153,1 мс), т. е. темп произнесения существенно замедляется. Вся фраза характеризуется высокими показателями интенсивности. Частотный контур, относительно ровный в начале фразы, в финале её существенно изменяется: имеет место резкое повышение ЧОТ на ударном гласном в слове вашем и постепенное снижение к концу фразы. Таким образом, ирония подчеркивается текстовым ударением. Односинтагменной вопросительной фразе «гетмана» предшествует сверхдолгая пауза, равная 1064 мс при общей длительности фразы 587 мс и длительности ударного гласного 101 мс, а следующая за ней сверхдолгая пауза равна 1498 мс. Наблюдается значительное понижение ЧОТ к концу синтагмы, связанное с вопросительной интонацией. По Э.А. Нушикян, одной из характерных черт синтаксических моделей эмоционально окрашенного диалога является наличие в нем эллиптических структур, передающих сильное внутреннее напряжение говорящего, что находит отражение в их просодической организации: «Анализ акустической структуры эмоционально окрашенных эллиптических высказываний показывает, что почти все акустические параметры у них выше, чем у соответствующих нейтральных, и больше, чем у полных структур» [Нушикян 1986: 145]. В нашем случае это проявляется в высоких показателях интенсивности (до 32,62 дБ в пике). Длительная пауза (2206 мс) следует за односинтагменной восклицательной фразой «отлично», общая длительность которой равна 688 мс при длительности ударного гласного 74 мс. Синтагме предшествует характерный звук цоканья языком. Обе синтагмы характеризуются высокими показателями интенсивности и ЧОТ, которые на отлично несколько понижаются: говорящий дает ироническую оценку услышанному. В фоне хорошо различим звук взрыва: дискурсивное окружение подчеркивает гневное состояние говорящего. Синтагме его сиятельство предшествует сверхдолгая пауза в 2034 мс. Значительного выделения по интенсивности не наблюдается, но ударный гласный выделен по ЧОТ при малой длительности: просодические показатели подчеркивают иронический пафос говорящего. Слова безумно, напугал и синтагма мальчишка характеризуются относительно невысокой среднезвуковой длительностью, но синтагме мальчишка предшествует сверхдолгая пауза в 1807 мс. Показатели интенсивности относительно невысоки (19,4 дБ, 19,65 дБ и 19,83 дБ) и этим контрастируют с более высокими показателями интенсивности фрагмента в целом. Не наблюдается и существенных перепадов ЧОТ: вся фраза произносится ровно, утвердительным тоном. Сопоставление просодических характеристик в балагане и балаган показывает уменьшение среднезвуковой длительности с 69,7 до 56,6 мс. Вся фраза характеризуется высоким темпом произнесения. Отметим, что когда говорящий впервые дает определение сложившейся ситуации, то эмоциональная выразительность проявляется на просодическом уровне отчетливее: имеют место длительный [б] с минимальной интенсивностью, далее следует всплеск интенсивности с 3,38 до 37,42 дБ и повышение ЧОТ на ударном гласном (разница с минимальным показателем в том же слове составляет 251,57 Гц). При повторе все показатели относительно стабильны: найденное один раз определение уже не требует эмоциональной акцентуации. Фонетическое слово в кофейнях характеризуется высокой среднезвуковой длительностью в 135,2 мс и длительностью ударного гласного в 237 мс. Отмечается выделение по интенсивности и очень сильное выделение по ЧОТ на конце фонетического слова (до 1232 Гц, срыв на фальцет). Во всех исследованных фрагментах приведённые показатели рассматривались нами с учётом взаимодействия с семантико-синтаксическими характеристиками высказываний.
Таким образом, открытая ирония, сарказм выделяются в звучащей речи комплексом просодических показателей: паузацией, изменением темпа, перепадами интенсивности и ЧОТ или сочетанием некоторых из них. Исследование просодической выделенности разных по степени открытости видов иронии приводит нас к следующим выводам. Во-первых, ироническое высказывание часто отграничивается долгими и сверхдолгими паузами. По нашему мнению, пауза, предшествующая ироническому высказыванию, говорит не только о том, что ироник обдумывает фразу. Более вероятно, что острота готовится заранее, и, выдерживая паузу, говорящий усиливает иронический эффект. В случае, когда необходимости в таком усилении нет, пауза не отличается длительностью или даже вовсе отсутствует. Пауза после иронического высказывания, на наш взгляд, обычно связана с тем, что говорящий убеждается в раскрытии иронии реципиентом, наблюдает эффект от высказывания. Во-вторых, наличие / отсутствие выделения по частоте, длительности, интенсивности или комбинациям данных параметров зависит от степени открытости иронии. Желая максимально прикрыть свою иронию, субъект может почти не использовать средства просодии. Раскрытию иронии в этом случае (при отсутствии других языковых средств её презентации) способствуют фоновые знания реципиентов. Иными словами, в звучащем тексте, как и в письменном, прикрытая ирония субъекта-персонажа выявляется в основном благодаря целостному восприятию ситуации. Роль просодии при этом зависит от коммуникативного намерения говорящего, а также от его способности сдерживать проявления своих эмоций. Выделение за счёт просодических показателей может стать единственным средством презентации иронического смысла. Однако при реализации максимально прикрытой иронии просодия играет второстепенную роль: незначительное выделение осуществляется не комплексом просодических средств, а за счёт какого-то одного параметра. Просодические средства тем меньше участвуют в реализации иронии, чем больше говорящий намерен её завуалировать. Л.В. Златоустовой выделены специфические перцептивные и акустические характеристики иронии, исследованной в ряду других эмоций на материале однословных высказываний. Так, по данным учёного, ирония отмечена резким нарастанием (со скоростью 800 Гц/с) крутизны фона ЧОТ на ударном гласном, а также положением формант «несколько выше стандартного», увеличением частоты форманты F2 примерно на 350 Гц и дрожанием частоты ОТ. При этом исследователь подчёркивает, что «приведённые данные могут сильно меняться в зависимости от контекста и ситуации» [Златоустова 2001; Михайлов, Златоустова 1987: 148]. Наше исследование также показывает, что эти замечания более относятся к типовым случаям (к открытой иронии, отличающейся специфическим набором просодических характеристик) и не могут носить обобщающего характера. Судя по нашим экспериментам, для прикрытой иронии не существует определенной иронической интонации, т. е. нет комбинаций просодических параметров, характерных только для неё. Даже для открытой иронии особенности интонации определяются стилем и манерой говорящего, диктуются ситуацией, которая влияет на характер эмоций, выступающих в комбинации с иронией.
Возможности выражения иронии через интертекстуальные связи, на которые указывала С.И. Походня [Походня 1989], проявляются, по нашим данным и в текстах М.А. Булгакова. Если с помощью эпиграфов эти связи осуществляются только в прозаических текстах писателя, то посредством прямых и непрямых цитат, аллюзий, реминисценций — в текстах и романа, и пьесы. Е.А. Яблоков считает интертекстуальность яркой особенностью творчества М.А. Булгакова, в текстах которого новые образы возникают из уже существующих в культуре образов и представлений [Яблоков 2001: 17]. Так, живущая в сознании персонажей М.А. Булгакова «мифологема «святой Руси»» [Яблоков 2001: 15], наполняется в текстах ироническим смыслом, при этом иронический подтекст раскрывается через стилевой контраст былинных интонаций с общей тональностью романа. Е.А. Яблоков указывает на интертекстуальную связь пьесы и романа со «Словом о полку Игореве», а также с «Повестью временных лет». Ироническую ассоциацию, усиленную соотнесённостью макроситуаций древнерусского и булгаковского текстов (призвание варягов / мечты А. Турбина о спасении Города немцами), вызывает тот факт, что если «три брата — Кий, Щек и Хорив, с сестрой Лыбедью, согласно «Повести временных лет» основали Киев, то булгаковские братья и сестра Турбины присутствуют при его падении» [там же: 71]. Аллюзии, связанные с темой наполеонизма [там же: 77], способствуют ироническому снижению образов «несуществующего» Петлюры, Шполянского. Иронические ассоциации вызывает отмеченная исследователем в «Белой гвардии», в «Днях Турбиных» перекличка мотива гибнущего и вечно воскресающего Города с финалом «Истории одного города» М.Е. Салтыкова-Щедрина, где история прекращает своё существование [там же: 121]. Подробное рассмотрение интертекстуальных включений в текстах М.А. Булгакова и определение их роли в создании иронического смысла предусмотрено в нашей дальнейшей работе.
Являясь личностной чертой автора художественного текста, ироничность оказывает существенное влияние на его речевое поведение, определяя стратегию и тактику речевых произведений. В таких родах словесности, как проза и драма, ироническое мироощущение автора представляется на текстовом уровне через тактические приёмы, через образы субъектов-персонажей, в прозе выразителем авторской иронической позиции выступает также повествователь.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |